Гений, драчун, враг коррупции: филолог Григорий Прутцков о Ломоносове

Исполняется 310 лет со дня рождения Михаила Васильевича Ломоносова. Личность фантастическая – и не только потому, что он максимально преуспел в науке как технарь, как гуманитарий и как естественник сразу, но и потому, что прожил абсолютно невероятную жизнь. Если человеку, малознакомому с биографией Ломоносова, представить её в виде сценария художественного фильма, человек скажет, что сценарий плох. Плох, поскольку совершенно неправдоподобен. Однако, как выясняется, в жизни бывает всякое. Гость «АН» – кандидат филологических наук Григорий ПРУТЦКОВ, доцент журфака МГУ им. М.В. Ломоносова.

– Начнём с того, что даже обучиться элементарной грамоте крестьянскому сыну в те времена – почти чудо. Сельских школ тогда не было – видимо, подрастающего Михайло выучил местный священник. Затем, поступая в московскую Славяно-греко-латинскую академию, Михайло сделал вид, будто потерял документы, и выдал себя за дворянского сына (крестьянам дорога к высшему образованию была закрыта). У приёмной комиссии не возникло ни малейших сомнений, что перед ними дворянский сын, – настолько грамотным он себя показал. Правда, впоследствии обман раскрылся.

– Да, раскрылся. Случилось это так. На четвёртом году обучения у него появилась возможность поехать в экспедицию в Оренбургскую губернию. Экспедиции требовался священник, поэтому Ломоносов решил стать священником – и выдал себя на сей раз за поповского сына. Заметив противоречие, отборочная комиссия отправила запрос по месту происхождения Ломоносова, в Холмогоры, – тут-то всё и выяснилось. В итоге ему грозило не просто отчисление из академии – его могли отдать в солдаты на 25 лет. Как вы понимаете, в этом случае для всех нас и для истории Ломоносов был бы потерян. Он написал покаянный рапорт руководству академии и… отделался испугом. Никаких мер к нему не применили, более того, отправили в числе лучших студентов на стажировку в Петербург, в Академию наук. А оттуда – на учёбу в немецкий университет (Марбургский университет. – Прим. «АН»).

Если при обучении в московской академии Ломоносов жил на три копейки в день и очень нуждался, то теперь, когда он учился в Европе, Российское государство платило ему огромную стипендию – 100 рублей в месяц. Ломоносов получил возможность жить на три с лишним рубля в день вместо привычных трёх копеек! Разумеется, ему сорвало крышу, как и остальным двум студентам из России (уверен, в такой ситуации крышу сорвало бы любому из нас). Ребята принялись пить, гулять, бузотёрить. Петербургской академии наук пришлось даже выплачивать долги за этих троих, и в итоге она прекратила передавать им стипендию лично в руки – отныне деньги вручались профессорам, а те выдавали их нашим студентам по мере необходимости.

Как видим, Ломоносов умел отдохнуть. Но отдых следовал за самоотверженной работой: все профессора отзывались о нём как о лучшем из студентов. А ещё он успевал ухаживать за девушкой – в результате она забеременела и затем стала его женой (к слову, ни о каких других женщинах в жизни Ломоносова ничего не известно). Причём, строго говоря, он не имел права жениться: студент обязан был спросить разрешения у ректора. Поэтому вернуться в Россию Ломоносов решил без жены, чтобы, прежде чем завезти её в страну, утрясти формальности. По пути домой с ним опять произошёл случай, из-за которого мы чуть не лишились гения.

– Что на этот раз?

– В одном из княжеств Пруссии, недалеко от голландской границы, он зашёл в трактир, и там его пригласили к столу солдаты с офицером – угоститься. Отказаться от такого предложения, согласитесь, непросто. В результате, очнувшись, Ломоносов обнаружил себя в прусской военной форме: оказалось, он дал согласие служить в местной армии. Его попытки отыграть ситуацию были жёстко пресечены – пришлось служить.

Ломоносов всем своим видом демонстрировал, что служит с огромным удовольствием, и тем самым усыпил бдительность пруссаков. Крепость, где он служил, находилась на острове, и однажды ночью он совершил побег вплавь. Пруссаки скоро обнаружили это – и пустились в погоню. Они почти настигли беглеца, но тот успел перебежать границу с Голландией, нарушить которую преследователи себя считали не вправе. Ломоносов выжал мокрую одежду, повесил на дерево сушиться и проспал на земле почти сутки. А затем дошёл пешком до Гааги, откуда российский посол отправил его на корабле в Петербург.

– Итак, максимально возможное образование получено. Теперь – карьера.

– А именно – приём в петербургскую академию наук. Напомню: Пётр Первый основал её в 1724 году, и, поскольку русских учёных ещё не существовало в природе, в академию на чрезвычайно выгодных условиях пригласили датских, шведских и главным образом немецких учёных. Им поставили задачу – воспитать русских учёных. Эти нанятые администраторы-иностранцы задачу не выполнили. Должность президента академии являлась по большей части формальной, и всем заправлял заведующий канцелярией Шумахер – немец, нечистый на руку. Хорошие учёные скоро уволились, и остались люди, скажем так, второго эшелона. Некоторые из них даже латинского языка не знали – совершенно невообразимая ситуация! Они тратили государственные деньги, занимались приписками, очковтирательством… Когда по прошествии 16 лет государство наконец жёстко поставило вопрос, где же взращённые русские учёные, тогда в академию приняли Ломоносова (в качестве химика) и филолога Тредиаковского (в качестве специалиста по гуманитарным наукам) – мол, вот же они!

