Через пропасть в два прыжка
Грузия приблизилась к опасной черте, но лидеры и сторонники двух ведущих партий не замечают этого. Жажда власти пьянит, дурманит, сводит с ума, особенно если речь идет не о подлинном могуществе, а лишь об иллюзии, которая позволяет мелким и бесконечно жалким деятелям районного масштаба чувствовать себя повелителями Вселенной. Прогрессирующее умопомрачение страшит местных наблюдателей больше, чем изменение баланса (не бог весть каких) сил или признаки коррозии институтов, поскольку в 90-х у них развилось своеобразное «чувство необратимого». Оно не только порождает страх и уныние, но и заставляет их держаться вдали от кипящих страстями политических лагерей, не вступая в дискуссии. «Нейтралитет, как правило, бывает подлым», – говорил ведьмак Геральт из замечательной книги Анджея Сапковского. Так оно и есть, но из этого вовсе не следует, что любая иная позиция в рамках конфликта является более разумной, нравственной или ответственной. Обычно дело обстоит ровно наоборот.
Есть вещи, которые нужно говорить прямо и спокойно, подобно опытным врачам, сообщающим о страшном диагнозе и подготовке к операции. Если выход из нынешнего кризиса не будет найден в пределах правового поля, то одна из сторон, увлекая за собой другую, вскоре выкатится из него, а затем они, вероятно, достаточно быстро пересекут грань, отделяющую ненасильственные противозаконные действия от насильственных. Можно сказать еще проще: тем, кто не захочет думать и договариваться, придется умирать и убивать до тех пор, пока одни не подавят сопротивление других так, как это случилось в начале 90-х, после чего страна очнется в жутком зиндане прошлого. И никто не предугадает, кто станет первой жертвой – «клавиатурный лев», призывающий своих политических кумиров/нанимателей к радикальным действиям или бесконечно далекий от борьбы партий случайный прохожий. Смерть выберет сама, это ее привилегия. Как только легитимные средства будут исчерпаны, топливом для вечного двигателя политики станет насилие. А что еще может случиться с людьми, которые плюют на законы и видят в органах власти инструменты для изъятия чужих активов и удовлетворения застарелых страстей? Или с теми, кто до сих пор не остановил их?
Чтобы построить систему координат, можно оттолкнуться от словосочетания «три года без выборов». По календарю Центризбиркома никакого голосования до октября 2024 года не предвидится, но сторонники Михаила Саакашвили в большинстве своем верят, что оно вскоре состоится, а поскольку в данный момент ни политических, ни юридических предпосылок для этого не существует, надеются, что произойдет «нечто» и ситуация изменится коренным образом. Их лидер на днях обещал, что, если его вызволят из тюрьмы, он добьется назначения внеочередных выборов в течение 10 дней. Поскольку «вызволение» в рамках правовых процедур кажется невозможным (теоретически возможно все, но, как сказал один из представителей правящей партии в частной беседе, – «помилования не требуют, о нем просят»), многим с обеих сторон показалось, что речь идет о чем-то вроде «вызволения» Саакашвили из микроавтобуса правоохранителей в Киеве 5 декабря 2017 года. После него он без особого успеха пытался использовать против президента Порошенко «майданные технологии» (для краткости назовем их так); вскоре его снова задержали. Если кто-то попробует сделать что-то похожее в Тбилиси, например, во время перевода фигуранта в клинику или после него, вероятность эскалации резко возрастет, тем более что темы освобождения Саакашвили и немедленной попытки смены власти не отделены друг от друга как в восприятии «националов», так и их противников.
Даже в ходе травоядной «Революции роз», когда правительство сопротивлялось весьма вяло, был один двусмысленный с правовой точки зрения эпизод: Нино Бурджанадзе (тогда – председатель парламента) объявила об отстранении президента Шеварднадзе от власти до того, как он подал в отставку, и в течение нескольких часов происходившее можно было интерпретировать как попытку переворота. В нынешнем же случае похожие механизмы формального обеспечения законности и назначения новых выборов попросту не сработают; вероятность того, что «10 дней» породят жест(о)кое противостояние на улицах, очень высока.
