8 сентября – День памяти жертв блокады Ленинграда.

Не мое. Но очень страшное... Даже страшнее воспоминаний Д.С.Лихачева

(с) «Много, очень много написано о жизни в блокадном городе. Едва ли я смогу добавить что-то новое, но и молчать сегодня не хочется.

Я живу в районе "Автово". Перед войной этот район только-только вошел в черту города. Именно с этого направления наступали немцы на Ленинград. Всем известный факт - фронт проходил в 4 км. От Кировского завода. Поэтому в первые же месяцы войны население из этого района эвакуировали, но далее, за Кировским заводом, ближе к Нарвским воротам люди оставались жить в своих квартирах.

Несколько лет назад мне попала в руки книга Людмилы Пожедаевой "Война, блокада, я и другие". К тому времени я уже много прочла о войне и блокаде. Многое там изложенное, как факт , было мне известно, но книга потрясла меня. Возможно виной тому моя впечатлительность, а еще тот факт, что автору в самом начале войны исполнилось 7 лет и звали ее Милочка. И жила она в моем районе. Моей внучке на тот момент исполнялось 7 и ее тоже звали Милочка...

Девочка-Милочка еще не умела писать, но она рисовала. Рисовала все, что с нею случилось за годы войны. А спустя 5 лет после окончания войны, она, уже 16 летняя, села и записала все, что было еще живо в памяти. Вот по этим детским рисункам, по подростковым воспоминаниям , написанным по "живому следу" и создана книга.

Много, очень много страшного досталось на долю этого ребенка. Я хочу рассказать лишь об одном эпизоде, известном, но от этого не ставшем менее трагическим.

Июль 1941 года. Еще не замкнулось блокадное кольцо. Началась эвакуация детей из Ленинграда.

Говорит старший научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН кандидат исторических наук Дмитрий АСТАШКИН. "Тогда, в первые недели войны, было чрезвычайно трудно адекватно оценить складывавшуюся ситуацию. Эвакуация из города, стартовавшая 29 июня, осуществлялась согласно довоенным планам, разработанным на случай угрозы Ленинграду со стороны Финляндии. Здесь у властей не было никакой импровизации.

Южные районы Ленинградской области (тогда она включала в себя и нынешнюю Новгородчину) считались наиболее безопасными."

Туда, на юг, навстречу, как оказалось, наступавшим немецким войскам и стали вывозить детей.

Детей отправляли в Валдайский, Окуловский, Боровичский, Демянский, Хвойнинский, Маловишерский и другие районы нынешней Новгородской области, а также два восточных района современной Ленобласти - Бокситогорский и Тихвинский. Около половины детей были дошкольного возраста. На 50 человек полагался один взрослый. Эвакуация предполагалась кратковременной, как и сама война.

19 июля 1941 года эшелон с детьми, состоящий из 12 вагонов прибыл на станцию Лычково Демянского района Новгородской обл. Начался авианалет.

Из воспоминаний Людмилы Пожедаевой: "Что случилось после очередной бомбежки, я уже совсем не могу объяснить. Поезд остановился. Все вышли из вагона. Лежачих тоже вынесли из вагона на поляну под откосом. Зачем? Не знаю. Как долго стоял поезд, тоже не знаю. Почему поезд стал двигаться, если люди не успели сесть в вагон, я тоже не знаю. Бегущих детей стали подсаживать в вагон, и запрыгивали сами взрослые. Поезд набрал скорость и ушел, а лежачие раненые дети остались на поляне под откосом. Мы орали от ужаса до изнеможения. Ползком мы сбились в одну кучку, тесно прижимаясь друг к другу. Мы были раздеты, голодны, беспомощны, без взрослых. Мы даже не знали имен друг друга. Мы орали, засыпали и снова орали, когда просыпались. Сколько это продолжалось, не знаю. И вдруг кто-то стал разбирать нас из нашей дрожавшей и орущей кучи. Когда я пришла в себя, увидела, что меня несет на руках военный в очках.

Других детей тоже несли военные. Может, это была одна из наших отступающих частей, наткнувшаяся на нас случайно. Они нас успокоили, накормили и обогрели. Они расспрашивали нас, откуда мы там оказались, в безлюдных местах. Я не знаю, что рассказывали дети. Я не знаю, как долго мы шли, и как далеко это случилось от Ленинграда".

Там, на станции Лычково, Милочке повезло. Она осталась жива и вернулась домой к маме. А дальше была блокада...

Меня, измученную болью,

В крови, в бинтах, в полубреду,

Нес на руках солдат усталый

Через кровавую войну…

Тяжелые смежались веки,

В бинтах гудела голова…

Сквозь бессознательную дрему

Едва расслышала слова:

«Азохен вейн, азохен вейн,

Очнись, дитя, испей водицы…»

И помню горечь на губах,

И помню, как метались птицы.

Глаза за стеклами очков,

Надежность рук, меня несущих…

«Азохен вейн, дитя мое».

Он звал меня из тьмы грядущей…

И приходя опять в себя,

К нему с надеждой прижималась,

«Азохен вейн…» – и он упал…

И наша кровь в одну смешалась…

Меня спасли, меня прикрыли,

Меня не бросили тогда…

И до сих пор я вспоминаю

Его прощальные слова…

Кем был солдат тот безымянный?

Что ты наделала, война!

Нас дома ждали наши мамы,

Его – солдата и меня…

Он не вернется, он остался

Там, в разнотравьи, навсегда…

«Азохен вейн, не надо плакать,

Ты выживи, мое дитя…»

И я живу, живу и помню,

Такое забывать нельзя…

Меня моя дождалась мама,

Его – не встретит никогда

А мне бы ей сказать спасибо

И поклониться до земли,

Что сын ее, меня, чужую,

Спасал от смерти и войны…