Самый обычный рейс
Полетите послезавтра. В службе бортпроводников быть за два часа до рейса. Вместе с бригадой пройдете инструктаж, стартовый медконтроль. Только уж не жалуйтесь на трудности, сами напросились...
Таким напутствием заместителя начальника службы бортпроводников Внуковского производственного объединения гражданской авиации И. Панкова закончились хлопоты-просьбы включить нас, журналистов, — фотокорреспондента журнала Валентина Гребнева и автора этих строк в состав бригады бортпроводников стажерами. Рейс же выбрали самый продолжительный: Москва—Южно-Сахалинск и обратно.
Предполетный инструктаж был кратким. Бригадир — старший бортпроводник Виктор Борисов, — сразу же приставил нас к делу: одного — «на кашу», т. е. на кухню, в помощь бортпроводнику Алексею Кожухову. Другого взял под свой контроль Андрей Судариков — ответственный за багаж.
И вот первое служебное поручение. Прихватив изрядную пачку газет, отправляемся за сувенирами: их привезут прямо на борт перед вылетом. Затем медконтроль. Процедура эта занимает не более трех минут. Фотокорреспондент успевает сделать первые кадры, я же — объясняю молоденькой фельдшерице Наташе, что мы не «взаправдашние» стажеры и когда вернемся, фотографии будут у нее обязательно.
Наш Ил-86 находится на самой дальней стоянке. Под нудным осенним дождичком топаем на борт. Вся бригада — двенадцать человек. Начинается работа. Виктор отправляет меня на кухню. В Ил-86 она расположена на нижней палубе, а для спуска и подъема бортпитания имеются два лифта. На нашем самолете работает лишь один, другой сломан.
— Картина обычная, — говорит В. Борисов, — заталкивая меня в узкую, словно книжный шкаф, кабину лифта. Показывая на выбитое окошко дверцы, предупреждает: «Не высовывай руку — оторвет!» Лифт дергается, дрожит, но везет. Стоп! Пытаюсь открыть перекошенные дверцы, но без соответствующих навыков не справишься: нужно ударить по стыку между ними кулаком, коленом, можно ногой... Чуть позже мы овладеем этой «наукой». Осматриваюсь, справа в открытый люк вижу, как подходит машина — привезли бортпитание. Получаем 13 контейнеров и бумажку с печатью — ярлык на сервисный контейнер. За шумом движков, врывающимся в открытый люк, не очень улавливаю, что объясняет мне Алексей и зачем трясет бумажкой перед моим носом. Наконец доходит — документ оформлен правильно, а что в контейнерах окажется на самом деле, узнаем лишь в воздухе.
Снова в «зубодробильном» от тряски лифте — наверх. В проходе вижу Валентина, который усердно давит ногой в фальшпол. Тот под его башмаком исправно прогибается. Ворсолиновое покрытие пола в таких складках и морщинах, что, не глядя под ноги, — не пройдешь — наверняка споткнешься.
— Да чепуха все это, — прерывает наши исследования бригадир. — Серьезнее другое: не хватает трех пожарных топоров, двух аварийных фонарей. Вместо положенных «по штату» шести тележек для бортпитания в наличии лишь две. Да и те «чуть живые» — колесики того и гляди отвалятся. В каком состоянии единственный лифт сами видели...
Привезли пассажиров. Вслед за Любой и Анютой — двумя милыми барышнями, встречающими пассажиров в середине салона, исправно поясняю:
— На свободные места, пожалуйста, проходите! Рассаживайтесь побыстрее!
Пассажиры недоумевают: от чего на свободные, ежели у каждого в билете свое указано? Спорить и объяснять некогда. Мы уже знаем, что на борту будет всего 240 пассажиров, свыше ста кресел «полетят» незанятыми. А торопимся потому, что поздно подвезли багаж, того и гляди выбьемся из расписания.
Наконец взлетаем. До полного набора высоты есть несколько свободных минут. Наседаем с расспросами на нашего бригадира. А рассказать Виктору есть что, ведь работает бортпроводником он с 1975 года, в числе первых осваивал Ил-86. Тогда, двенадцать лет назад, летали с шиком. Перед каждым рейсом самолеты вылизывали, следили буквально за каждой мелочью. Бортпроводников для работы на Ил-86 отбирали чуть ли не как в отряд космонавтов.
Нынче времена другие. Самолеты стареют на глазах. Мелочь вроде бы — плечики для одежды, но и тех нет. А посуда? Моечный цех во Внукове поставляет на борт компотницы, в просторечье — пластмассовые чашки, которые пассажирам и давать-то стыдно. Жирные, со следами губной помады, их, видимо, просто окунают в холодную воду, вот и все мытье. Разговор о посуде уже навяз а зубах. Одноразовые чашки, ложки, вилки, ножи — их, видимо, не дождаться. Но почему не хватает обычных, тех же чашек, к примеру? Ведь с бортпроводников ежемесячно высчитывают за их пропажу (пассажиры уносят в качестве сувениров). Однако взамен — новые-то не появляются!
