«Если мы все уедем — кто останется?» Мария Алехина об активизме в России, судьбе патриархата и десятилетии панк-молебна в ХХС - «Политика»

10 лет назад, 21 февраля 2012-го участницы Pussy Riot устроили «панк-молебен» в Храме Христа Спасителя. Мария Алехина и Надежда Толоконникова за 50-секундный перформанс отсидели, как выразился Путин, «двушечку», отстаивая в колонии права заключенных женщин, а после выхода на свободу создали «Медиазону». Надежда покинула Россию, а Мария практически постоянно находится или под домашним, или под административным арестом. Ответы на вопросы The Insider, написанные от руки, Алехина передала через адвоката из спецприемника.

— Когда вы организовывали панк-молебен, у вас было предчувствие, что он может получиться столь резонансным? Почему РПЦ и система в целом так жестко отреагировали именно на эту акцию?

— Про резонанс никто не думал, про уголовку — тоже. Ни в ХХС, ни после того, как мы вышли, нас никто не задержал. Полиции не было — ее никто не вызывал. Было предчувствие, что третий срок Путина — это, как выяснилось, вполне оправданный риск. В этом смысле наше дело — дело Pussy Riot — стало первым в длинной череде уголовных дел, которую сейчас назад и не увидеть. Почему «патриарх и Кo» так жестко отреагировали? Потому что концепт «святости Путина» и «правильной истории» был только сформирован. Но христианская история знает примеры реакций и похуже!

Если к критике со стороны либеральных газет они еще как-то были готовы, то такой дерзости, как вторжение на их территорию со словами: «Верит в Путина! Лучше бы в бога, сука, верил!», — нет. Когда ты носишь столько красивых ряс и дорогих штучек, думаешь, что ты — важная птица. А к тебе врываются «какие-то девки» и орут, что ты просто прислужник чекиста и вор. Конечно, это бесит. Ну и идеал он тоже выбрал под стать — кагэбэшник, у которого не хватает смелости признать собственных дочерей. Очень по-христиански.

— Стала ли Россия более патриархальной за эти десять лет?

— Патриархат — часть государственной идеологии. При Путине не может быть другой идеологии, отличной от патриархата. В патриархальной системе мышления ролей у женщины немного: это либо мать, либо шлюха (сорри за слатшейминг). Первых условно почитают, вторыми — пользуются. Но никогда в патриархате женщина не является автором действия. Особенно цинично, что на роль главного борца с законом против домашнего насилия выбрана женщина. Даже для системы, в которой нет настоящего парламента, — это, конечно жесть!

В путинской патриархальной системе женщины в политике отсутствуют. Ноль. Зеро. У нас в стране больше двадцати лет нет первой леди, потому что она и ее достижения не нужны. Зато любовницы и непризнанные отцом дочери — есть. И этот чувак говорит о принципах! По сути, все работает на банальное, упомянутое выше разделение на «матерей» и «блядей». Не думаю, что России это близко. Россия — разная. В той, которую знаю я, есть суперженщины. Адвокаты, журналистки, режиссеры, политики — это Россия, которая выросла вопреки пропаганде. Но до сих пор (и это п**дец, да) отношение государства к женщинам можно описать словами свечницы на нашем суде: «продвигали идеи равноправия», «подпрыгивания, чуждые богу».

Отдельной историей в контексте феминизма является Чечня. Регионы, где в 21-м веке практикуется женское обрезание, где женщин забивают камнями за измену, где людей пытают и убивают в тюрьмах для геев, — про этот регион пресс-секретарь Путина Дмитрий Песков говорит почти буквально: ни во что предпочитаем не вмешиваться.

— А стало ли российское общество более клерикализированным за эти десять лет?

— Каким стало общество, можно будет увидеть, только дав обществу голос. То есть в ситуации, когда СМИ и правозащитников не будут запрещать, клеймить «иноагентами» и «нежелательными», когда площадки будут пускать спикеров и артистов и не бояться, что их закроют после выступления. Да, «Путин и Ко» продвигают «традиции» из каждого утюга. Но люди не слепые и видят, как они живут: виллы, миллиарды, дворцы, яхты, километры любовниц. Кто после всего этого будет смотреть всерьез на их фотографии со свечками в церкви?

— Твой сын Филипп понимал, что с тобой происходит, когда тебя сажали в тюрьму? Как ты объясняла ему происходящее? Как он перенес этот период?

— Нас арестовали внезапно. Но то, что это надолго, стало ясно сразу. Звонков и свиданий в период следствия и суда нам не давали — это старый прием давления. Первый раз после ареста и суда я увидела Филю в колонии — на длительном свидании (его дают на три дня раз в три месяца). Он приехал со своим папой. Мы играли в настолки. Он сказал, что говорил одноклассникам, что мама спела в церкви громкую песню против Путина и поэтому сидит в тюрьме.

