Рукотворное счастье
В скульптурах Веры Смайли хрупкая чувственность соединяется с бескомпромиссной правдой. Она фанатично предана выбранному делу и материалу и при этом абсолютно трезво оценивает себя и свое творчество. У нее есть уникальный рецепт вдохновения, и она всегда готова щедро им поделиться.
‒ Мы все выходим из детских рисунков, не так ли? Как все началось у вас?
‒ Пожалуй, и у меня началось, как у всех, как это ни банально, с детских рисунков, поделок и проказ. Мы все рождаемся с уже заложенным характером и даже предназначением. Так что в раннем детстве, когда мы еще не понимаем, как хорошо и как плохо, чего бояться, а чему можно открыться, мы искренне делаем то, что нам нравится. И это большое счастье для ребенка, когда есть такая возможность и когда родители могут это позволить.
‒ Ваши родители, кажется, были инженерами – их обрадовал ребенок с художественными наклонностями?
‒ Ой, я их не спрашивала тогда об этом, надо бы спросить! Думаю, это хорошо, когда ребенок знает чего хочет. У моих родителей на этот счет просто не было выбора, я была настолько увлечена своими каракулями и так смело чиркала на бумаге, а если не нравилось, выбрасывала лист и брала новый. Вопросов о том, предназначена я для творческой работы или нет, просто не стояло. Мама хотела, чтобы я была архитектором, но в то время архитекторы были очень ограничены советским реализмом. И именно это остановило меня, когда пришло время выбирать профессию. И еще мне всегда нравились люди, живые линии, их окружение, передающие характер, а здания казались холодными и твердыми.
‒ Когда в вашу жизнь впервые вошла скульптура?
‒ Скорее, это я вошла в мир скульптуры. Это случилось не в один день, как озарение, а постепенно, шаг за шагом. После первого курса художественно графического факультета я поехала в Питер, конечно же, провела много времени в Эрмитаже. Помню тот незабываемый трепет в груди от жизненного дыхания «Поцелуя» Родена. Я не думала тогда, что буду сама делать скульптуры. Я видела себя больше художником или дизайнером. И потом, когда у нас на факультете был курс скульптуры и наш преподаватель, известный казахстанский скульптор Николай Журавлев, отметил, что моя работа очень даже неплоха, я подумала, что это просто моя привычка и старание быть лучшей.
‒ Если бы я попросил вас дать определение «Скульптура – это…», что бы вы сказали?
‒ Думаю, у каждого найдутся свои собственные определения скульптуры. Так оно и должно быть, мы все разные и по-разному воспринимаем искусство: как зрители, художественные критики, равнодушные прохожие или его созидатели. Для меня скульптура ‒ это самовыражение, мой язык общения с теми, кто приходит в мою студию и на мои выставки. Воистину бывают такие ситуации, которые лишают дара речи, в такие моменты невозможно выразить свои чувства словами. Это те моменты, когда слова не помогают, а только еще больше запутывают. И вот тогда мне на помощь приходит скульптура. Познакомившись с керамикой, я обрела тот язык, который искала всю свою жизнь.
‒ Искусство и деньги - пересекающиеся прямые в вашей жизни или параллельные?
‒ Трудно вообще назвать эти линии прямыми в моем случае, возможно, они и не прямые вовсе, а кривые. Как и любому художнику, мне очень приятно, когда мои работы покупают, это придает уверенности в том, что кому-то необходимо мое творчество. Но в тоже время всегда грустно, когда работа уходит, и неизвестно, встречусь ли я с ней еще раз. Иногда задаюсь вопросом, продолжала бы я работать над скульптурой, если бы ее вовсе не покупали? Да, без сомнений! Потому что это то, без чего я просто не могу полноценно жить. Это то, что придает радость каждому моему будничному дню и питает мою жизнь смыслом. Ну а когда происходят выставки, это само по себе уже награда за долгие и упорные часы работы.
‒ Отбросив скромность, что бы вы о себе сказали как о художнике?
‒ Я люблю себя как художника, страдаю как художник, мучаюсь сомнениями, горжусь результатами! Это целая феерия чувств! Постоянно стремясь к совершенству, даже не представляю, как долго мне надо к нему идти и дойду ли я когда-либо до него? Дошел ли кто-либо? Я бесконечно благодарна судьбе, что я могу себе позволить быть тем, кем я хочу быть, и такой, какой я себя вижу. Очень люблю, когда люди смотрят на мои работы и читают в них те чувства, что я в них вложила. Самым большим комплиментом для меня было, когда мои зрители подошли ко мне на открытии выставки и сказали, что не знали, что глина может быть такой живой.
‒ Скульпторы, которых, по-вашему, сегодня недооценивают?
‒ Мне трудно судить об этом, я ведь не критик искусства и не искусствовед. Есть современные скульпторы, которых я люблю и восхищаюсь, есть скульптуры, которые не вызывают чувств, иногда разочаровывают. Но все это очень субъективно. Я думаю, главный арт-критик - это время.
‒ А как насчет переоцененных скульпторов?
‒ К сожалению, я таких не встречала в Казахстане.
‒ Что есть в вашем творчестве такого, чего нет у других?