Нужно вспомнить еще один полузабытый случай. Во второй декаде ноября 2003-го в столице (не то чтобы совсем уж стихийно) начал формироваться своего рода «лоялистский фрайкор» из ветеранов и просто решительных людей, готовых громить «розовых революционеров». Они быстро обзавелись бы оружием и/или прочими средствами, но Шеварднадзе не прельщала перспектива кровавых столкновений, и он аккуратно спустил инициативу на тормозах, тогда как «розовые» дали лидерам этих людей определенные гарантии. Нынешние власти в случае обострения могут поступить иначе и превратить формально независимый от нее «фрайкор» в основной инструмент насилия, предоставив полиции роль разнимающего стороны рефери. Хотя до таких крайностей дело дойдет лишь в том случае, если сторонники Саакашвили начнут решительно действовать в рамках революционного сценария, а к этому готовы не все.
Часть лидеров и активистов (особенно низшего звена) клянется, что пойдут до конца, однако некоторые из их товарищей опасаются, что бесконтрольная эскалация лишит партию широкой поддержки и позволит властям сокрушить ее. Они скорее видят в заключении Саакашвили политический ресурс, который нужно аккуратно разрабатывать до следующего кризиса, чтобы сделать его освобождение, а возможно и досрочные выборы, частью компромиссных договоренностей, как это произошло в случае Мелия и Руруа в период подписания соглашения Мишеля. В менее оптимистичном для них варианте они, вероятно, все же сумеют превратить образ находящегося в тюрьме Саакашвили в ключевой ресурс «Нацдвижения», оберегая биполярную систему до парламентских выборов 2024-го, так как лобовое столкновение почти наверняка уничтожит ее.
Можно еще раз оглянуться назад. В 1992 году вернувшийся в Грузию Эдуард Шеварднадзе пытался стабилизировать страну и произвести хорошее впечатление на западных партнеров, а те советовали найти какие-то формы, которые позволят постепенно интегрировать в политическую жизнь сторонников свергнутого президента Гамсахурдия. Позже, в августе, эта линия породила т. н. Манифест примирения, но еще раньше представители правительства начали уделять больше внимания проблемам Западной Грузии (ездить, контактировать, решать какие-то хозяйственные вопросы); там все еще происходили вооруженные стычки, но в какой-то момент их как бы «поставили на паузу». Несмотря на тяжелейшую обстановку, общая тенденция была положительной. Однако 24 июня случилось непоправимое – отряд «звиадистов» во главе в Вальтером Шургая захватил здание телецентра в Тбилиси. Силы Госсовета не оставили им ни единого шанса, однако жители столицы ощутили непосредственную угрозу, возник повод для карательных рейдов в Мегрелию, где вскоре произошли тяжелые столкновения и инциденты с участием «Мхедриони», был похищен вице-премьер Сандро Кавсадзе и т. д. С военной точки зрения операция «звиадистов» казалась глупой, с политической – безумной, и позже часто говорили, что их к ней ненавязчиво подтолкнули, дабы торпедировать полномасштабное политическое урегулирование. Это могли сделать как российские спецслужбы, так и руководители Госсовета, и одно, в принципе, не исключало другого, но основой основ все же следует признать позицию старой элиты, не допускавшей и мысли о включении в свой состав новых, достаточно крупных и однородных групп.
Минуло время, институты усилились, а нравы смягчились (ой ли?). Однако не исключено, что правящая партия захочет подтолкнуть «националов» к столь же неадекватному, как акция Шургая, шагу, чтобы отключить предохранители карательной машины. Предположение может показаться алармистским, так как все мы привыкли к биполярной системе с противоестественным симбиозом двух ведущих партий, которые постоянно ведут борьбу, но вместе с тем парадоксальным образом помогают друг другу удерживаться на плаву. Она периодически стабилизировала сама себя и немного напоминала советские электронные часы – из-за низкого качества они не могли показывать точное время, и конструкторы заложили в них функцию автоматической корректировки погрешности. Это действительно так, но необходимо помнить, что прежний статус-кво был если не уничтожен, то сильно поврежден после возвращения Михаила Саакашвили в Грузию. Правящая партия ощутила реальную угрозу и может изменить курс.