Важное уточнение. Когда ты в тюрьме, ты находишься в состоянии перманентной обороны. Со временем привыкаешь, а когда побеждаешь (выигрываешь суды по жалобам, например) — даже радуешься. Но вот это состояние почти полностью выключает возможность расслабиться или расстрогаться. А сын — это ведь самое трогательное, что есть! Так что свидания — родные промежутки в максимально отчужденной среде — это тяжело. Всего три дня — а потом надо вернуться обратно. Если бы не Никита (его папа) и не моя мама, у меня не было бы такой уверенности. Это они герои, конечно.

— Ты сыну что-то рассказала про тюрьму, про Путина, про РПЦ?

— Лекций про тюрьму Филиппу я не читала. Но много раз брала его в туры, он видел наш спектакль-концерт Riot Days — ему очень нравилось! А там много и про Путина, и про РПЦ, и про тюрьму. Он смотрел часто в первом ряду. И я переживала, как бы остальные — там же толпы были — случайно не помяли его. Но такого даже и близко не было. Он прыгал и слушал, а потом даже помогал с техникой.

Я уверена, что он понимает даже больше, чем я. Думаю, но не знаю. И, честно говоря, немного боюсь думать, что он чувствует: тут его маму все время арестовывают и сажают, а там — очень любят, когда она выступает с концертами. Так это выглядит. Один раз на митинге против поправок в Конституцию ко мне подошли его одноклассники и сказали, что я клевая. Но одно дело, когда это чья-то мама, а совсем, наверное, другое — когда твоя.

— Книга и спектакль Riot Days стали для тебя в каком-то смысле терапией после тюрьмы?

— Я очень рада, что эта история и еще много мини-историй остаются жить на сцене. Рада, что когда мы рассказываем и исполняем, а люди слушают. И особенно рада, если это и нужно и полезно, ведь история Pussy Riot — это про выбор быть свободными в условиях государства, где тебя свободы лишают.

Я дико рада, что в какой бы стране мы ни выступали (а Riot Days — везде), люди слушают и понимают. То есть не просто приходят потусить на концерт, а читают текст. Я бы очень хотела дожить до момента, когда мы смогли бы выступить тут. (Только не говори, что я наивная п**да?) Мы три раза выступали в России. Две из трех площадок, где мы выступали, теперь закрыты, в одной был обыск. Но эти три раза я люблю всем сердцем, правда. Хочу, чтобы их было больше.

— Возможен ли в России еще активизм вообще, в условиях новой, еще более жесткой и репрессивной системы?

— Все возможно, если продолжать пробовать и делать. Наивно думать, что в России сейчас сажают только активистов и политиков — всех сажают.

— Почему, на твой взгляд, тебя притянули к «санитарному делу»?

— Потому что я их за**ала. Акции, пикеты, чтения всякие. В «санитарном деле» есть отдельный том — там рапорты о «признаках преступления» в постах нескольких десятков человек. Публичные люди, актеры, режиссеры. Поскольку одно «санитарное дело» было выделено в отдельное производство и были «неустановленные лица», то в теории каждого из них можно подтянуть и возбудить производство.

— Не жалеешь что не уехала?

— Если мы все уедем, то кто останется?

— Когда у тебя начинались отношения с Энтео, многие подумали что с тобой что-то не так. А оказалось, что это с Энтео что-то не так, что он сильно изменил свои взгляды, хотя когда-то был злейшим врагом Pussy Riot. Как у тебя это получилось, и значит это можно так поменять кого угодно?

— Оооох, Дима. Я пока не научилась отвечать на этот вопрос!

— С чего начались ваши отношения с Люсей Штейн?

— Мы сделали акцию — «Радужная диверсия», на день рождения Путина. Это была первая акция Pussy Riot, в которой одновременно принимали участие так много людей. Мы разделились на команды, у каждой команды было по точке. Мы с Люсей оказались в одной, она так захотела. А еще мы взяли две точки: Минкульт и суд. Через неделю, когда был самый разгар задержаний и хватали всех, кто участвовал в акции, эшники позвонили владельцу квартиры, где снимала комнату Люся, и сказали: «У вас живет экстремистка, выселяйте». Он ей дал неделю на сборы, я решила помочь ей найти квартиру. Меньше чем через три недели нас сделали подследственными по «санитарному делу» и растащили по разным квартирам под разные формы домашнего ареста. Но мы не расстались.

— Ваши пути с Надей разошлись?

— Почему разошлись? Я очень благодарна Наде за поддержку в «санитарном деле». Во-первых, Надя — безусловный мегаталант. А во-вторых, психологически было несколько моментов, когда она очень помогла, написала, сказала какие-то важные вещи.

— Вопрос философский: если Бог есть, почему Богородица еще не стала феминисткой и не прогнала Путина?

— Перекладывать целиком это дело на ее плечи не очень корректно, мне кажется. Как говорится, «на бога надейся, но и сам не плошай».