Проходит час с небольшим, пора кормить пассажиров. Спускаюсь на кухню. Вскрываем контейнеры, перекладываем содержимое в ящики, поднимаем их наверх. Из-за ремонта цеха бортпитания пассажирам предлагается «холодный ужин». В прозрачном кульке — булочка, ломоть черного хлеба, яйцо, сваренное вкрутую, несколько печений, кусочек колбасы. Вместо чая или кофе — минеральная вода, сок. Подняв все это добро наверх, наваливаем кульки на тележку. Девушки берутся за нее с двух сторон. Поехали? За несколько минут кульки розданы. Следом катим вторую тележку с минеральной водой и соком.
На угощение пассажиры реагируют неоднозначно. Содержимое кулька выложить-то некуда — ни подносов, ни салфеток нет. Кто-то раскладывает еду прямо на откидных столиках, которые, кстати, чистотой не блещут, кто-то пытается есть, держа кулек в руках. То и дело трезвонит колокольчик и мигает зеленая лампочка вызова бортпроводника. Девчонки замучились объяснять, что салфеток нет. Их нет уже полгода. Приходится отказывать пассажирам и в лишней чашке воды — осталось всего десяток бутылок, а до первой посадки в Красноярске еще три часа.
Последний заход с тележками. Собираем кульки, пустые чашки, мусор. Вверх вниз со стоном снует лифт. Не позавидуешь пассажирам, чьи места рядом с его шахтой. Стук, грохот, скрип такой, что не задремлешь. От этого музыкального сопровождения просыпается малыш, заснувший было на руках мамы. Света и Галина принесли подвесную люльку. Хорошо, что уже погашен большой свет в салоне. В полумраке не так заметно, насколько замусолена и грязна эта люлька. Тащим другую, которая не лучше. Но, несмотря на все наши старания, закрепить люльку не удается — крепления разболтались. Малыш в конце концов засыпает на руках матери, а мы уносим люльку.
До Красноярска еще лететь и лететь. По очереди спускаемся вниз, на кухню, чтобы перекусить чем Бог послал. Впрочем, посылает он в качестве бортпитания экипажам всегда одно и то же — кусок курицы, горстку риса, булочку, кубик масла, что-нибудь на десерт. По сравнению с питанием для пассажиров — царский ужин. За столом разговор о работе. О том, что опять продлили саннорму и вместо 70 часов придется в этом месяце налетать все 100. О том, как бы получить новую форменную одежду. Все сроки носки давным-давно вышли, на складе же, как всегда, «шары катаются». О заработке, который у бортпроводника по нынешним ценам не так уж и велик — 650—700 рублей в месяц. Только намотаешься за эти семь сотен по всей стране, насидишься из-за погоды в таких аэропортах, которые если б мог, за тысячу верст облетал бы. К ним единодушно все относят и Хабаровск. Там, в профилактории для летного состава (который уже год!), не то, что горячей — холодной воды не бывает. Грязь, тараканы, полотенца не допросишься. И снова разговор переходит на питание для пассажиров. Что-то дадут в Красноярске? Ведь из-за ремонта цеха во Внукове приходится и в промежуточных пунктах посадки брать сумой паек, только там он будет еще более скудным. Девчонки вспоминают: как-то раз дали на борт соль не в пакетиках, как водится, а в пачке. Попробуй раздели ее на 350 пассажиров? Уж наслушались тогда добрых слов в адрес Аэрофлота!
Полночь. Прохожу по салону. Почти все пассажиры спят. Бедные, они еще не знают, что по метеоусловиям вместо Красноярска садимся на запасной аэродром в Абакане. Пора будить. Виктор включает большой свет, «делает» музыку. Лишь когда колеса самолета касаются бетонной дорожки абаканского аэропорта, он объявляет об изменении маршрута полета. Синоптики дают задержку минимум на пять часов. Высаживаем пассажиров, выслушивая от них, увы, незаслуженные упреки.
С «радостным» сообщением приходит командир В. Мелентьев. Аэропорт гостиницей нас обеспечивает, но... по семь рублей за койку. На «военном совете» экипаж принимает командирское решение: идти в гостиницу... «Дорого», — считают бортпроводники и остаются ночевать в самолете. Погашен свет, осталось дежурное освещение, разобраны пледы. Девчонки, привычно побросав под головы сумки и скинув туфли, устраиваются, свернувшись калачиком, на креслах в салоне. Мы же отправляемся я здание аэровокзала посмотреть, как чувствуют себя наши пассажиры.
Кромешный мрак на привокзальной площади. Едва освещен и первый этаж крохотного аэровокзала Он почти пуст. Наши пассажиры сгрудились возле буфета. Потчуют бутербродами с горбушей, цельными помидорами на вес и холодной кипяченой водой в баночках из-под майонеза. Это все. Хорошо, что хоть чисто.
Возвращаемся на самолет. Следуя примеру бортпроводниц, устраиваемся в креслах. Жестко, неудобно, одолевают мухи. Последнее, что приходит в голову, — на что будут похожи утром наши 6рюки!
Просыпаемся от шума вспомогательной силовой установки и от... птичьего гомона: кто-то из пассажиров оставил в салоне клетку с попугаями. Объявлена посадка. Стою у первого трала. Пассажиры, истомившиеся за семь часов в аэровокзале, рассаживаются быстро. Те, кому только до Красноярска, чувствуют себя почти дома — лететь здесь чуть меньше часа. Расположившись в креслах, многие тут же засыпают. Будим, напоминаем, чтобы пристегнули ремни. Вместе с Татьяной Олейник проверяем, как уложены вещи в багажном отсеке. Вдвоем перетаскиваем на нижнюю полку здоровенную сумку, чемодан, три автопокрышки. Красноярск встречает нас ярким солнцем, теплым ветром, запахом тайги. Сразу подходит топливозаправщик, подвозят бортпитание. Принимаем контейнеры, сдаем посуду, получаем чистую. Управились быстро. И снова летим. Впереди еще почти пять часов пути, еще одна кормежка. На кухне А. Судариков и А. Кожухов вытряхивают содержимое контейнеров. Ого! Курица, каждый кусок завернут в прозрачную бумажку. Отдельно — кулек с хлебом, крутым яйцом и... Что это? Ничего особенного, яблочный джем в мелкой расфасовке. Хорошая вещь к чаю и при наличии ложки. Хотя бы ножа. У нас ни чая, ни приборов. Кушайте на здоровье, дорогие пассажиры... Пальцами!
Наш бригадир мужественно закрывает собой «амбразуру». Вместе с девушками развозит кульки с едой и шутками, уговорами гасит готовый вот-вот вспыхнуть скандал. Девушки улыбаются словно примадонны. Однако конфликт все же разгорается. На этот раз нам не дали соли ни в пакетиках, ни в пачке.
— Ну дайте соли, наконец. Я не могу есть яйца без соли! — негодует мужчина а тренировочном костюме.
Пожилая женщина рядом пытается вязальной спицей открыть коробочку с джемом и грустно качает головой. Большинство же пассажиров возвращают джем вообще нераспечатанным. С нас требуют салфеток, которых нет, чая, которого также нет, снова соли и салфеток.
Права была Анюта, которая еще в Москве деловито предупредила нас, что самое трудное начнется после Красноярска. Это точно. После полубессонной ночи в голове будто кто-то мешает большой ложкой. Собираем распотрошенные кульки с едой, обглоданные куриные кости. Развозим прохладительные напитки, то бишь минеральную воду, помогаем уложить на свободном кресле чуть живого от бессонницы малыша. Снова пытаемся прикрепить люльку к другой стойке и снова бросаем это явно бесперспективное занятие. Раздали несколько имевшихся в наличии пледов, в который уже раз предложили убогий ассортимент имеющихся на борту газет и журналов. Как ни странно, среди них нет ни «Воздушного транспорта», ни «Гражданской авиации». Говорим-говорим на эту тему, а все без толку. Словно Аэрофлот не заинтересован в своих изданиях.
Пока мы были заняты завтраком, а хвостовом отсеке возле туалетных комнат собрались курильщики. Объясняем правила Аэрофлота, в ответ выслушиваем обо всем, чем «отличился» Аэрофлот в этом рейсе.
Снова просьбы дать салфетки, воды. Прибегает мальчишка лет двенадцати — дедушке плохо. Дедуся бледный-бледный, просит корвалол. Вместе с Надеждой перетряхиваем бортовую аптечку, йод в ампулах, нашатырный спирт в ампулах, таблетки дибазола и папаверина, бинт. Все. Впрочем, нет, еще один одноразовый шприц. Корвалол нашли у кого-то из пассажиров, дедушке полегчало.
Через динамик Виктор объявляет, что на борту производится торговля сувенирами. Девушки вновь толкают неповоротливую тележку по проходу. Однако убогий ассортимент предлагаемых товаров явно не вызывает интереса у пассажиров. Через полчасика Виктор дает "залп из большого орудия": объявляет, что на борту можно приобрести билеты мгновенной лотереи. Как пишут в пьесах — оживление в зале. Алексей уходит с пачкой билетов, возвращается с пачкой денег. Доволен, ведь за распространение билетов он пусть немного, но все-таки что-то зарабатывает. Один из пассажиров выиграл 500 рублей. Выигрыш получает тут же на борту. Бригадир торжественно поздравляет счастливчика. Так, весело и вполне благополучно мы приближаемся к Южно-Сахалинску.