4 ноября ее председатель Ираклий Кобахидзе сказал в эфире ТВ «Имеди»: «Нашей задачей, исходя из государственных интересов, должна стать полная замена «Нацдвижения» здоровыми политическими силами в оппозиционном пространстве – так нужно грузинской демократии. До тех пор, пока «Нацдвижение» будет главной оппозиционной силой, в Грузии никогда не сформируется политическая и партийная система и общество не обретет покоя». Кому-то сказанное может показаться очередным реверансом в сторону избирателей «Мечты», критикующих партию за сосуществование с «Нацдвижением», или сигналом малым оппозиционным группам – «Отрекитесь от Саакашвили и не пожалеете». Но в то же время здесь может присутствовать и намек на вероятный отказ от негласного пакта о сохранении биполярной системы, и его адресатами являются западные наблюдатели и мечтающие о решительных действиях «националы».
Неоднозначная позиция других оппозиционных партий и даже некоторых членов «Нацдвижения» уже показала Саакашвили, что не все противники «Грузинской мечты» готовы действовать радикально и подчиняться беспрекословно. 1 ноября он призвал оппозиционных депутатов парламента отказаться от мандатов, но часть из них прореагировала негативно, и на следующий день член «Нацдвижения» Эка Херхеулидзе сказала, что он скорректировал свою позицию, так как нужно голосовать за конституционные изменения (их ценность для «националов» спорна, но это отдельная тема), а также из-за того, что он не сможет проводить в тюрьме встречи с оппозиционными депутатами (когда они утратят прежний статус). Нескольким комментаторам вторая причина показалась надуманной, так как в случае необходимости можно встречаться лишь с одной или двумя ключевыми фигурами. Их оценка была бы справедливой, если бы внутри партии существовал консенсус по дальнейшим действиям, но сегодня Саакашвили важно получать информацию от максимального числа различных источников и передавать ее через них. Проблема коммуникации и управления является для него наиболее сложной. Лидеры «Нацдвижения», которые противопоставят свою позицию его планам, рискуют лишиться его поддержки, поэтому самые осторожные из них, вероятно, будут выполнять указания, но исподволь саботировать их. В конечном счете, у «умеренных» больше шансов на победу во внутрипартийной борьбе, но предсказуемой ситуацию назвать нельзя.
Европарламентарии пытались отговорить Саакашвили от возвращения в Грузию, и западные дипломаты вторили им вовсе не потому, что поддерживали ту или иную политическую группировку. Просто они, в отличие от бывших «розовых революционеров», которые опираются на образы и ощущения 18-летней давности, трезво оценивают угрозы с точки зрения безопасности и не путают форму с содержанием. Что произошло бы, если бы 1 октября Саакашвили не был арестован и 3-го состоялся обещанный им митинг с автоколоннами оппозиции и его внезапным появлением на сцене? Вероятность столкновений и кровопролития возросла бы в разы. Иванишвили не Шеварднадзе, тот в какой-то момент устал коллекционировать скальпы и не собирался использовать в 2003-м методы 1993-го против людей, которых сам же и привел в грузинскую политику и долгое время старательно оберегал от весьма решительных головорезов.
– «Он умрет! Он умрет в тюрьме от голода!» – взволнованная женщина пыталась докричаться до собеседника, но тот просто пожал плечами: «Во-первых, его голодовка фейковая. Но даже если он умрет, вы просто возьмете и похороните его, и все закончится». Кому-то его реплика может показаться очень жестокой, но только не тем, кто помнит, как именно упыри в погонах умертвили ближайшего родственника этого мужчины в период правления Саакашвили. У каждого – свои чувства, своя боль и правда, и нам нельзя забывать о людях, готовых действовать. Разумеется, речь не о карикатурных «клавиатурных львах», зовущих народ к топору в соцсетях, которые никогда не видели, как выглядят внутренности, когда начинают вываливаться из распоротого живота, но о тех, кто ослеплен идеями, ненавистью и страхом или хочет отомстить, надеясь в глубине души, что возмездие придаст его жизни некий высокий смысл. Они ждут своего часа, и именно поэтому нужно задуматься о компромиссных решениях.
