Кино под санкциями: феномен иранского кинематографа
0
Иранскому кинематографу почти 100 лет, его история пестра и удивительна. А ещё его снимают под двойными санкциями – изнутри и снаружи
В российском прокате идёт фильм “Герой” одного из крупнейших иранских режиссёров Асгара Фархади. Премьера фильма состоялась на Каннском фестивале, где традиционно чествуют иранских режиссёров. В этот раз Фархади похлопали скорее из вежливости, с учётом былых заслуг, признав его новый фильм не самым удачным. Но нас сейчас интересует другое. Как так вышло, что фильмы из страны, находящейся под санкциями, стали известными во всём мире? Сейчас, когда Россия оказалась фактически в культурной блокаде, опыт Ирана кажется особенно интересным.
На ещё персидском немом экране не было имён таких революционеров, как Сергей Эйзенштейн в России, снимались в основном лёгкие комедии. В 1930-х годах появились первые значительные персидские режиссёры, снимавшие преимущественно развлекательное коммерческое кино. Затем кино стало звуковым, и первый же фильм на фарси “Девушка Лор” (1933) стал огромным хитом в прокате. Это был и один из первых фильмов, столкнувшихся с политической цензурой в Иране. Это явление впоследствии станет неотъемлемой чертой иранского кино, во многом его сформировавшей.
В 1962 году поэтесса и интеллектуалка Форуг Фаррохзад выпустила документальную ленту “Дом чёрный”, снятую в колонии прокажённых. Этот новаторский фильм, сформировавший язык современного иранского кинематографа, вызвал горячий отклик на Западе, но подвергся критике в самом Иране. Достаточно типичная ситуация для диссидентского искусства. Другой фильм иранской “новой волны” режиссёра Дарьюша Мехрджуи “Корова” (1969) ожидала более необычная судьба. Это первый иранский фильм, получивший мировое признание. На фильм пролился дождь наград, от премии критиков на Венецианском кинофестивале до призов в Америке. Но из-за строжайших цензурных ограничений фильм был запрещён к показу за границей, поэтому попал на Запад контрабандой. Это лишь усилило интерес мировых фестивалей к иранскому кино. Запретный плод сладок.
После Иранской революции 1979 года фильм буквально спас иранский кинематограф. Аятолла Хомейни собирался полностью запретить кинопроизводство в стране, но посмотрел “Корову” и смилостивился. Дальше началась совсем другая история, в которой иранское кино существует в пику всему. Оно проникает на западные фестивали, несмотря на все санкции против Ирана. Его продолжают снимать, хотя правительство препятствует режиссёрам.
Кадр из фильма “Корова”, режиссёр Дариуш Мехрджуи.
Из-за всех эти запретов иранский кинематограф успел приобрести страдальческий ореол. И чем сильнее он страдал, тем больше его любили. Аббас Киаростами в 1997 году завоевал родной стране первое золото Каннского фестиваля – за экзистенциальную драму “Вкус вишни” о проблеме самоубийства. Фильм очень "иранский": ни единого ответа на вопросы, но отчётливое ощущение, что тебе (или, по крайней мере, режиссёру) открылась какая-то истина. Работа Киаростами стала символом современного иранского кинематографа, признанного самым духовным, загадочным и поэтичным на свете. Это почти что бренд. Раз иранское, значит – самое духовное.
Киаростами, получивший все мыслимые европейские призы, работал в философских пластах кинематографа. Его ученик Джафар Панахи с самого начала клонился к социальному и политическому. Первая же его работа, короткометражка “Раненые головы”, была несколько лет запрещена к показу в стране, хотя её сняли для государственного телеканала. Запад режиссёр покорил историей угнетённых иранских женщин “Круг” (1999), а позже снял “Офсайд” (2006) о юных футбольных болельщицах, которые пытаются проникнуть на стадион, где им запрещено находиться. Панахи обогнал феминистский тренд 2010-х просто в силу реалий: Иранская революция действительно загнала женщину "на кухню".
Панахи проложил дорогу иранским женщинам-кинематографистам, снимающим феминистские ленты, как, например, Ширин Нешат (“Женщины без мужчин"”, 2009). Ана Лили Амирпур, чьи родители бежали от революции в Англию, сняла один из самых необычных феминистских фильмов 2010-х “Девушка возвращается одна ночью домой” (2014), где рифмует феминизм с вампиризмом.
В 2010 году за участие в акциях протеста Джафара Панахи арестовали, приговорили к 6 годам заключения и запретили заниматься кинематографической деятельность . Но режиссёра это не остановило. В тюрьму он, по счастью, не попал, а, находясь под домашним арестом, снял на телефон фильм “Это не фильм” (2011). Контрабанда вновь пришла на помощь. Картину вывезли на флешке в торте и показали в Каннах. В такой ситуации на второй план отходят художественные достоинства. Фильму будут аплодировать из-за одной смелости режиссёра.
От страданий, философствований и вечной политической борьбы можно и устать. В 2018 году Мани Хагиги снял чёрную комедию “Свинья” о маньяке, который рубит головы иранским кинематографистам. Хагиги смеётся в фильме над всем и всеми, включая себя. “Духовный” режиссёр волнуется, что недостаточно талантлив, раз уж маньяк убил всех (и Панахи тоже), но игнорирует его. Феминизм в фильме представляет старенькая мама режиссёра с ружьём. Соцсети осуждают всех. Правительство всё запрещает, но при этом всё существует, и само оно пишет с аккаунтов в заблокированном "Фейсбуке". Душевная усталость, несмотря на смех, всё же чувствуется. ”Пусть он всем нам отрежет головы и освободит от этого цирка”, - говорит в фильме Хагиги.
В российском прокате идёт фильм “Герой” одного из крупнейших иранских режиссёров Асгара Фархади. Премьера фильма состоялась на Каннском фестивале, где традиционно чествуют иранских режиссёров. В этот раз Фархади похлопали скорее из вежливости, с учётом былых заслуг, признав его новый фильм не самым удачным. Но нас сейчас интересует другое. Как так вышло, что фильмы из страны, находящейся под санкциями, стали известными во всём мире? Сейчас, когда Россия оказалась фактически в культурной блокаде, опыт Ирана кажется особенно интересным.
На ещё персидском немом экране не было имён таких революционеров, как Сергей Эйзенштейн в России, снимались в основном лёгкие комедии. В 1930-х годах появились первые значительные персидские режиссёры, снимавшие преимущественно развлекательное коммерческое кино. Затем кино стало звуковым, и первый же фильм на фарси “Девушка Лор” (1933) стал огромным хитом в прокате. Это был и один из первых фильмов, столкнувшихся с политической цензурой в Иране. Это явление впоследствии станет неотъемлемой чертой иранского кино, во многом его сформировавшей.
В 1962 году поэтесса и интеллектуалка Форуг Фаррохзад выпустила документальную ленту “Дом чёрный”, снятую в колонии прокажённых. Этот новаторский фильм, сформировавший язык современного иранского кинематографа, вызвал горячий отклик на Западе, но подвергся критике в самом Иране. Достаточно типичная ситуация для диссидентского искусства. Другой фильм иранской “новой волны” режиссёра Дарьюша Мехрджуи “Корова” (1969) ожидала более необычная судьба. Это первый иранский фильм, получивший мировое признание. На фильм пролился дождь наград, от премии критиков на Венецианском кинофестивале до призов в Америке. Но из-за строжайших цензурных ограничений фильм был запрещён к показу за границей, поэтому попал на Запад контрабандой. Это лишь усилило интерес мировых фестивалей к иранскому кино. Запретный плод сладок.
После Иранской революции 1979 года фильм буквально спас иранский кинематограф. Аятолла Хомейни собирался полностью запретить кинопроизводство в стране, но посмотрел “Корову” и смилостивился. Дальше началась совсем другая история, в которой иранское кино существует в пику всему. Оно проникает на западные фестивали, несмотря на все санкции против Ирана. Его продолжают снимать, хотя правительство препятствует режиссёрам.
Кадр из фильма “Корова”, режиссёр Дариуш Мехрджуи.
Из-за всех эти запретов иранский кинематограф успел приобрести страдальческий ореол. И чем сильнее он страдал, тем больше его любили. Аббас Киаростами в 1997 году завоевал родной стране первое золото Каннского фестиваля – за экзистенциальную драму “Вкус вишни” о проблеме самоубийства. Фильм очень "иранский": ни единого ответа на вопросы, но отчётливое ощущение, что тебе (или, по крайней мере, режиссёру) открылась какая-то истина. Работа Киаростами стала символом современного иранского кинематографа, признанного самым духовным, загадочным и поэтичным на свете. Это почти что бренд. Раз иранское, значит – самое духовное.
Киаростами, получивший все мыслимые европейские призы, работал в философских пластах кинематографа. Его ученик Джафар Панахи с самого начала клонился к социальному и политическому. Первая же его работа, короткометражка “Раненые головы”, была несколько лет запрещена к показу в стране, хотя её сняли для государственного телеканала. Запад режиссёр покорил историей угнетённых иранских женщин “Круг” (1999), а позже снял “Офсайд” (2006) о юных футбольных болельщицах, которые пытаются проникнуть на стадион, где им запрещено находиться. Панахи обогнал феминистский тренд 2010-х просто в силу реалий: Иранская революция действительно загнала женщину "на кухню".
Панахи проложил дорогу иранским женщинам-кинематографистам, снимающим феминистские ленты, как, например, Ширин Нешат (“Женщины без мужчин"”, 2009). Ана Лили Амирпур, чьи родители бежали от революции в Англию, сняла один из самых необычных феминистских фильмов 2010-х “Девушка возвращается одна ночью домой” (2014), где рифмует феминизм с вампиризмом.
В 2010 году за участие в акциях протеста Джафара Панахи арестовали, приговорили к 6 годам заключения и запретили заниматься кинематографической деятельность . Но режиссёра это не остановило. В тюрьму он, по счастью, не попал, а, находясь под домашним арестом, снял на телефон фильм “Это не фильм” (2011). Контрабанда вновь пришла на помощь. Картину вывезли на флешке в торте и показали в Каннах. В такой ситуации на второй план отходят художественные достоинства. Фильму будут аплодировать из-за одной смелости режиссёра.
От страданий, философствований и вечной политической борьбы можно и устать. В 2018 году Мани Хагиги снял чёрную комедию “Свинья” о маньяке, который рубит головы иранским кинематографистам. Хагиги смеётся в фильме над всем и всеми, включая себя. “Духовный” режиссёр волнуется, что недостаточно талантлив, раз уж маньяк убил всех (и Панахи тоже), но игнорирует его. Феминизм в фильме представляет старенькая мама режиссёра с ружьём. Соцсети осуждают всех. Правительство всё запрещает, но при этом всё существует, и само оно пишет с аккаунтов в заблокированном "Фейсбуке". Душевная усталость, несмотря на смех, всё же чувствуется. ”Пусть он всем нам отрежет головы и освободит от этого цирка”, - говорит в фильме Хагиги.