Юрий Чурсин: «Не держу в памяти свои победы или поражения»

Юрий, по сюжету пассажирами необычного такси становятся люди, которые имеют какую-то тайну или незавершенное дело, не позволяющие им осуществить так называемый переход в мир иной. А что приводит туда вашего героя?

Мой герой — это человек, который требует справедливости. И он не успокаивается до тех пор, пока не добивается ее в том виде, в каком себе представляет. Это такой спор нашей жизни о том, что мир гармоничен и всё в нем происходит так, как должно быть, или человек имеет право на собственное мнение по поводу окружающей его действительности. 

Вопрос философский, но всё строится вокруг стандартной бытовой жизненной ситуации.

Как обычно это и происходит. Его жизненная ситуация — ситуация человека, который терпит множество всяких разных неудобств и обвиняет в этом всех вокруг. Такое в жизни встречается везде и всюду. Человек, внедренный в ту или иную систему, является или ее частью, или человеком, который эту систему сам создает. И в тот момент, когда он является частью системы, он испытывает разные неприятности с внутренними ограничениями. Его не рассматривают как личность, он просто единица, которая должна выполнять определенные условия. И вот здесь возникает самый главный контраст: когда человеку эти условия становятся неудобны, то он противится и начинает обвинять тех людей, которые не вошли в его положение. 

Но чтобы взбрыкнуть в какой-то момент, нужно иметь характер — ведь многие так и продолжают плыть по течению.

В этой истории существует же еще вопрос, что для человека важно: остаться с чистой душой и приятием своего смертного часа, своего ограниченного существования, начать думать о чем-то более глубоком, высоком и более сложном — или до последнего бороться за какие-то ее сиюминутные радости. И здесь возникает как раз основной конфликт, в зависимости от темперамента каждого человека. А мой персонаж очень темпераментный.

Вы тоже?

Нет! Совсем нет, я интроверт и вообще не очень экспрессивен. Для того чтобы мне впасть в какой-то гнев, по-настоящему разозлиться, я даже не знаю, что должно произойти. Мне больше нравятся долгие, продолжительные, углубленные беседы и разбирательства в событиях. Никогда не доводил до точки кипения. И даже если доходит до какого-то прям совсем края, то всё равно мое сознание пытается отыскать компромисс. Или прекратить всё, остановиться. Ну, конечно, присутствует кураж иногда, какое-то такое состояние — эх, что-нибудь бы устроить! Но я на него пытаюсь смотреть со стороны. (Улыбается.) 

Кто были вашими партнерами в «Пассажирах»?

Прекрасный Сергей Гилёв, и еще пробегала Аня Чиповская, которая разрушила все планы моего персонажа, по всей вероятности, но он даже этого не понял. То есть я старался даже не вникать, почему она бежит мимо меня, просто подумал: о, Аня!

Примечательно, что Аня Чиповская в вашей творческой биографии рядом «пробегала» не раз…

Да, и не только пробегала. У нас крепкий тандем в театре Табакерка в спектакле «Кинастон», и вообще очень давнее знакомство. Служа много лет назад в Вахтанговском театре, я еще играл в одном спектакле с ее мамой, блистательной Ольгой Чиповской. И с Аней мы начали работать, когда ей было лет тринадцать. Еще у нас было партнерство в фильме «Кто-нибудь видел мою девчонку?» Ангелины Никоновой, но там скорее эпизод.

К слову, вы довольно охотно соглашаетесь на эпизоды. 

У нас, артистов, есть старшие товарищи, люди, которые являются неоспоримыми единицами, — Ролан Быков, Евгений Евстигнеев, Леонид Куравлёв... Это мастера практически недостижимых высот. В их период они были связаны с другой эстетикой и другим материалом, который им было нужно играть, и тогда был другой счет к артистам, надо это признать. Сейчас артисты зачастую играют бытовее и в театре, и в кино. Для нас это не так, как было для них. Они существовали в более поэтической и возвышенной истории. И я не могу у этих мастеров вспомнить какую-либо проходную работу. Поэтому когда у меня возникал вопрос, сниматься в эпизодах или нет...

То есть все-таки возникал.