Раньше Михаил Саакашвили не уделял достаточного внимания выдвинутым против него обвинениям, называл их политическими и, находясь в Украине, вероятно, полагал, что к ним следует относиться демонстративно несерьезно. Его адвокаты делали свою работу, но, мягко говоря, не блистали, притом что в позиции обвинения было несколько узких мест. Теперь же, когда приговор по делу Гиргвлиани опирается на решения всех трех инстанций, а также вердикт Страсбургского суда, который «был поражен тем, как согласованно действовали различные ветви власти для того, чтобы по данному делу об ужасном убийстве не свершилось правосудие», изменить что-либо очень трудно. Дело Гелашвили обычно кажется комментаторам более простым, но они отталкиваются от его меньшей психологической значимости, тогда как с юридической точки зрения – это то еще минное поле. На подходе процесс по делу разгона акции 7 ноября 2007 года и захвата телекомпании «Имеди» – вне зависимости от перспектив обвинения, он будет очень сложным для бывшего главы государства в имиджевом плане. Президент Зурабишвили дважды отказала Саакашвили в помиловании, заявив, что его случай не соответствует ни одному критерию. Его адвокаты могут выжать определенные бонусы из темы его содержания в тюрьме, используя мелкие, неизбежные, по сути, «проколы» администрации, и даже добиться улучшения условий, но не освобождения, поскольку власти вряд ли повторят ту же грубую ошибку, что и в случае Вано Мерабишвили, которого незаконно вывели из камеры (эпизод рассматривался в ЕСПЧ). «Грузинская мечта» вряд ли пойдет на односторонние уступки, так как это обрушит ее рейтинг в «антимишистской» части электората и приободрит противников.
Возможно, в рамках закулисных соглашений она согласится освободить Саакашвили после выборов 2024 года на основе широкой или всеобщей амнистии, если «Нацдвижение» откажется от идеи проведения внеочередных парламентских выборов, а также признает результаты местных в соответствии с оценками западных наблюдателей. «Националам» такое предложение, вероятно, покажется слишком невыгодным, а срок пребывания Саакашвили в тюрьме – долгим, к тому же они вряд ли согласятся подтвердить уступку по выборам формально. Сам Саакашвили не хочет задерживаться в камере и вряд ли оставит товарищам по партии пространство для маневра. Но это не так важно – на данном этапе необходимо обозначить позиции, красные линии и пространство для компромисса. Стороны вряд ли сумеют запустить процесс без вмешательства Запада и не сядут за стол переговоров (первые контакты почти наверняка будут тайными) до того, как померятся силами на улицах. И лишь затем возникнет эфемерная возможность продвинуться к новому порядку вещей. Инерция мышления и страх перед переменами заставляют нас видеть в нем репринт старого, но это скоро пройдет.
2 февраля 2013 года тогдашний генсек «Нацдвижения» Вано Мерабишвили сказал: «Мы не можем предоставить этому правительству четыре года». Примерно то же самое говорили противники «националов» в 2008-10 годах. Призрак внеочередных выборов годами бродит по Грузии и не знает покоя, сердце демократии стучит с перебоями и не может обрести ритм. Чем являются «Три года без выборов»? Химерой? Возможностью? Необходимостью? Путевкой в ад гражданского противостояния?
Михаил Саакашвили часто находил хорошие тактические решения, но никогда не был стратегом, так как не понял главного принципа, который, по оценке Б. Г. Лиддел Гарта, еще в XVIII веке нащупал Пьер-Жозеф Бурсе, реализовал Наполеон, а наиболее лаконично сформулировал Уильям Шерман: «Всегда ставь противника перед дилеммой». Ультиматумы вроде «Отпустите меня, а не то хуже будет, и заодно отдайте власть» ведут лишь к лобовому столкновению с сильным противником, вступив в которое с возгласом Жанны д’Арк «Все, кто любит меня, – за мной!» можно не только приобрести, но и потерять все. По большому счету речь идет о такой же попытке ва-банка, что и в начале октября, но в ухудшившихся условиях, поскольку в промежутке Саакашвили был арестован, а «Грузинская мечта» выиграла выборы – они, как бы это не раздражало «националов», признаны наблюдателями состоявшимися. Саакашвили требует немедленного освобождения из тюрьмы (откуда еще никого и никогда не выпускали только потому, что он объявлял голодовку) и назначения внеочередных парламентских выборов, но «Нацдвижение» не сможет достичь этих целей, если не сокрушит «Грузинскую мечту» в уличном противостоянии. Маневрировать, по сути, негде – стороны приближаются к «генеральному сражению», которое, скорее всего, состоится за пределами огороженного законами поля. Не исключено, что после него биполярная система и политика последнего десятилетия в целом не выживут. Это не трагедия. Если ее время вышло, то она должна умереть, чтобы родилось что-то иное, причем мы не сумеем предугадать, будет ли новый порядок вещей лучше или хуже нынешнего. А подлинный водораздел проходит не между группировками, борющимися за власть, а между ними и людьми, которые хотят уберечь государство от краха. Остается только надеяться, что они в ближайшие дни и недели не перепутают приоритеты и будут защищать не интересы «Грузинской мечты» или «Нацдвижения», а больную, обессилевшую, но все еще живую демократию.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
