Придут злые русские: новые лидеры России будут по-настоящему антизападными

В России прошли выборы в Государственную думу. За их исходом и подведением результатов пристально наблюдают в остальном мире: одни ищут возможности оспорить итоги выборов, другие ожидают прихода нового поколения российских политиков. О том, каким будет это новое поколение, как в мире относятся к России и Владимиру Путину и какие национальные интересы Россия должна отстаивать за рубежом, аналитическому порталу RuBaltic.Ru рассказал специальный корреспондент газеты «Комсомольская правда» Эдвард ЧЕСНОКОВ. Разговор состоялся в рамках международной молодежной школы Studia Baltica «Медиаизмерение евразийской интеграции».

— Г-н Чесноков, год назад, когда началась пандемия, один африканский телеканал дал «новость» о том, что Владимир Путин якобы выпустил львов на российские улицы, чтобы люди сидели по домам, и доказывал на этом примере, как круто жить в России, какой там железный порядок, молодец Путин, как сильна российская власть. Я к чему: Вы очень много ездите по миру, бываете и в Африке, и в других экзотических местах «третьего мира». Как там воспринимают Россию, как относятся к ней?

— Очень хорошо относятся. Это тоже сильно удивляет, потому что нам здесь вдалбливают в голову, будто Россию не любят. Я прекрасно помню интервью, которое Владимир Познер брал у Сергея Шаргунова несколько лет назад. И там был прямо вот вопрос-утверждение: «Не любят нас за рубежом. Почему?» И патетика такая познеровская.

Нет, конечно. В Руанде прекрасно ко мне относились, когда я говорил, что я из России. В Джибути, например, когда мы где-то в центре сидели и пили кофе, стоило мне заговорить по-русски, подходили люди, африканцы, которые когда-то учились в вузах в Москве, в Одессе, в других русских городах. И просто начинали общаться, видя, что я русский, слыша слова русской речи, излучая крайнее дружелюбие. Им было интересно.

С огромным уважением к Путину относятся на Ближнем Востоке. В том числе потому, что мы стабилизировали обстановку в Сирии.

Как ни странно, такого же мнения придерживаются и многие западные оппозиционеры, например, Лаура Лумер. Это достаточно популярная американская блогерша, у нее почти 32 тысячи подписчиков Telegram, это очень много в США для такой площадки. Она в Конгресс баллотировалась, заняла по своему округу второе место. И вот у нее был просто невероятный пост про Путина, причем понятно, что она это написала совершенно искренне.

Могу процитировать: «Вы не можете нападать на Россию или называть Путина диктатором и при этом называть Джо Байденом своим президентом. Джо Байден — это диктатор, по которому плачет Гаага, а Путин — это настоящий лидер. Он борется с диктатурой цифровых компаний, он борется с антисемитизмом, он борется с антибелым расизмом и исламским терроризмом. Он ставит своих людей, свой народ на первое место, а не мигрантов и нелегалов».

Вот это точка зрения, которая в какой-то мере может быть маргинальной, да, но она имеет огромное количество последователей. Это говорит известная, популярная американка.

Подводя итог: для кого-то это может показаться неожиданным, но к России и к Путину у большинства обычных людей в мире отношение очень благожелательное.

Они видят в этом некую альтернативу тому либеральному безумию, которое охватило западный, да и не только западный мир.

— Это, кстати, весьма интересный момент, потому что есть иностранцы, которые очень любят Россию как преемницу Советского Союза — основателя Коминтерна, то есть как такую антиглобалистскую силу нового левого мира. И есть иностранцы (те же американцы, западные европейцы) правых взглядов, которые все больше любят Россию как мировой оплот консерватизма, традиционализма, вообще здравого смысла. Такое противоречие возникает в образе России. Она правопреемница СССР и опора «леваков» всего мира? Или все-таки консервативная империя?

— Вы воспринимаете наше государство как нечто монолитное, хотя оно очень большое, и в силу этого в нем есть разные группы влияния, их еще можно называть кланами. В данном случае мы под словом «клан» понимаем не какую-то этническую общность, а людей с одинаковым способом мышления и с одинаковыми коммуникациями, которые одинаково смотрят на мир.

И эти кланы — они трансграничные. Именно из-за этого одинакового мышления, одинакового взгляда на мир, например, я и какой-нибудь член «Альтернативы для Германии» прекрасно друг друга поймем и будем говорить на одном языке, оперировать одними и теми же терминами. И по той же причине российский левый активист-навальнист найдет общий язык с условной Александрией Окасио-Кортес из радикально-левого крыла Демпартии США.

То есть сила России в том, что она нравится всем: и каким-то сторонникам левого движения, которые вспоминают Чернышевского, феминизм, ленинские принципы национальной политики и так далее; и в то же время правым она тоже нравится. За свое.

Это наше огромное преимущество: мы, используя эту «мягкую силу», можем работать и с левыми, и с правами.

Есть даже такая забавная конспирологическая версия, воспетая Пелевиным, что у некоторых наших левых активистов, я не буду говорить, у кого, есть задача — работать на расшатывание Запада в содружестве с западным же BLM. Версия забавная, но в ней что-то есть.

