Дума

Здесь дни мои текут спокойно,
Здесь хлеба вдоволь и цветов,
И вечерком приятель добрый
Потолковать со мной готов.

Средь яблонь, груш и дубов старых
Отрадно в этой мне тиши.
Еще одно бы только благо -
Одно спокойствие души!

О люди, братья, помолитесь
За брата бедного порой,
Чтобы остыл тревожной мысли
Жар в голове моей больной;

Чтобы мечтам моим крылатым
Рассудок воли не давал,
Чтоб о всеобщем, вечном счастье,
Безумный, я не помышлял!

Перевод: А. Н. Плещеева

Птичка

Птичка божия проснулася с зарею,
А уж пахаря застала за сохою;
Полетит она к лазурным небесам
И, что видит в селах, всё расскажет там.
Скажет птичка богу, что бедняк страдает,
Что кровавым потом ниву орошает;
Не мила, как птичке, пахарю весна,
Радостей не много подарит она...
Встретил бы он солнце песенкой веселой,
Да молчать заставит гнет нужды тяжелой.
На сердце заботы как свинец лежат,
Поневоле песня не пойдет на лад.
Где тут любоваться негой лунной ночи, -
Застилают слезы труженику очи...
Скажет птичка богу, чтоб его рука
Поддержала в горькой доле бедняка,
Чтоб ему нести свой крест достало силы,
Чтоб без ропота добрел он до могилы.

Перевод: А. Н. Плещеева

Украинке

Когда молодая красотка Украйны,
С румяными щечками, с темной косой,
Со всем обаяньем украинской тайны,
Про дедов мне песню затянет порой,
И, вея тоскою непризнанной муки,
Закаплют мне на душу свежие звуки, -
Тогда... о, тогда я - мечтой и душой -
В бывалом приволье Украйны былой, -
И хочется быть мне тогда гайдамаком,
С булатною саблей, с диким аргамаком.

Как было б привольно и весело мне
Промчаться по степи до хаты-дымовки,
На встречные ласки моей чернобровки,
В венке из барвинок, в простом полотне:
Баранью бы шапку на брови надвинул,
За плечи стальное копье перекинул, -
И мой долгогривый, по тени лесной,
Мелькал бы, как молния в туче ночной;
Сплывала бы с плеч моих черная бурка,
А за пояс заткнуты нож и бандурка,
Бандурка для песен девчины моей...

Туда бы, в Украйну, в затишье степей,
Бежал я от взгляда и шума людского,
И там допросился бы вещего слова
У вечно-зеленых, безбрежных морей,
Где ветер колышет ветвями бурьяна,
Той пальмы Украйны, что, с шлема кургана,
Венчает, как памятннк присно-живой,
Быть может, могилы Мороэа, Нечая,
Могилы страдальцев обмершего края,
Могилы казачьей семьи удалой,
Как памятник славы и вольности дикой
И дикой поэзии... Но защемит
Мое ретивое тоскою великой,
Когда моя грёза, что дым, улетит,
Когда многожданное слово: "воскресни"!
Услышу в преданиях только и в песне...
Видал я, как - песней испуганы - в высь
Срывалися соколы с гнезд и неслись,
Вращая кругом изумленное око,
И понял я, понял тоскливый их стон:
Ох, не с кем уж больше помчаться в обгон. -
Все минуло... только листочки калины
Шумят по обломкам былой Украины.

Перевод: Л. А. Мея

Мелодии из "желтого дома

I

Я владею целым миром, всем, что в мире обитает,
Что в нем" плавает и ходит, пресмыкается, летает.
И земля, и свод небесный - все мое! Владея ими,
Не боюся власть утратить над вассалами моими.
Небеса ключом я запер осторожно, со сноровкой.
И связал я твердь земную длинной, крепкою веревкой;
Ключ - в кармане, а веревку вам не вырвать и тисками!
За концы ее схватился я обеими руками...
Люди, тише! Духи, тише! Вы себя ведите строже!
Не шуметь, не волноваться - а не то... избави, боже!
Покосясь на вас сердито, так и топну, погодите,
Что в смущеньи и тревоге кувырком вы полетите!
Тише, тише... Спаи, хочу я, но сомкнуть глаза нет мочи.
Загасить скорее солнце! Блеск его мне колет очи...
Если ж солнце не захочет прекратить мое терзанье,
Голову ему обрейте без пощады, в наказанье,
Как и мне ее обрили мраколюбцы-лиходеи,
Чтоб она не проливала в свет блестящие идеи.

II

Смотрите! Вот в печку чертенок вскочил.
Я встретил его, будто кума, учтиво.
Чертенок из всех выбивается сил,
Огонь раздувает он крыльями живо.

Микстуру для света готовит и рад,
Что опиум с маком мешает когтями;
Влил капельку крови, чтоб был аромат,
Дополнил, для вкуса, лекарство... слезами.

Горчицы достал из французских газет,
Кваску - из немецких; взял мелкие крохи
Надутого чванства из них же, чтоб свет
Понюхал, чем пахнет от нашей эпохи.

Микстуру в бутылку старательно влил,
Закупорил крепко с улыбкою злою,
И горлышко склянки своей засмолил
Смолою кипящею, адской смолою.

Потом сигнатурку принялся писать,
И вот что на ней написал он сурово:
"В столетье три раза ее принимать,
Тогда человечество будет здорово".

III

Ах, войдите, милый доктор, вы учились, без сомненья,
Различать все минералы, и металлы, и каменья.
Вас просить я смею:
Повнимательней взгляните, как мне люди порадели,
Удивительные четки люди добрые надели
На больную шею.
Тверды, будто бриллианты, и воды прозрачней, чище,
Эти четки озаряют наше бедное жилище:
Будто солнце блещут, -
И мильонами сияний, чрез мгновение, проворно
Изменяясь, отливаясь, удивительные зерна
Радужно трепещут.
Как головка у булавки, посредине каждой четки
Капля красная из крови, точно у сиротки,
Светится алмазом.
И от них благоуханье к небу ясному струится,
Но внутри их - ты не пробуй - горечь адская таится,
Отравишься разом.
Назови же этот камень. Отвечай мне, доктор. Ну-ка!
Или знать всего не может эскулапская наука?
Мой ученый жалкий!
Мне же сердце подсказало, сердце - вещий мой оратор:
То сухие слезы негра. Вызвал их злодей плантатор
И бичом и палкой.

Перевод: Л. Н. Трефолева

Паутина

Вьет паук тенета, над работой бьется,
Пустит нить по ветру - муха попадется.

Складывая песни, ты, поэт народный,
Уловляешь сердце мыслью благородной.

Ты, паук угрюмый, сеткою покрытый,
Ждешь своей добычи - мухи ядовитой.

Ты, поэт любимый, чудным даром слова
Заклеймишь позором человека злого.

Перевод: Л. Н. Трефолева