Если Тредиаковский после принятия в Академию наук со всем соглашался и даже унижался, то Ломоносов был конфликтен, притом что не был самодуром. Он сразу всё разглядел: казнокрадство, взяточничество, непрофессионализм… Своего брезгливого отношения к этому он не скрывал, и в результате его перестали пускать на научные конференции. Тогда он, выпив для храбрости, устроил в Академии наук скандал. Цитирую составленную на него жалобу: «…Перед полуднем он, Ломоносов, в противность всем честным и разумным поступкам, напившись пьян, приходил с крайнею наглостию и бесчинством в ту палату, где Профессоры для конференций заседают… Не скинув шляпы (как бы ему по учтивству сделать надлежало), мимо них прошёл в Географической Департамент… Идучи около Профессорского стола, ругаясь оному Профессору, остановился и весьма неприличным образом безчестной и крайне поносной знак, самым подлым и бесстыдным образом, руками против них сделав… Сверх того, грозил он профессору Винсгейму, будучи ещё в той же палате, ругая его всякою скверною бранью, что, де, он ему зубы поправит, а советника Шумахера при том называл вором…»

– Оригинально!

– В случае Ломоносова – не так уж и оригинально (смеётся). У него была общая прихожая с одним немцем, и однажды Михаил Васильевич увидел, что у немца висит его, Ломоносова, плащ. Он зашёл к соседу выяснить, в чём дело. У того были гости – тоже немцы. Говорили на своём. Увидев Ломоносова, назвали его между собой русским варваром. Михаил Васильевич так возмутился этим оскорблением и кражей плаща, что схватил деревянный болван («пенёк», на который вешается парик) и принялся бить посуду на столе. Немцы попытались унять его – и стали получать болваном по лицу. Жена соседа, бывшая на девятом месяце беременности, выпрыгнула от страха в окно.

– Боже…

– Не волнуйтесь, это был первый этаж, она не разбилась. И за Ломоносова не волнуйтесь: увечья он, конечно, получил (хотя и сам нанёс немцам увечий будь здоров), но административного наказания избежал. Чтобы вы не подумали, будто Михаил Васильевич не ладил именно с немцами, упомяну ещё одну его ссору – с переводчиком Голубцовым. Ломоносов заказал ему перевод, тот выполнил работу плохо, а в ответ на замечание огрызнулся – и получил за это в глаз медным подсвечником. Написал на Михаила Васильевича жалобу, но ответа на неё не дождался.

– Всё-то нашему гению сходило с рук!

– Как сказать. В результате вышеупомянутого скандала в Академии наук он был арестован и провёл в тюрьме восемь месяцев. Затем его заставили письменно извиниться перед коллегами и выпустили на свободу, урезав на год жалованье. После этого он уже никогда не вёл себя подобным образом. Можно предположить, что его удерживала жена, – она как раз переехала к нему из Европы.

– Ваше уточнение, что Ломоносов не имел ксенофобских предубеждений против немцев, весьма важно на фоне так называемой бироновщины – немецкого засилья того времени. Напомним читателю, что слово это образовано от имени немца Бирона – фаворита императрицы Анны Иоанновны.

– Вернувшись из Европы, правление Анны Иоанновны и бироновщину Ломоносов почти не застал. Но и после Бирона засилье немцев сохранялось, несмотря на двадцатилетнее правление другой императрицы – Елизаветы Петровны. И даже Шумахер – главный враг Ломоносова – работал заведующим канцелярии Академии наук до самой глубокой старости. А когда он наконец оставил эту должность, как тогда говорили, «по ветхости», его место занял зять Шумахера – тоже немец. Количество русских учёных росло, но все деньги контролировали по-прежнему немцы.

– Научных достижений Ломоносова множество: он дал начало физической химии, создал молекулярно-кинетическую теорию тепла, заложил основы научного мореплавания и науки о стекле, оформил русскую грамматику… Но сейчас я хотел бы особо отметить его антинорманизм. Ломоносов поставил под сомнение теорию немца Байера, которая доминирует в российской историографии, – о том, что Рюрик и его варяги были германцами-скандинавами. Ежели так, вопрошал Ломоносов, то почему сведения об этом не сохранились в скандинавском эпосе? Почему в древнерусском языке нет скандинавских заимствований, которые бы касались варяжского мореходства? Учитывая, что варяги почитали Перуна и в то же время он особо почитался южно-балтийскими славянами, рассуждал Ломоносов, – не предположить ли, что варяги и есть южно-балтийские славяне?

– Согласен, это крайне важно. Последним непримиримым оппонентом Ломоносова был немец Шлёцер, приехавший в Россию изучать русскую историю. Он пользовался покровительством Екатерины Второй, что Ломоносова особенно бесило. Впоследствии в бумагах Михаила Васильевича нашли план встречи с Екатериной, в ходе которой он намеревался жёстко критиковать Шлёцера. До этой встречи Ломоносов не дожил. Впрочем, вряд ли от неё был бы толк. Екатерине, разумеется, нравилась норманнская теория, а потому Михаилу Васильевичу едва ли удалось бы найти сторонника в лице императрицы. Замечу, что в письмах, говоря о Шлёцере, он называл того свиньёй. Ломоносов со многими ругался, о многих жёстко высказывался, но такой эпитет использовал лишь в отношении этого человека.

Кстати, одна из загадок Михаила Васильевича состоит вот в чём. Он написал и подготовил к печати книгу о древнерусской истории, которая вышла уже после его смерти. Ломоносов указал, что это первый том. Где же наброски второго тома? Их нет. Тяжело болея, Михаил Васильевич понимал, что скоро умрёт. Он знал: после смерти все его бумаги отдадут специалистам, и, соответственно, его работы по истории достанутся Шлёцеру. Значит, Ломоносов мог сжечь их. «Мёртвые души» – далеко не первый случай, когда автор уничтожает своё гениальное произведение.