На что Чуковский намекает?
Сегодня Корнею Чуковскому исполняется 140 лет.
Однажды (это было в 1956 году, когда тема «культа личности» стала в Советском Союзе самой актуальной) писатели Чуковский и Казакевич говорили о Сталине.
Речь зашла о сочинениях, написанных о советском вожде, и Казакевич заметил, что «Тараканище» Чуковского целиком посвящено ему, Сталину.
Чуковский запротестовал, но результат был таков: «Напрасно я говорил, что писал «Тараканище» в 1921 году, что оно отпочковалось у меня от «Крокодила» – он блестяще иллюстрировал свою мысль цитатами из «Тараканища»».
Словом, не будь Чуковский автором этой поэмы, и сам легко бы поверил, что сюжет о том, как насекомое нагнало страху на больших и сильных зверей, – это про сталинский гипноз.
О политическом подтексте «Тараканища», которое на самом деле, якобы, не сказочка для детей, а политическая сатира, много говорили и писали в перестройку. Помню даже детский спектакль, в котором Таракан – персонаж сказки Чуковского – появлялся на сцене в знаменитом сталинском френче.
Потом пошла другая волна. То ли подействовал довод знатоков: когда Чуковский сочинял эту поэму, Сталин еще не был всесильным диктатором, то ли захотелось чего-то новенького, – переключились со Сталина на Троцкого. И его пытались представить прототипом персонажей Чуковского.
Как вам, к примеру, Троцкий – прообраз Мойдодыра?.. Не слышится ли в имени этого сказочного персонажа отголосок «Интернационала» – гимна Октябрьской революции? В «Интернационале» большевики грозятся разрушить до основания мир насилья. Но ведь призыв «Мой до дыр» – это почти то же самое…
Бедный Корней Иванович! Хорошо, что не довелось ему услышать об этих детективных версиях. А, возможно, они бы его не удивили. Уже сто лет, как взрослые ищут в его детских сказках разного рода намеки и тайные смыслы.
«Почему мальчик в «Мойдодыре» побежал к Таврическому саду? Ведь в Таврическом саду была Государственная дума. Почему героя «Крокодила» зовут Ваня Васильчиков? Не родственник ли он какого-то князя Васильчикова, который, кажется, при Александре II занимал какой-то важный пост? И не есть ли вообще Крокодил переодетый Деникин?» – это только крошечная часть нелепых вопросов, которые бдительные советские идеологи, редакторы и литературные критики обрушивали на Чуковского.
…Как-то раз, уже, можно сказать, в наши дни, довелось мне побывать на встрече с неким экспертом – и филологом, и психологом, и имиджмейкером, и много еще чего в одном флаконе. Диапазон его тем был широкий, коснулся он и творчества Чуковского.
Мол, прежде, в сказках Корнея Ивановича пытались обнаружить политику. Это не самый интересный и продуктивный подход. Гораздо больше интересного и не потускневшего от времени откроется нам, если взглянуть на эти сказки сквозь призму психоаналитики, бессознательного, фрейдистских символов.
Эксперт тут же продемонстрировал свой фокус. Открываешь «Муху-цокотуху», наводишь на нее психоаналитическую лупу, и сабелька в руках Комара из оружия возмездия превращается в фаллический символ!
Каких только намеков и подтекстов не находят такие исследователи в этой чудесной сказке! Если их послушать, то «Муха-цокотуха» – это переосмысленный миф об инициации девственницы. А почему Комар, собираясь сделать Мухе предложение руки и сердца, называет ее «душа-девица»? Ни за что не догадаетесь.
Ключевое тут слово «девица». Как объясняет автор этой версии, Чуковский много страдал из-за того, что незаконнорожденный, а в паспорте его матери было записано: «Девица с двумя детьми». Доводя свою сказочную историю до свадьбы девицы-Мухи, Чуковский изживал собственный комплекс неполноценности! Во как…
Спорить с подобными гипотезами бессмысленно и бесполезно. Лучше вспомнить, что сочинение стихов для маленьких детей (не всякое, правда, а когда вдохновенный порыв) Чуковский называл веселым счастьем. Такое же веселое счастье – читать эти сказки, выбросив из головы политику, психоаналитику и прочие игрушки для взрослых. Если удастся – будет радость возвращения в детство.