Конечно! И когда я это решал для себя, то примеры этих артистов все вопросы снимали. Ведь чем сильнее и ярче их эпизоды в кино, тем круче совокупность фильма. Грустно иногда видеть людей не из профессии, которые выполняют эпизод, и очевидно, что он не может получиться. Сейчас это уже превратилось в норму — брать непрофессионалов и никак их не прикрывать. Это можно увидеть и почувствовать в тот момент, когда артисты существуют в одном режиме, а потом появляются не артисты, которые существуют в совершенно бытовом режиме и не играют, а просто произносят текст. И в этот момент становится грустно, потому что это девальвирует вообще всё, что происходило до этого. Поэтому я не вижу ничего плохого в том, чтобы участвовать в эпизодах. К тому же во всех таких появлениях для меня интересны роли или художники, которые это творят, творческий союз с теми, кто это делает. Как, например, с «Пассажирами» — мы с продюсером Русланом Сорокиным работаем уже давно. И я понимаю, что ему нужно было определенное проявление, поэтому, когда он доверил мне это сделать, я с радостью согласился. Или с Ангелиной Никоновой, которой нужен был такой типаж, которого я мог бы сыграть. Если люди творят кино, хотят его, дорожат им, то я с удовольствием участвую в творческом процессе... 

…который у вас сейчас идет полным ходом!

У меня прошлое лето было очень плодотворное. А сейчас получилась театральная пауза — мы выпускаем премьеру в МХТ им. А.П. Чехова — спектакль по пьесе Ростана «Сирано де Бержерак» режиссера Егора Перегудова, в котором также играют Игорь Золотовицкий, Паулина Андреева, Кузьма Котрелёв и Александр Усов. И уже потом начинаются съемки, запускается еще несколько проектов. Ну я люблю это дело. (Улыбается.) И еще мне нравится участвовать сразу в нескольких проектах.

Почему?

Я так отдыхаю. Когда всё сосредотачивается на одной работе, мне становится скучно. А хочется иметь впечатления, какие-то мысли еще дополнительные. Поэтому смена деятельности — это, конечно, прекрасно. Я люблю, когда есть моменты переключения. Кинопроцесс же продленный во времени. Бывают фильмы, когда ты сразу попадаешь из кадра в кадр, но в основном это происходит блоками, через какую-то паузу. И вот в эти моменты мне нравится заниматься еще чем-то. Хотя, конечно, мощнее места силы, чем дом, у меня нет.

Вот это удивительно! В театре у вас сейчас тоже много работы.

Помимо третьего моего спектакля в МХТ еще один — в Табакерке, а также антреприза у Леонида Робермана — мы играем с Игорем Скляром спектакль «Эмигранты». Такая сложная насыщенная работа — артисты выведены на первый план. Что есть в артисте, то и есть, без каких бы то ни было костылей — просто артист, текст, партнер, зритель, всё. Такой супертренинг.

У вас же в определенный момент была довольно долгая пауза...

Шесть лет.

Почему так сложилось?

Кончился запал, заряд, завод. Я понял, что мне ничего это не дает, именно театральная сцена. 

Хотя в кино сниматься продолжали.

Да, это же совсем другой род занятий. Искусство совсем другое. А здесь ты либо питаешься этим, то есть это либо наполняет твою душу, либо ты идешь в расход. И когда я понял, что это для меня расход, то остановил весь процесс. Понял, что мне нечего сказать, нечего дарить, нечего отдавать и это только меня омертвляет и делает из меня погремушку. Когда такое осознание пришло, я понял, что надо взять паузу и куда-то еще двигаться.

А почему все-таки вернулись?

Просто появилась возможность. Утром зазвонил телефон, меня спросили, не смогу ли я вечером сыграть спектакль «Лес» Кирилла Семёновича Серебренникова, и я вышел на сцену. В четыре часа приехал на прогон, мы прошли те сцены, которые выпали у меня из головы, и вечером был сыгран спектакль весело, как на премьере. Я тогда думал, что это одноразовая история, что я выйду на сцену повеселиться, похулиганить немножко, но в итоге стало понятно, что я скучаю по сцене и можно продолжать играть — что я с удовольствием и делаю. А потом уже случился ввод в «Кинастон» в Табакерке, и параллельно пришло предложение играть в «Звезде вашего периода» в МХТ. А еще за год до этого было обсуждение «Эмигрантов» у Робермана, которые в итоге стали в этом потоке последними. Всё довольно быстро закрутилось.

Недавно вышел еще один масштабный проект с вашим участием, фильм «Этерна: Часть первая». Вас вдохновляет жанр фэнтези? Ведь вы не только снялись в фильме, но еще и озвучили книгу.

Я люблю этот жанр, но книга до этого никогда мне не попадалась. От фэнтези как-то веет детством, потому что тогда я как раз такой литературой увлекался. А в этой истории мне понравилась параллель того, что написано в книге, и того, что нас окружает. Там есть такая сложная тема — как в этом достаточно плотном, забытовленном, заземленном мире увидеть еще какие-то тонкие планы. Люди, которые ориентированы на тонкости мира, которые пытаются видеть его чуть сложнее, чем он есть, вступают в противоборство с теми людьми, которые очень бытовые. Там большое поле для творчества, у Камши в этом смысле всё очень проработано, много иронии. Есть, конечно, сложности с погружением, и эти сложности выделяют в кино — я читал отзывы. Но они естественны, потому что так написана книга. 

