Как изменились дончане за последние восемь лет геноцида и войны

Нас не встретили у границы, потому что знакомого водителя из ДНР призвали в армию. Вместо него прямо за КПП мы нашли девушку на полуспортивной машине, которая под весёлую музыку и отвезла нас в Донецк

По дороге нам попалась колонна российских танков — водитель сигналила и махала рукой каждому из них.

В Донбассе все носятся на той скорости, которую позволяет развить их транспорт: по движущейся цели попасть труднее. «Быстрее едешь — дольше живёшь». Здесь быстро обучаешься нехитрым правилам выживания: отличать «вылеты» (когда стреляют с нашей стороны) от «прилётов» (когда снаряд летит со стороны ВСУ), определять по звуку, где он сейчас упадёт, и быстро находить глазами место, где можно прилечь так, чтобы не посекло осколками. Собственно, это и есть сухая выжимка того, как живут в Донбассе последнее десятилетие. Тут выживают, и за восемь лет добились немалого успеха в этом искусстве.

Донецк сегодня — это напоминание всем нам о том, что нет ничего, что нельзя было бы перетерпеть, пережить и даже иногда обратить в свою пользу. В эти дни жители Харькова и даже Киева жалуются на то, что им приходилось ночевать в бомбоубежищах. Среди дончан есть те, кто живёт в «бомбарях» — год, два, все восемь. На лавочках, среди голых стен, инструкций по безопасности и православных икон.

Россия ошеломлена масштабностью санкций, отказами Apple Pay, закрытым небом и пустыми полками магазинов «яблочной» техники. В Донецке «яблок» я не видел ни у кого, кроме приезжих репортёров, банковскими картами люди тоже почти не пользуются — все расчёты происходят наличными. Здесь не работают никакие сотовые операторы, кроме местных, сюда не летают самолёты. Республика восемь лет живёт не просто в изоляции — она невидима для остального мира. Миссии ОБСЕ, которые раньше приезжали и осматривали места бомбардировок, местные называют глухонемыми: они либо «не видели» воронок от украинских снарядов, либо списывали их на «взрыв газа». В их поддержку не записывали тиктоки и не перекрашивали аватарки. Мировые звёзды не выражали поддержку и не переводили пожертвования. Они всё делали сами.

Когда я пишу эти строки, я сбиваюсь на тон западного пропагандиста, рассказывающего об «ужасах войны» и фасующего их в драматическую упаковку так, чтобы Серж, Джим или Боб по ту сторону телеэкрана, сравнив это со своей благополучной жизнью, задрожали от ужаса. Но в Донецке поражает именно то, что обстановка не выглядит ужасом, а вошла в привычное русло. За восемь лет саботажа Минских соглашений, абсолютного безразличия мировых СМИ у дончан выработался почти библейский фатализм: всё пройдёт, всё в руках Божьих.

Может быть, именно он определил их отношение к происходящему сегодня. Женщина, с которой я два дня назад разговаривал в Горловке под миномётным обстрелом, практически не реагировала на мощные «прилёты», монотонно перечисляя: да, стреляют, да, ночью было тихо, а сейчас вот опять. Когда я её спросил про реакцию на признание ЛДНР Россией, она впервые отреагировала эмоционально: «Спасибо Путину!»

В Донецке, Николаевке, в освобождённом при мне Бугасе и под почти освобождённой Волновахой люди делились на две категории. Первые радостно ждали наших, вторые говорили, что им уже всё равно, что происходит и кому перейдёт их деревня, но лишь бы только это прекратилось. В Горловке, по которой палили несколько дней подряд и где в школе под обстрелом погибли две учительницы, жители были более эмоциональны: один рванул ко мне с кулаками, приняв за «глухонемого» обээсешника. Узнав, что я из Москвы, драться передумал, но долго спрашивал, глядя мне в глаза: «Да что это такое? Да как это так? Они (показывает в сторону Украины. — Прим. Лайфа) говорят, что мы один народ, так зачем же они это с нами делают? Ты, русский, скажи — зачем?» У меня не было ответа.

Как не было слов и тогда, когда на другой день я зашёл во двор частного домика, в который несколько минут назад прилетела мина 152-го калибра. Дом был полностью разрушен, по саду разбросаны обломки веток, а посередине — тело пожилой женщины. За воротами уже скапливались люди, у самого же входа стоял пожилой мужчина в очках — невероятно собранный и молчаливый. «Вы знали покойную?» — спросил я. «Да, моя жена», — ответил мужчина и начал рассказывать, что она сидела во дворе на скамейке, что прилетела мина, её убило осколками, что он накрыл её одеялом, вытащил из карманов документы, что в дом ещё не заходил — вдруг там остатки мины. Всё — предельно спокойно. Напоследок он показал паспорт жены, убитой прилетевшим с украинских позиций снарядом. Как в плохом фильме, он был пробит осколками в нескольких местах. Украинский паспорт.

Дмитрий Петровский, LIFE