«В туманных полях под Москвой…»: 80 лет назад бои за советскую столицу достигли апогея

50 километров… 40… 30… на исходе ноября 1941-го германские войска вплотную подошли к Москве. Вопреки залихватским утверждениям нацистской пропаганды, да и некоторым стереотипам нашего сознания, вермахт, да и вся верхушка Третьего рейха тогда уже не были столь уверены в победе, как в первые дни и недели войны. Измотанные сопротивлением Красной армии, плохо подготовленные к войне в зимних условиях, гитлеровцы продвигались вперед с нарастающим трудом, темпы их наступления падали, потери росли. Другой стороной бравых заявлений (типа «видим Москву в бинокль») стал буквально вал рапортов с передовой, в которых командиры подразделений, частей, соединений и объединений противника требовали от Гитлера и высшего командования прекратить наступление ввиду его дальнейшей невозможности.

Предел наступления. Немецкие солдаты в подмосковной деревне

Такая ситуация сложилась не сама по себе, и уж никак не извиняет нацистскую Германию. Если победа в битве под Москвой стала для Советского Союза важным шагом к окончательной Победе, то саму битву удалось выиграть благодаря трагическим, но героическим первым месяцам войны. По существу, блицкриг был сорван еще до вступления германских войск в Подмосковье. Безусловно, если Сталин грубо просчитался в сроках и обстоятельствах начала войны с Германией, то главари Третьего рейха явно ошиблись в оценке военного потенциала СССР. Ошиблись не случайно. Во-первых, сказались советские меры сверхсекретности. Во-вторых, успех военных кампаний в Европе пьянил гитлеровских стратегов, а поэтому нацистская разведка не очень-то и старалась: уж русских-то, особенно после их конфуза в зимней войне с Финляндией, разгромим на «раз-два».

Не менее, а то и более важной, была сугубо политическая ошибка. В ставке фюрера полагали, что под воздействием первого же удара сталинский режим рассыплется как карточный домик. Не рассыпался, сплав репрессивности с искренней поддержкой был достаточно крепким, тем более что война с нашей стороны носила справедливый, оборонительный характер, а Германия, как бы ни оправдывались ее вожди, явно выглядела агрессором. С первых же дней стали сказываться и жестокости оккупационного режима. Впрочем, Гитлер не был бы Гитлером, а нацизм – нацизмом, если бы практика была иной.

Эффект от Московской виктории был подобен бомбе, точно поразившей цель. Тут и психологическая встряска: вермахт до той поры слыл непобедимым, а Красная армия, хотя и наращивая сопротивление, все же отступала. В «туманных полях под Москвой» стала крепнуть и Антигитлеровская коалиция. Наконец, Гитлер и его присные окончательно оказались перед перспективой затяжной войны, а такой поворот событий в Берлине категорически не планировали.

Декабрь 1941-го. Красная армия двинулась на запад

Историю часто используют для объяснения и оправдания политической конъюнктуры дня сегодняшнего. Это и хорошо (определенные аналогии всегда можно провести), и плохо (возникает соблазн злоупотреблять параллелями между прошлым и современным, «лепить ярлыки» направо и налево). Так происходит, например, со встречными обвинениями среди бывших союзников в пособничестве нацистам и чуть ли не в приверженности нацизму. Впрочем, как сказал видный российский специалист по Великой Отечественной и Второй мировой войне, доктор исторических наук Олег Будницкий (кстати, вовсе не слывущий радикалом в научном мире), заявления политических, государственных лидеров на исторические темы очень часто не имеют отношения к реальности, к тому, как было на самом деле.

Юрий Пронин для ИА «Альтаир»