Есть вещи, которые нужно говорить прямо и спокойно, подобно опытным врачам, сообщающим о страшном диагнозе и подготовке к операции. Если выход из нынешнего кризиса не будет найден в пределах правового поля, то одна из сторон, увлекая за собой другую, вскоре выкатится из него, а затем они, вероятно, достаточно быстро пересекут грань, отделяющую ненасильственные противозаконные действия от насильственных. Можно сказать еще проще: тем, кто не захочет думать и договариваться, придется умирать и убивать до тех пор, пока одни не подавят сопротивление других так, как это случилось в начале 90-х, после чего страна очнется в жутком зиндане прошлого. И никто не предугадает, кто станет первой жертвой – «клавиатурный лев», призывающий своих политических кумиров/нанимателей к радикальным действиям или бесконечно далекий от борьбы партий случайный прохожий. Смерть выберет сама, это ее привилегия. Как только легитимные средства будут исчерпаны, топливом для вечного двигателя политики станет насилие. А что еще может случиться с людьми, которые плюют на законы и видят в органах власти инструменты для изъятия чужих активов и удовлетворения застарелых страстей? Или с теми, кто до сих пор не остановил их?
Чтобы построить систему координат, можно оттолкнуться от словосочетания «три года без выборов». По календарю Центризбиркома никакого голосования до октября 2024 года не предвидится, но сторонники Михаила Саакашвили в большинстве своем верят, что оно вскоре состоится, а поскольку в данный момент ни политических, ни юридических предпосылок для этого не существует, надеются, что произойдет «нечто» и ситуация изменится коренным образом. Их лидер на днях обещал, что, если его вызволят из тюрьмы, он добьется назначения внеочередных выборов в течение 10 дней. Поскольку «вызволение» в рамках правовых процедур кажется невозможным (теоретически возможно все, но, как сказал один из представителей правящей партии в частной беседе, – «помилования не требуют, о нем просят»), многим с обеих сторон показалось, что речь идет о чем-то вроде «вызволения» Саакашвили из микроавтобуса правоохранителей в Киеве 5 декабря 2017 года. После него он без особого успеха пытался использовать против президента Порошенко «майданные технологии» (для краткости назовем их так); вскоре его снова задержали. Если кто-то попробует сделать что-то похожее в Тбилиси, например, во время перевода фигуранта в клинику или после него, вероятность эскалации резко возрастет, тем более что темы освобождения Саакашвили и немедленной попытки смены власти не отделены друг от друга как в восприятии «националов», так и их противников.
Даже в ходе травоядной «Революции роз», когда правительство сопротивлялось весьма вяло, был один двусмысленный с правовой точки зрения эпизод: Нино Бурджанадзе (тогда – председатель парламента) объявила об отстранении президента Шеварднадзе от власти до того, как он подал в отставку, и в течение нескольких часов происходившее можно было интерпретировать как попытку переворота. В нынешнем же случае похожие механизмы формального обеспечения законности и назначения новых выборов попросту не сработают; вероятность того, что «10 дней» породят жест(о)кое противостояние на улицах, очень высока.
Нужно вспомнить еще один полузабытый случай. Во второй декаде ноября 2003-го в столице (не то чтобы совсем уж стихийно) начал формироваться своего рода «лоялистский фрайкор» из ветеранов и просто решительных людей, готовых громить «розовых революционеров». Они быстро обзавелись бы оружием и/или прочими средствами, но Шеварднадзе не прельщала перспектива кровавых столкновений, и он аккуратно спустил инициативу на тормозах, тогда как «розовые» дали лидерам этих людей определенные гарантии. Нынешние власти в случае обострения могут поступить иначе и превратить формально независимый от нее «фрайкор» в основной инструмент насилия, предоставив полиции роль разнимающего стороны рефери. Хотя до таких крайностей дело дойдет лишь в том случае, если сторонники Саакашвили начнут решительно действовать в рамках революционного сценария, а к этому готовы не все.