- Да все! В другом творчестве нет меня! У меня очень личностный подход к моему творчеству. Меня никто не заставит лепить то, что мне не по душе, или то, что не поет в унисон с моим внутренним голосом. Мы все учимся у других художников и старых мастеров, и это было бы большим заблуждением говорить, что то, что делаю я, никто до меня никогда не создавал. "Аrt ‒ is theft" (искусство ‒ это кража), ‒ говорил Пикассо. Но ни один уважающий себя художник не будет копировать чью-либо идею, не пропустив через себя. В этом и есть уникальность!
‒ Кто ваши первые зрители и критики?
‒ Мой самый верный и жесткий критик ‒ это я сама плюс прошедшее с момента создания работы время. Иногда я специально убираю незаконченную работу с глаз на какое-то время, чтобы увидеть ее снова и изменить. Есть работы, которые не вызывают сомнений, и я сразу же выпускаю их в свет на обозрение и критику моих зрителей, а другие же задерживаются в моей мастерской, пока не начинают мне нравиться.
‒ Существует ли общая стержневая философия вашего творчества?
‒ Да, существует, это честность. Мне понравилось, как сказал об этом Кристиан Болтанский, французский художник, скульптор, фотограф и кинорежиссер: «Создавать искусство ‒ это не говорить о правде, это сделать так, чтобы эту правду почувствовали».
Поэтому я выбираю для своих произведений то, что я знаю лучше всего, то, что мне ближе всего, и где я могу быть искренней.
‒ Для вас приемлемы определения оптимистичного и пессимистичного искусства? Ваши скульптуры к какому относятся?
‒ Да, конечно приемлемы, искусство ‒ это отражение жизни, эпохи, настроения, а оно бывает разным. Мне не хотелось бы ограничивать мои скульптуры одним определением. Это как классическая мелодия, как река, все течет, все изменяется. И как два раза невозможно зайти в одну реку, так же и невозможно создавать в скульптуре одно и то же настроение. А иначе было бы невообразимо скучно.
‒ Самый свежеприобретенный творческий опыт?
‒ Мне очень нравится учиться и расширять возможности работы с глиной. Недавно мне посчастливилось познакомиться и поработать с австрийским художником Отто Силва в его мастерской, который занимается обжигом раку. Это одна из техник работы с глиной. Думаю, что в будущем опробую эту технику на своих скульптурах.
‒ Чему стремитесь научиться сегодня?
‒ Да всему, что интересно. Всему учусь, чтобы не состариться раньше времени! Новым материалам, техникам, глазурям, всем, чем я могу обогатить мои работы. Керамика ‒ это древнейшее искусство, но в то же время это и неопознанный объект, чем больше знаешь, тем больше понимаешь сколько еще впереди нового.
‒ Официальная учеба вас увлекала?
‒ Вы имеете в виду учебу в университете? Да, конечно, увлекла! Я вообще не могу делать то, что мне не нравится. Это были мои счастливые годы! Конечно, есть такие вещи в жизни, которые просто необходимо сделать: домашняя рутина, например, но это уже я называю работой. А учеба и искусство - это же удовольствие! Хотя, конечно, и не только, это еще и большое испытание себя, но от этого становится только интереснее!
‒ Что формировало вас как личность вне стен учебных заведений?
‒ Желание быть другой, непохожей на всех остальных. И, конечно же, амбиции!
‒ Вы разделяете жизнь на творческую и нетворческую?
‒ Нет, стараюсь ко всему подходить творчески. Иначе было бы скучно. Вот, к примеру, даже сварить борщ на обед - это безграничное творчество! Не люблю рецепты, читаю их для общей информации, закрываю кулинарную книгу, и тут понеслось! Композирование вкусов, ароматов, ингредиентов! Это же здорово, что мой борщ, как и все другие блюда, всегда разный!
‒ Творчеством пожертвовали бы ради простого женского счастья?
‒ Я не очень люблю выражение "простое женское счастье". Звучит как-то прирученно, одомашненно и даже очень как-то грустно. Почему-то нет простого мужского счастья или оно никого так сильно не волнует? Все вокруг говорят только о «простом» и о «женском»?! Я даже вижу в этом некую дискриминацию женщин. Я считаю, что к счастью тоже надо относиться творчески, нет его ‒ сотвори сама! Иногда кажется, что для счастья нужны обстоятельства, определенное окружение, и мы пытаемся изменить всех и все вокруг, но на самом деле оно внутри нас и менять надо себя. Ох как нелегко!
‒ Семья для вас - источник вдохновения или препятствие?
‒ Семья - это люди, которых я люблю и которые любят меня, они просто не могут быть препятствием! Как же это возможно? А вдохновение можно черпать из всего, что тебя окружает, вот один из моих рецептов: Поднять голову, широко открыть глаза, глубоко вздохнуть свежего воздуха и улыбнуться, подумав о хорошем и любимом. Вот и вдохновение приходит!
‒ Первая мысль после завершения новой работы?
‒ Это как первые шаги своего ребенка, волнение, страх, гордость и, конечно же, большая радость, всего не передать!
‒ Какой должна быть ваша скульптура, чтобы вы признали ее неудачной?
‒ Как у Станиславского: «Верю ‒ не верю!» Иногда бывает, увлечешься какой-нибудь скульптурой, работаешь допоздна, не замечая усталости, а утром взглянешь свежим взглядом и не веришь в ее искренность. Вот такую работу я считаю неудачной, приходится брать молоток, аккуратно отбивать непонравившиеся места, смотреть, что можно добавить. Или иногда даже лучше начать с нуля или вообще отказаться на время от идеи, перейти на другую, свежую.