Однажды (это было в 1956 году, когда тема «культа личности» стала в Советском Союзе самой актуальной) писатели Чуковский и Казакевич говорили о Сталине.
Речь зашла о сочинениях, написанных о советском вожде, и Казакевич заметил, что «Тараканище» Чуковского целиком посвящено ему, Сталину.
Чуковский запротестовал, но результат был таков: «Напрасно я говорил, что писал «Тараканище» в 1921 году, что оно отпочковалось у меня от «Крокодила» – он блестяще иллюстрировал свою мысль цитатами из «Тараканища»».
Словом, не будь Чуковский автором этой поэмы, и сам легко бы поверил, что сюжет о том, как насекомое нагнало страху на больших и сильных зверей, – это про сталинский гипноз.
О политическом подтексте «Тараканища», которое на самом деле, якобы, не сказочка для детей, а политическая сатира, много говорили и писали в перестройку. Помню даже детский спектакль, в котором Таракан – персонаж сказки Чуковского – появлялся на сцене в знаменитом сталинском френче.
Потом пошла другая волна. То ли подействовал довод знатоков: когда Чуковский сочинял эту поэму, Сталин еще не был всесильным диктатором, то ли захотелось чего-то новенького, – переключились со Сталина на Троцкого. И его пытались представить прототипом персонажей Чуковского.
Как вам, к примеру, Троцкий – прообраз Мойдодыра?.. Не слышится ли в имени этого сказочного персонажа отголосок «Интернационала» – гимна Октябрьской революции? В «Интернационале» большевики грозятся разрушить до основания мир насилья. Но ведь призыв «Мой до дыр» – это почти то же самое…
Бедный Корней Иванович! Хорошо, что не довелось ему услышать об этих детективных версиях. А, возможно, они бы его не удивили. Уже сто лет, как взрослые ищут в его детских сказках разного рода намеки и тайные смыслы.
«Почему мальчик в «Мойдодыре» побежал к Таврическому саду? Ведь в Таврическом саду была Государственная дума. Почему героя «Крокодила» зовут Ваня Васильчиков? Не родственник ли он какого-то князя Васильчикова, который, кажется, при Александре II занимал какой-то важный пост? И не есть ли вообще Крокодил переодетый Деникин?» – это только крошечная часть нелепых вопросов, которые бдительные советские идеологи, редакторы и литературные критики обрушивали на Чуковского.
…Как-то раз, уже, можно сказать, в наши дни, довелось мне побывать на встрече с неким экспертом – и филологом, и психологом, и имиджмейкером, и много еще чего в одном флаконе. Диапазон его тем был широкий, коснулся он и творчества Чуковского.
Мол, прежде, в сказках Корнея Ивановича пытались обнаружить политику. Это не самый интересный и продуктивный подход. Гораздо больше интересного и не потускневшего от времени откроется нам, если взглянуть на эти сказки сквозь призму психоаналитики, бессознательного, фрейдистских символов.
Эксперт тут же продемонстрировал свой фокус. Открываешь «Муху-цокотуху», наводишь на нее психоаналитическую лупу, и сабелька в руках Комара из оружия возмездия превращается в фаллический символ!
Каких только намеков и подтекстов не находят такие исследователи в этой чудесной сказке! Если их послушать, то «Муха-цокотуха» – это переосмысленный миф об инициации девственницы. А почему Комар, собираясь сделать Мухе предложение руки и сердца, называет ее «душа-девица»? Ни за что не догадаетесь.
Ключевое тут слово «девица». Как объясняет автор этой версии, Чуковский много страдал из-за того, что незаконнорожденный, а в паспорте его матери было записано: «Девица с двумя детьми». Доводя свою сказочную историю до свадьбы девицы-Мухи, Чуковский изживал собственный комплекс неполноценности! Во как…
Спорить с подобными гипотезами бессмысленно и бесполезно. Лучше вспомнить, что сочинение стихов для маленьких детей (не всякое, правда, а когда вдохновенный порыв) Чуковский называл веселым счастьем. Такое же веселое счастье – читать эти сказки, выбросив из головы политику, психоаналитику и прочие игрушки для взрослых. Если удастся – будет радость возвращения в детство.