Часть лидеров и активистов (особенно низшего звена) клянется, что пойдут до конца, однако некоторые из их товарищей опасаются, что бесконтрольная эскалация лишит партию широкой поддержки и позволит властям сокрушить ее. Они скорее видят в заключении Саакашвили политический ресурс, который нужно аккуратно разрабатывать до следующего кризиса, чтобы сделать его освобождение, а возможно и досрочные выборы, частью компромиссных договоренностей, как это произошло в случае Мелия и Руруа в период подписания соглашения Мишеля. В менее оптимистичном для них варианте они, вероятно, все же сумеют превратить образ находящегося в тюрьме Саакашвили в ключевой ресурс «Нацдвижения», оберегая биполярную систему до парламентских выборов 2024-го, так как лобовое столкновение почти наверняка уничтожит ее.
Можно еще раз оглянуться назад. В 1992 году вернувшийся в Грузию Эдуард Шеварднадзе пытался стабилизировать страну и произвести хорошее впечатление на западных партнеров, а те советовали найти какие-то формы, которые позволят постепенно интегрировать в политическую жизнь сторонников свергнутого президента Гамсахурдия. Позже, в августе, эта линия породила т. н. Манифест примирения, но еще раньше представители правительства начали уделять больше внимания проблемам Западной Грузии (ездить, контактировать, решать какие-то хозяйственные вопросы); там все еще происходили вооруженные стычки, но в какой-то момент их как бы «поставили на паузу». Несмотря на тяжелейшую обстановку, общая тенденция была положительной. Однако 24 июня случилось непоправимое – отряд «звиадистов» во главе в Вальтером Шургая захватил здание телецентра в Тбилиси. Силы Госсовета не оставили им ни единого шанса, однако жители столицы ощутили непосредственную угрозу, возник повод для карательных рейдов в Мегрелию, где вскоре произошли тяжелые столкновения и инциденты с участием «Мхедриони», был похищен вице-премьер Сандро Кавсадзе и т. д. С военной точки зрения операция «звиадистов» казалась глупой, с политической – безумной, и позже часто говорили, что их к ней ненавязчиво подтолкнули, дабы торпедировать полномасштабное политическое урегулирование. Это могли сделать как российские спецслужбы, так и руководители Госсовета, и одно, в принципе, не исключало другого, но основой основ все же следует признать позицию старой элиты, не допускавшей и мысли о включении в свой состав новых, достаточно крупных и однородных групп.
Минуло время, институты усилились, а нравы смягчились (ой ли?). Однако не исключено, что правящая партия захочет подтолкнуть «националов» к столь же неадекватному, как акция Шургая, шагу, чтобы отключить предохранители карательной машины. Предположение может показаться алармистским, так как все мы привыкли к биполярной системе с противоестественным симбиозом двух ведущих партий, которые постоянно ведут борьбу, но вместе с тем парадоксальным образом помогают друг другу удерживаться на плаву. Она периодически стабилизировала сама себя и немного напоминала советские электронные часы – из-за низкого качества они не могли показывать точное время, и конструкторы заложили в них функцию автоматической корректировки погрешности. Это действительно так, но необходимо помнить, что прежний статус-кво был если не уничтожен, то сильно поврежден после возвращения Михаила Саакашвили в Грузию. Правящая партия ощутила реальную угрозу и может изменить курс.
4 ноября ее председатель Ираклий Кобахидзе сказал в эфире ТВ «Имеди»: «Нашей задачей, исходя из государственных интересов, должна стать полная замена «Нацдвижения» здоровыми политическими силами в оппозиционном пространстве – так нужно грузинской демократии. До тех пор, пока «Нацдвижение» будет главной оппозиционной силой, в Грузии никогда не сформируется политическая и партийная система и общество не обретет покоя». Кому-то сказанное может показаться очередным реверансом в сторону избирателей «Мечты», критикующих партию за сосуществование с «Нацдвижением», или сигналом малым оппозиционным группам – «Отрекитесь от Саакашвили и не пожалеете». Но в то же время здесь может присутствовать и намек на вероятный отказ от негласного пакта о сохранении биполярной системы, и его адресатами являются западные наблюдатели и мечтающие о решительных действиях «националы».