Вы действительно читаете отзывы?

Всегда. Даже чаще, чем смотрю фильмы, в которых участвую. (Смеется.) Их я люблю смотреть спустя долгое время, чтобы подзабыть эту историю. И иногда даже сам себе удивляюсь: о, как получилось! Это нечасто, но бывает. Как-то я наткнулся на какое-то кино и подумал: ничего себе, я делал так? Неплохо! Из-за того что очень много всего интересного вокруг происходит, я не держу в памяти свои победы или поражения.

И как реагируете, если отзывы так себе?

Очень часто отзывы так себе из-за того, что они справедливы. И я сам, когда смотрю материал, отыскиваю свои недочеты.

В материале в целом?

Да, я вообще к своим проявлениям в кино отношусь как к части фильма, стараюсь смотреть картину в общем. Пытаюсь оценивать ее как зритель, что получилось у артиста Чурсина, а что нет. И мне интересно узнать именно зрительскую реакцию — соотносится ли она с моей. В тот момент, когда ты заканчиваешь съемки, от тебя дальше ничего не зависит. Потому что кино — дело очень коллективное. Ведь существует монтаж, цвето- и звукокоррекция, и в итоге на экране могут происходить вещи, которых ты даже не предполагал. Ты думал, что сцена будет стремительная, а в итоге видишь, что ты просто стоишь и ничего вокруг не происходит, или наоборот. И я могу сказать, что зритель ни на секунду не дурак, особенно наш. Очень тонко чувствующий, понимающий, что происходит. Даже часто обидно за то, что ты пытаешься что-то объяснить в кадре, сказать словами, донести какие-то вещи, притом что зритель и так всё знает. И мне это нравится, потому что есть вещи, которые я делаю в расчете на то, что поймут.

Ваш коллега по «Этерне» Анар Халилов недавно сказал, что его курс в Щукинском училище воспитывали на примере Юрия Чурсина как большого русского актера. И он не первый артист, который это озвучил…

Хочется сказать — и меня воспитывали на Чурсине! (Смеется.) Но, слава богу, это не так.

Это можно считать неким критерием успеха? 

Никогда не задумывался об этом, и моя душа не столь идеальна. Во мне есть много внутренней не сказать, что зависти, но провокации — мне тяжело смотреть спектакли, когда кто-то другой играет, потому что мне хочется выскочить на сцену. Мне сложно смотреть фильмы, потому что я хочу играть в этих фильмах сам. Я в этом смысле очень жадный — до профессии, до ролей. Очень хочу всего, разного, чтобы всё попробовать и чтобы у меня получилось. Или разобраться с теми внутренними вопросами, которые у меня не получаются. 

Такой творческой жажде можно только позавидовать.

Я всегда немножко голодный в профессии, мне всегда хочется чего-то еще. Но то, что меня ставят в пример, — не совсем моя заслуга. Я плод коллективного мастерства педагогов и моих любимых однокурсников, которые были рядом со мной и шлифовали этого провинциального Ромео, которым я был в институте. Убирали всё лишнее, объективно на меня смотрели, говорили мне правду и не позволяли сходить с ума. И большую роль здесь сыграло свойство моего мастера Юрия Вениаминовича Шлыкова докопаться до сути своего студента. Он знал, чем спровоцировать кризис и прорыв. И Василия Семёновича Ланового, который на отрывках по художественному слову говорил «а теперь тебе нужно научиться играть любовь» и учил меня, как играть любовь. Это заслуга всех педагогов Щукинского училища, их кропотливый труд и знание своего предмета, своей профессии. И, может быть, мое свойство — впитывать это всё. Если бы я был тем парнем, у которого всё сразу очень быстро получается, то, может быть, это был бы другой разговор. Слава богу, мой мастер рассказал мне о том, что, только если я буду много-много репетировать, повторять, разбирать, только тогда что-то в моей жизни получится.
Я не lucky boy, которому можно дать что угодно и всё получится. В моем случае это много, много труда. 

А со стороны кажется совсем иначе…

Если кто-то видит в нашей профессии след этого труда, задумывается о том, что тебе тяжело, — всё, пиши пропало, ты никому не нужен. Это тоже воспитывали в нас наши учителя. Особенно вахтанговская школа, которая вообще праздник! Это моментальная перестройка, моментальное перерождение и это искусство. Никто не должен видеть, сколько сил на это положено. На курсе мои соученики шутили, что если на сцене артист потеет, то он профнепригоден. (Улыбается.) И в этом есть справедливость. Любая заметная трудозатрата — это профнепригодность, нас так учили. 

И вы в этом учении преуспели.

Надеюсь! (Улыбается.)