«Человек привык себя спрашивать: кто я? Там ученый, американец, шофер, еврей, иммигрант… А надо бы всё время себя спрашивать: не говно ли я?»
С сегодняшнего дня у нас в Питере проходит ежегодный Довлатовский фестиваль. В этом году дата особенная, типа 80-летний юбилей, поэтому всяких мероприятий подготовили воз и маленькую тележку. А я бы хотела вспомнить его прозу и короткие заметки, которые невероятно люблю. Люблю его точность образов и колкость характеристик, мне кажется в этом он совершенно гениален и никто даже близко не стоял рядом. Вырвался на минутку из утомительно-однообразной карусели нынешней жизни (работы, кредиты, починка автомобиля, ремонт квартиры), «хватил рюмку» довлатовской прозы – и можно жить дальше.
«Я закуриваю, только когда выпью. А выпиваю я беспрерывно. Поэтому многие ошибочно думают, что я курю.»
«Иду вечером домой. Смотрю – в грязи играют дети. Присмотрелся – мои»
Или вот например (ну разве не чудо?):
«B юности поэт Иосиф снаучился ловко чиркать спички о штаны. Конкретно говоря — о задницу. Чиркнет — спичка загорается.
Боже, как он гордился своим достижением! Как дорожил этим бессмысленным и малоприличным навыком. Как охотно и неутомимо его демонстрировал. Как радовался, если y других не выходило. Как торжествующе хохотал…
Впоследствии Иосиф Александрович стал очень знаменит. Переведен на множество иностранных языков. Удостоен нескольких международных премий. Безусловно станет Нобелевским лауреатом.
Однако таким гордым я его больше не видел. Таким безгранично довольным собой. Таким неподдельно счастливым.
Видимо, его тяготил комплекс собственной исключительности. Он был незауряден и страдал. Ему хотелось быть таким, как все. To есть, ругаться матом, пить неразбавленный спирт… Чиркать спички o задницу…
Трудно притвориться гением. Еще труднее гению притвориться заурядным человеком.»
(с) Из воспоминаний Сергея Донатовича Довлатова.
Иосиф Бродский и Сергей Довлатов в Нью-Йоркской галерее RR. Нью-Йорк. 1979. Фото Нины Аловерт.
Маленькая зарисовка, но какая чудесная:
"Хрущев принимал литераторов в Кремле. Он выпил и стал многословным. В частности, он сказал:
— Недавно была свадьба в дому товарища Полянского. Молодым подарили абстрактную картину. Я такого искусства не понимаю...
— Как уже говорилось, в доме товарища Полянского была недавно свадьба. Все танцевали этот... как его?... Шейк. По-моему, это ужас...
— Как вы знаете, товарищ Полянский недавно сына женил. И на свадьбу явились эти... как их там?.. Барды. Пели что-то совершенно невозможное...
Тут поднялась Ольга Берггольц и громко сказала:
— Никита Сергеевич! Нам уже ясно, что эта свадьба — крупнейший источник познания жизни для вас!"
(Сергей Довлатов, "Соло на ундервуде")
И в заключение - о спорте, Зените, шахматах и болельщиках!
Заметка о шахматисте Викторе Корчном, опубликованная в ноябре 1981 года («Новый свет», № 4 (92)).
«Вообще это неправильно, что я болею за Корчного. Болеть положено за того, кто лучше играет. Либо положено болеть за своих. За команду своего родного города. Своего государства. Своего пионерского или концентрационного лагеря. За борца или штангиста, который живет в соседнем доме. И так далее. Но я болею по-другому. И всегда болел неправильно. В детстве мне очень нравилась команда «Зенит». Не потому, что это была ленинградская команда. А потому, что в ней играл футболист Левин-Коган. Мне нравилось, что еврей хорошо играет в футбол. Левин-Коган часто играл головой. Мне и это нравилось. Хотя еврейской голове можно было найти и лучшее применение...
В шестидесятом году Мохаммед Али нокаутировал Петшиковского. Чуть раньше — Шаткова. Мне это не понравилось. И я не стал болеть за Мохаммеда Али. Он был чересчур здоровый, самоуверенный и победоносный. Потом у него выиграл Джо Фрезер. С тех пор все изменилось. Я болел за Али до конца. И болею сейчас... Мне говорили, что у Корчного плохой характер. Что он бывает агрессивным, резким и даже грубым. Что он недопустимо выругал Карпова. Публично назвал его гаденышем. На месте Корчного я бы поступил совсем иначе. Я бы схватил шахматную доску и треснул Карпова по голове. Хотя я знаю, что это не спортивно. И даже наказуемо в уголовном порядке. Но я бы поступил именно так.
Я бы ударил Карпова по голове за то, что он молод. За то, что он прекрасный шахматист. За то, что у него все хорошо. За то, что его окружают десятки советников и гувернеров. Вот почему я болею за Корчного. Не потому, что он живет на Западе. Не потому, что играет лучше. И разумеется, не потому, что он — еврей. Я болею за Корчного потому, что он в разлуке с женой и сыном. Потому, что ему за сорок. (Или даже, кажется, за пятьдесят.) И еще потому, что он не решился стукнуть Карпова шахматной доской. Полагаю, он этого желал не менее, чем я. А я желаю этого — безмерно...
Конечно, я плохой болельщик. Не разбираюсь в спорте и застенчиво предпочитаю Достоевского — баскетболисту Алачачяну. Но за Корчного я болею тяжело и сильно. Только чудо может спасти Корчного от поражения. И я, неверующий, циничный журналист, молю о чуде...»
Замечу, что матч за звание чемпиона мира по шахматам 1981 года, проходивший с 1 октября по 18 ноября в Мерано (Италия), Корчной проиграл Карпову со счётом 2:6.