Неоднозначная позиция других оппозиционных партий и даже некоторых членов «Нацдвижения» уже показала Саакашвили, что не все противники «Грузинской мечты» готовы действовать радикально и подчиняться беспрекословно. 1 ноября он призвал оппозиционных депутатов парламента отказаться от мандатов, но часть из них прореагировала негативно, и на следующий день член «Нацдвижения» Эка Херхеулидзе сказала, что он скорректировал свою позицию, так как нужно голосовать за конституционные изменения (их ценность для «националов» спорна, но это отдельная тема), а также из-за того, что он не сможет проводить в тюрьме встречи с оппозиционными депутатами (когда они утратят прежний статус). Нескольким комментаторам вторая причина показалась надуманной, так как в случае необходимости можно встречаться лишь с одной или двумя ключевыми фигурами. Их оценка была бы справедливой, если бы внутри партии существовал консенсус по дальнейшим действиям, но сегодня Саакашвили важно получать информацию от максимального числа различных источников и передавать ее через них. Проблема коммуникации и управления является для него наиболее сложной. Лидеры «Нацдвижения», которые противопоставят свою позицию его планам, рискуют лишиться его поддержки, поэтому самые осторожные из них, вероятно, будут выполнять указания, но исподволь саботировать их. В конечном счете, у «умеренных» больше шансов на победу во внутрипартийной борьбе, но предсказуемой ситуацию назвать нельзя.
Европарламентарии пытались отговорить Саакашвили от возвращения в Грузию, и западные дипломаты вторили им вовсе не потому, что поддерживали ту или иную политическую группировку. Просто они, в отличие от бывших «розовых революционеров», которые опираются на образы и ощущения 18-летней давности, трезво оценивают угрозы с точки зрения безопасности и не путают форму с содержанием. Что произошло бы, если бы 1 октября Саакашвили не был арестован и 3-го состоялся обещанный им митинг с автоколоннами оппозиции и его внезапным появлением на сцене? Вероятность столкновений и кровопролития возросла бы в разы. Иванишвили не Шеварднадзе, тот в какой-то момент устал коллекционировать скальпы и не собирался использовать в 2003-м методы 1993-го против людей, которых сам же и привел в грузинскую политику и долгое время старательно оберегал от весьма решительных головорезов.
– «Он умрет! Он умрет в тюрьме от голода!» – взволнованная женщина пыталась докричаться до собеседника, но тот просто пожал плечами: «Во-первых, его голодовка фейковая. Но даже если он умрет, вы просто возьмете и похороните его, и все закончится». Кому-то его реплика может показаться очень жестокой, но только не тем, кто помнит, как именно упыри в погонах умертвили ближайшего родственника этого мужчины в период правления Саакашвили. У каждого – свои чувства, своя боль и правда, и нам нельзя забывать о людях, готовых действовать. Разумеется, речь не о карикатурных «клавиатурных львах», зовущих народ к топору в соцсетях, которые никогда не видели, как выглядят внутренности, когда начинают вываливаться из распоротого живота, но о тех, кто ослеплен идеями, ненавистью и страхом или хочет отомстить, надеясь в глубине души, что возмездие придаст его жизни некий высокий смысл. Они ждут своего часа, и именно поэтому нужно задуматься о компромиссных решениях.
Раньше Михаил Саакашвили не уделял достаточного внимания выдвинутым против него обвинениям, называл их политическими и, находясь в Украине, вероятно, полагал, что к ним следует относиться демонстративно несерьезно. Его адвокаты делали свою работу, но, мягко говоря, не блистали, притом что в позиции обвинения было несколько узких мест. Теперь же, когда приговор по делу Гиргвлиани опирается на решения всех трех инстанций, а также вердикт Страсбургского суда, который «был поражен тем, как согласованно действовали различные ветви власти для того, чтобы по данному делу об ужасном убийстве не свершилось правосудие», изменить что-либо очень трудно. Дело Гелашвили обычно кажется комментаторам более простым, но они отталкиваются от его меньшей психологической значимости, тогда как с юридической точки зрения – это то еще минное поле. На подходе процесс по делу разгона акции 7 ноября 2007 года и захвата телекомпании «Имеди» – вне зависимости от перспектив обвинения, он будет очень сложным для бывшего главы государства в имиджевом плане. Президент Зурабишвили дважды отказала Саакашвили в помиловании, заявив, что его случай не соответствует ни одному критерию. Его адвокаты могут выжать определенные бонусы из темы его содержания в тюрьме, используя мелкие, неизбежные, по сути, «проколы» администрации, и даже добиться улучшения условий, но не освобождения, поскольку власти вряд ли повторят ту же грубую ошибку, что и в случае Вано Мерабишвили, которого незаконно вывели из камеры (эпизод рассматривался в ЕСПЧ). «Грузинская мечта» вряд ли пойдет на односторонние уступки, так как это обрушит ее рейтинг в «антимишистской» части электората и приободрит противников.
