Кто погубил Сергея Есенина. Криминально-поэтический сериал «Собеседника». Часть 4
Зелёный змий и чёрный человек
Последний год жизни Сергея Есенина – 1925-й – был плодотворным в плане творчества, но тяжелейшим для земного бытия поэта и его «эго». Он уже вне каких-либо литературных объединений, расплевался с имажинизмом, он сам по себе, но известен, востребован, временами крепко ругаем критиками, даже злобно, но читающая публика готова носить его на руках.
За год было написано более 60 стихотворений, многие из них – настоящие шедевры, завершён цикл «Персидские мотивы», написана поэма «Анна Снегина», издано 8 книг, сборник «Русь Советская». А главный успех – в конце июня 25-го года Госиздат заключил с Есениным договор на издание его сочинений в 3-х томах. Никто из современных Сергею Александровичу поэтов такой чести не удостаивался, он первый! К тому же это сулило очень хорошие деньги – по договору гонорар составлял 1000 рублей ежемесячно в течение 20 месяцев (директор завода, к примеру, получал 300 руб. в месяц, инженер – 200). Средства в тот год были нужны как никогда. Есенин женился на внучке Льва Толстого Софье Толстой, нужно было обустраивать семейный быт, содержать сестёр Катю и Сашу, а также мать.
Вроде бы жизнь налаживалась, есть чему радоваться, но для него все окрашено преимущественно в тёмные тона, будто материализовался кошмар из поэмы «Чёрный человек» (написанной в ноябре 1925-го и опубликованной уже после смерти Есенина):
«Друг мой, друг мой, Я очень и очень болен. Сам не знаю, откуда взялась эта боль. То ли ветер свистит Над пустым и безлюдным полем, То ль, как рощу в сентябрь, Осыпает мозги алкоголь».
Многие знакомые отмечали, что Есенин сильно сдал, плохо выглядит, явно болен. Все чаще повторяются загулы, нервные срывы. И причина, вероятно, не только в алкоголизме… Впрочем, если такой диагноз – алкоголизм – Сергею Александровичу кем-то и ставился, достоверных документов не осталось. Скажем, относящихся к маю 1923 года, когда Есенин по настоянию четвёртой жены, американки Айседоры Дункан поправлял здоровье в клинике под Парижем у профессора Петра Ганнушкина (снова к нему Есенин попадёт два года спустя, уже в Москве). А вот свидетельств запоев поэта, скандалов на этой почве, приводов в милицию предостаточно – рассыпаны по десяткам мемуаров. С начала 20-х страшный роман поэта с зелёным змием стремительно развивался.
В конце лета 1923 года Есенин на короткое время поселился у приятеля, имажиниста Ивана Старцева. Удивительно, но у Есенина при его очень неплохих доходах никогда не было своего жилья ни в Москве, ни в Питере, обретался он на съёмных квартирах, в гостиницах или у знакомых. Старцев вспоминает:
«Приходил только ночевать, и в большинстве случаев в невменяемом, пьяном состоянии. Однажды, возвращаясь в четыре часа утра, Есенин упал на лестничной площадке… Падая, исцарапал себе лицо и хрипел. Придя немного в себя, он беспрерывно начал кашлять, обрызгав всю простыню кровью…»
Да и сам Есенин после вояжа по Европам и в США (в Штатах тогда был сухой закон, но Дункан прихватила с собой приличный запас спиртного) признавался:
«Ничего я там не видел, кроме кабаков и улиц… Я уже под конец и людей перестал запоминать… Ну, и пил, конечно… А пил я потому, что тоска загрызла».
Он вполне отдавал себе отчёт в происходящем, но остановиться, похоже, уже не мог.
Владимир Маяковский (из статьи «Как делать стихи», написанной уже после смерти Есенина, весной 1926 г.):
«Последняя встреча с ним произвела на меня тяжёлое и большое впечатление. Я встретил у кассы Госиздата ринувшегося ко мне человека с опухшим лицом, со свороченным галстуком, с шапкой, случайно держащейся, уцепившись за русую прядь. От него и двух его тёмных (для меня, во всяком случае) спутников несло спиртным перегаром. Я буквально с трудом узнал Есенина. С трудом увильнул от немедленного требования пить, подкрепляемого помахиванием густыми червонцами. Я весь день возвращался к его тяжёлому виду и вечером, разумеется, долго говорил (к сожалению, у всех и всегда такое дело этим ограничивается) с товарищами, что надо как-то за Есенина взяться. Те и я ругали «среду» и разошлись с убеждением, что за Есениным смотрят его друзья – есенинцы. Оказалось не так. Конец Есенина огорчил, огорчил обыкновенно, по-человечески. Но сразу этот конец показался совершенно естественным и логичным».
А вот что писал закадычный друг Анатолий Мариенгоф («О Сергее Есенине. Воспоминания», библиотека «Огонёк», 1926). Эпизод относится к тому же 1923 году, когда Есенин вернулся в Москву из вояжа в Европу и Штаты:
«Вечером были в каком-то богемном кабаке на Никитской – не то «Бродячая собака», не то «Странствующий энтузиаст».
Есенин опьянел после первого стакана вина. Тяжело и мрачно скандалил: кого-то ударил, матерщинил, бил посуду, ронял столы, рвал и расшвыривал червонцы. Смотрел на меня мутными невидящими глазами и не узнавал.
…На извозчике на полпути к дому Есенин уронил мне на плечо голову, как не свою, как ненужную, как холодный костяной шар.
А в комнату на Богословском, при помощи чужого, незнакомого человека, я внёс тяжёлое, ломкое, непослушное тело. Из-под упавших мертвенно-землистых век сверкали закатившиеся белки. На губах слюна. Будто только что жадно и неряшливо ел пирожное и перепачкал рот сладким, липким кремом. А щёки и лоб совершенно белые. Как лист ватмана.
Вот день – первой встречи. Утро и ночь. Я вспомнил поэму о «Чёрном человеке». Стало страшно».
Всё могло бы перемениться в жизни Есенина летом 1925 года, когда он познакомился с Софьей Толстой, внучкой Льва Толстого. Софья по уши влюбилась в Сергея, а тот никак не мог разобраться в своих чувствах, но ему льстило, что вступил в отношения с внучкой великого писателя. Он сделал ей предложение, Софья была на седьмом небе от счастья. В июне 1925-го, ещё до свадьбы и регистрации брака (18 сентября того же года) Есенин переезжает жить к Толстым (самый центр Москвы, Померанцевый переулок, дом №3). Уже почти своя жилплощадь, молодая жена. Тут бы и строить семейное счастье, прекратить дружбу с рюмочкой. Но…
В той же квартире в Померанцевом проживала и матушка Сони. Этот брак казался ей неудачным, отношения дочери с мужем она называла «идолопоклонством». В одном из писем Ольга Константиновна жаловалась:
«У нас жили и гостили какие-то невозможные типы, временами просто хулиганы, пьяные, грязные. Всё это спало на наших кроватях и тахте, ело, пило и пользовалось деньгами. Зато у Сони нет ни башмаков, ни ботков, ничего нового, всё старое, прежнее, совсем сносившееся. Он всё хотел заказать обручальные кольца и подарить ей часы, да так и не собрался. Ну, да его, конечно, винить нельзя, просто больной человек. Но жалко Соню».
При этом матушка Софьи ради дочери хлопотала в жилтовариществе, чтобы Сергея прописали в квартире. Это оказалось очень непросто. Районные Швондеры требовали справку о том, где работает гражданин Есенин и никак не могли взять в толк, что это означает – «он работает поэтом».
А зелёный змий все сильнее сжимал Есенина в своих кольцах. Непродолжительные просветления сменялись новыми загулами и запоями, теперь ещё и домашними. В октябре Софья то и дело делает пометки на листках перекидного календаря: «Дома. Пил». Интересно, закусывал ли и чем?
Есенина сильно тяготит обстановка толстовской квартиры, он не чувствует себя здесь свободным, почти никто не приходит в гости. Как-то его навестил приехавший из Питера друг-имажинист Вольф Эрлих – «милый Вова». Они стояли на балконе, смотрели на багровый закат над Москвой-рекой. Есенин показал рукой: «Видал ужас? Это мой закат»…
Да ещё название переулка – Померанцевый… Можно услышать в нём и нечто зловещее – «помрёшь», «помер агнец».
Алкоголь действительно «осыпал мозги». Но как же всё-таки насчёт диагноза, знала ли медицина, что происходило с Есениным? Интересное свидетельство оставила писательница, литературовед, историк Н. Молева. В 50-е годы она встречалась со знаменитым гомеопатом Натальей Вавиловой (получила медобразование в Париже, ей гордились французские гомеопаты).
Так вот, Вавилова по просьбе Айседоры Дункан лечила поэта в Москве, он неоднократно бывал у неё на приёмах. От чего же лечила? Вавилова объясняла: «Ему достаточно было полрюмки, чтобы начался отёк Квинке…» Сегодня нет человека, который бы не знал этого угрожающего диагноза, а тогда Вавилова была одной из первых, вводившей этот термин в обиход».
Справка
Отёк Квинке (ангиоотёк) – остро развивающаяся локальная отёчность кожи, подкожной клетчатки, слизистых оболочек аллергической или псевдоаллергической природы, наиболее часто возникающая на лице (на губах, веках, щеке, языке). При развитии отёка Квинке в области языка и гортани может нарушаться проходимость дыхательных путей, и возникать угроза асфиксии. У 25% пациентов диагностируется наследственная форма. По данным статистики, в течение жизни отёк Квинке встречается примерно у 20% населения, причём в 50% случаев ангиоотёк сочетается с крапивницей.
Если вы наберёте в поисковике этот самый отёк Квинке и посмотрите на картинки больных, ужаснётесь. С такими лицами на людях лучше не показываться!
Но почему оставившие воспоминания о Есенине не отмечают именно эти симптомы – раздутые, как вареники, губы, совершенно заплывшие глаза и т. д.?
Впрочем, припухшее после пьянок лицо «солнца русской поэзии» замечали. Может, у Сергея Александровича заболевание выражалось не столь ярко? Нет оснований не доверять такому светилу медицины, как Вавилова. Но аллергия на алкоголь и постоянные попойки – как это совмещалось?
«Понимал ли поэт грозившую ему опасность? Да. Потому в знакомых ресторанах заказывал половым графинчики с водой вместо водки. Берёгся. Но чтобы уберечься, нужна рядом женщина, которая следила бы за каждым шагом. Не просто «любила», а по-русски жалела. Женщина! А не рой взбесившихся дур, которые собираются около каждой мужского пола знаменитости», – пишет Молева
А вот тут берут большие сомнения. Трудно представить себе Есенина сидящим в ресторане перед графинчиком с водой. Зачем, для кого разыгрывать такой спектакль? Он же не в кино снимался в эти моменты. Про дозы же, принимаемые «на грудь» вроде сходится: «Есенин опьянел после первого стакана вина» (Мариенгоф), «Ему достаточно было полрюмки» (Вавилова). Поэта нужно было спасать, и это пытались сделать большие люди Страны Советов, например, Феликс Дзержинский.
Продолжение читайте завтра