Заходим на посадку. Уже стемнело. Без задержки у нас забирают контейнеры с «объедками», грязную посуду, полотенца. «Сдаем самолет» другой бригаде — наш рейс эстафетный и обратно на нем полетит экипаж, прибывший накануне, а сами занимаем места в автобусе, который отвезет нас в гостиницу. С бытом экипажей в Южно-Сахалинске уже полгода проблем нет. Отдых — сутки, — в бывшей обкомовской гостинице. Туда и обратно возят автобусом, неплохо поставлено дело с питанием. Правда, и тут не обошлось без накладок.
В Южно-Сахалинск мы прибыли на семь часов позже, ресторан в гостинице уже закрыт, ужин отменяется? А ведь, наверное, можно было у дежурной оставить для нас хотя бы несколько банок консервов, пару буханок хлеба да чайник с заваркой. Усталые и голодные, разбредаемся по номерам. Чистая постель, чистые полотенца, горячая вода — рай, да и только.
Обратно летим с двумя посадками — в Хабаровске и Красноярске. Первое бортпитание получим в Хабаровске, потому мои функции меняются: дежурю на первом трапе. В суете, да и по неопытности не замечаю, откуда в багажном отсеке появляется бочка с икрой. Похоже, притащили ее на борт окольными путями, минуя стойку регистрации багажа. Разыскиваем хозяина поклажи, однако несмотря на троекратные объявления бригадира никто из пассажиров не спешит признать груз своим. Вызываем наряд милиции, и злополучный бочонок из багажного отсека выносят.
В Хабаровске получаем бортпитание — те же куриные ножки в бумажке, кульки с хлебом и вареными яйцами. Опять нет соли, салфеток. Хуже: не хватает 12 порций курицы. Алексей показывает мне сервисный ярлык. На этот раз это просто салфетка, на которой шариковой ручкой написано: рейс 16 куры 181. Ни штампа цеха бортпитания, ни номера смены, вместо росписи — какая-то закорючка. Неприятная ситуация. Что делать, ведь в Хабаровск не вернешься, не потребуешь отдать то, что у нас украли? Да, назовем вещи своими именами. Это элементарное воровство, как раз и рассчитанное на то, что контейнеры с бортпитанием вскроют скорее всего в воздухе. Значит, за руку не схватят. Ну, а ежели «недовложение» еще на земле обнаружится — вернут без звука, дескать, ошибочка вышла. Ладно, пассажиру нет дела до наших трудностей. Положена ему курица — значит отдаем свои порции. Конфликт исчерпан.
В Красноярске кур уже не дают, зато получаем персики. По одному на пассажира. А раздавать их как, по одному в руки? Ни маленьких подносов, ни салфеток. В кульках на этот раз опять джем в мелкой расфасовке и, конечно же, ни ложек, ни вилок, ни ножей. И невольно ловлю себя на том, что начинаю «закипать». Почему бортпроводники должны выслушивать в свой адрес столько недобрых слов за чужие огрехи?
Состояние, прямо скажу, дурацкое. Ну та же вода, к примеру. Да, трудно живем сейчас все мы, и рост цен на авиабилеты отнюдь не значит, что должно повыситься качество обслуживания пассажиров — дорожает авиационная техника, топливо. Но можно же организовать на борту продажу бутербродов, соков, чая, кофе, как наладили наконец продажу газет, сувениров?
Можно, наверное, придумать что-то, дабы вывести из самолетов стаи мух, проводить настоящую санобработку туалетных комнат, запах от которых свободно разносится вентиляцией по всему салону.
Обратная дорога всегда кажется короче. Вот уже и бетонная дорожка Внуковского аэропорта, знакомый вокзал. Радуемся, что попадаем не в пересменок, а то сидели бы и ждали, пока заберут бортпитание, пока снимут багаж, почту. Напоследок обходим салон, проверяем, не забыл ли кто из пассажиров своих вещей.
— Ну, милок, намаялся поди.
Оборачиваюсь. Две пожилые женщины, окропив водой пол из бутылки, истертыми до черенков вениками гонят на нас облако пыли. Умело «загнав» яичную шелуху под кресло, укладывают в ведро пустые бутылки из-под воды, отдельно газеты в стопочку.
Рейс окончен — положена влажная уборка. Сопровождаемые клубами пыли, покидаем самолет и трусим на стоянку автобусов. Намяв бока в толпе пассажиров, с удовлетворением хватаемся за поручень и едем. Надежда, Лариса. Анюта, Татьяна и Андрей — все тут? Ребята почти счастливы: впереди до следующего рейса 42 часа отдыха.
В. Шитов, специальный корреспондент Гражданской авиации»
гг. Москва—Южно-Сахалинск— Москва. Журнал "ГА" 1991