Возможно, в рамках закулисных соглашений она согласится освободить Саакашвили после выборов 2024 года на основе широкой или всеобщей амнистии, если «Нацдвижение» откажется от идеи проведения внеочередных парламентских выборов, а также признает результаты местных в соответствии с оценками западных наблюдателей. «Националам» такое предложение, вероятно, покажется слишком невыгодным, а срок пребывания Саакашвили в тюрьме – долгим, к тому же они вряд ли согласятся подтвердить уступку по выборам формально. Сам Саакашвили не хочет задерживаться в камере и вряд ли оставит товарищам по партии пространство для маневра. Но это не так важно – на данном этапе необходимо обозначить позиции, красные линии и пространство для компромисса. Стороны вряд ли сумеют запустить процесс без вмешательства Запада и не сядут за стол переговоров (первые контакты почти наверняка будут тайными) до того, как померятся силами на улицах. И лишь затем возникнет эфемерная возможность продвинуться к новому порядку вещей. Инерция мышления и страх перед переменами заставляют нас видеть в нем репринт старого, но это скоро пройдет.
2 февраля 2013 года тогдашний генсек «Нацдвижения» Вано Мерабишвили сказал: «Мы не можем предоставить этому правительству четыре года». Примерно то же самое говорили противники «националов» в 2008-10 годах. Призрак внеочередных выборов годами бродит по Грузии и не знает покоя, сердце демократии стучит с перебоями и не может обрести ритм. Чем являются «Три года без выборов»? Химерой? Возможностью? Необходимостью? Путевкой в ад гражданского противостояния?
Михаил Саакашвили часто находил хорошие тактические решения, но никогда не был стратегом, так как не понял главного принципа, который, по оценке Б. Г. Лиддел Гарта, еще в XVIII веке нащупал Пьер-Жозеф Бурсе, реализовал Наполеон, а наиболее лаконично сформулировал Уильям Шерман: «Всегда ставь противника перед дилеммой». Ультиматумы вроде «Отпустите меня, а не то хуже будет, и заодно отдайте власть» ведут лишь к лобовому столкновению с сильным противником, вступив в которое с возгласом Жанны д’Арк «Все, кто любит меня, – за мной!» можно не только приобрести, но и потерять все. По большому счету речь идет о такой же попытке ва-банка, что и в начале октября, но в ухудшившихся условиях, поскольку в промежутке Саакашвили был арестован, а «Грузинская мечта» выиграла выборы – они, как бы это не раздражало «националов», признаны наблюдателями состоявшимися. Саакашвили требует немедленного освобождения из тюрьмы (откуда еще никого и никогда не выпускали только потому, что он объявлял голодовку) и назначения внеочередных парламентских выборов, но «Нацдвижение» не сможет достичь этих целей, если не сокрушит «Грузинскую мечту» в уличном противостоянии. Маневрировать, по сути, негде – стороны приближаются к «генеральному сражению», которое, скорее всего, состоится за пределами огороженного законами поля. Не исключено, что после него биполярная система и политика последнего десятилетия в целом не выживут. Это не трагедия. Если ее время вышло, то она должна умереть, чтобы родилось что-то иное, причем мы не сумеем предугадать, будет ли новый порядок вещей лучше или хуже нынешнего. А подлинный водораздел проходит не между группировками, борющимися за власть, а между ними и людьми, которые хотят уберечь государство от краха. Остается только надеяться, что они в ближайшие дни и недели не перепутают приоритеты и будут защищать не интересы «Грузинской мечты» или «Нацдвижения», а больную, обессилевшую, но все еще живую демократию.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции