Улыбка первой мать–и–мачехи

Размышляя о том, будет ли болеть голова на похолодание так же, как болела на потепление, я шла на работу и вдруг, посреди фантастической грязи на откосе, ведущем к железнодорожным путям Савеловской железной дороги, заметила нечто пронзительно желтое. Мать-и-мачеха! Первая, крошечная, только-только увидевшая свет, еще не успевшая вытянуть длинно шею-стебелек, но надежная вестница весны. Увидела — и засмеялась, поймав изумленные взгляды прохожих. А просто вспомнилась одна давняя история.

Лет десять назад мы семьей приехали в короткий отпуск в деревеньку подо Ржевом. Был конец марта, накрапывал дождь, поле у Волги еще спало под толстым, но посеревшим снежным одеялом. Мы вытаскивали вещи из машины, дрожа от холода и мечтая о печке. И тут пришла соседка из местных — невысокая, суетливая и радушная в общем Августа Ивановна. Мы обнялись, здороваясь, и она залилась слезами: горе. Сестра померла.

Мы и знать не знали, что она у нее была, но горе Августы было так велико, что я сама непроизвольно заплакала вместе с ней — маленькой и безутешной старушкой. И с нами вместе все сильнее плакало небо, а золотившая обочину мать-и-мачеха казалась неуместно яркой на фоне этой беды.

Мы пытались помочь. Говорили бестолковые слова утешения, потом я понесла ей гостинцы — какие-то продукты, водку, денег — на помин. И она плакала и благодарила. И мы вместе выпили, не чокаясь, как положено. А через пару-тройку дней я встретила Августу. Она была вполне весела. Я спросила, когда прощание с сестрой и не надо ли чем помочь, может, хоть блинов напечь. Она посмотрела на меня как на больную: «Блины — хорошо. Но сестра-то у меня еще в 1957 году преставилась!» И мать-и-мачехи мне подмигнули, тихо смеясь.