— Такие конспирологические версии порождают мои любимые герои — профессиональные русофобы из стран Восточной Европы, которые специализируются на создании таких вот мифов и легенд о России. Но в их в целом бредовой аргументации есть одна интересная мысль относительно того, о чем Вы говорите. Они доказывают, что у России в принципе нет никакой идеологии во внешней политике, и в силу этого ее политика исключительно лживая и лицемерная. Потому что если России выгодно, она работает с левыми; если ей выгодно — она работает с правыми. Если политик продажный и пророссийский, то будь он хоть троцкист и ЛГБТ-активист в Греции, хоть ультраконсерватор Виктор Орбан в Венгрии, Кремль и Служба внешней разведки РФ будут иметь с ними дело.

— А что, у других не так? Соединенные Штаты, которые так дороги упомянутым странам Восточной Европы, всегда исходили из такого же политического прагматизма, который кто-то может назвать политическим цинизмом.

Они работали в России с Навальным, который одно время занимал достаточно правонационалистическую позицию, и они же работали и с леволиберальными силами, и, например, с крымско-татарскими активистами, которые 10 лет назад были на противоположном от Навального фланге политического поля.

Это нормально, что страна ведет диалог с самыми разными субъектами на международном поле, при этом продвигая какие-то свои интересы. Это надо делать, и здесь есть над чем работать.

Там, где действует наша жесткая сила: армия, ЧВК, там мы сразу быстро выигрываем и рвем всех на части. Вы можете посмотреть на Сирию, Центрально-Африканскую Республику — это самые известные примеры, их на самом деле больше. Тот же приход «вежливых людей» в Крым семь лет назад. А там, где по идее должна работать наша дипломатия и «мягкая сила», мы пока не очень эффективны.

У нас в советские годы были мощнейшие институты работы с зарубежными обществами. Такие, как Коминтерн. Да, распущенный в 1943 году, но до этого существовали целые учебные заведения, которые в Москве готовили кадры для зарубежной партийной элиты.

Например, будущий создатель советской разведывательной сети «Красная капелла», австро-венгерский еврей Леопольд Треппер окончил факультет журналистики Коммунистического университета национальных меньшинств Запада (КУНМЗ), который действовал в Москве на базе Коминтерна.

Это учебное заведение закончили тысячи очень интересных людей, например, Иосип Броз Тито.

 И КУНМЗ был далеко не единственным подобным вузом.

Многие выпускники этих школ потом вошли в состав руководящих органов в соответствующих странах, и в Восточной Европе, и в других зонах советского присутствия. И понятно, что они продвигали советские интересы.

Используется ли подобный опыт сейчас? Сомневаюсь. Вот молодого Навального в Йель в 2010 пригласили. А у нас так же с перспективными молодыми лидерами зарубежных стран работают? Вопрос риторический.

— А какие российские интересы в Восточной Европе они бы могли продвигать сейчас?

— Мы говорим о защите русского языка, клеймим Прибалтику и Украину.

Но когда происходит дерусификация Беларуси, когда, как я предполагаю, агенты ЦРУ, МИ-6 и румынской Сигуранцы в тайне от КГБ РБ меняют в Минске уличные таблички на «мовные», то почему-то и мы молчим, и в самой Беларуси в этот момент почти не слышно тех, кто вроде бы должен продвигать «Союзное государство».

Самая последняя новость: в Узбекистане по распоряжению местных региональных властей в большинстве областей меняются русскоязычные вывески, которые там размещали бизнесмены, на вывески на национальном языке. При том, что там живут и таджики, и киргизы, а русский — язык межнационального общения. При том, что Индия почему-то не запрещает вывески на английском, хотя у нее есть свое национальное государство и свой национальный язык.

Странно, очень странно. Потому что они, видимо, понимают, что международный язык, в данном случае английский, — это то, что приобщает их к достижениям мировой цивилизации, то, что открывает им окно в мир, позволяет выйти на более высокий уровень, интегрирует их в ту самую мировую элиту, как бы иронично это ни звучало.

— Существует радикальная точка зрения, что дерусификация на постсоветском пространстве — это в принципе залог независимости и суверенитета этих государств. Иначе с русским языком будет действовать гравитация России, и эти страны будут заново к ней притягиваться. Поэтому даже Александр Лукашенко, который, придя к власти, сделал русский язык государственным языком Республики Беларусь, продвигает элементы позитивной дискриминации русского языка.

— Я бы сказал, на постсоветском пространстве сложилось несколько синергитичных векторов.

Первый — это, безусловно, стремление постсоветских аппаратчиков любой ценой удержаться у власти, сконструировать свои национальные мифы и одновременно стать своими людьми на Западе.

Но Западу они всегда были интересны ровно в одном качестве — как противовес России, как антироссийский «санитарный кордон». Поэтому русофобия хорошо всходила и продавалась.

Мы все знаем: если ты хочешь получить кредит у международных институций или какую угодно поддержку, даже с Байденом постоять в Овальном кабинете и сфотографироваться, то включаются механизмы «пакетной сделки». Кредит не переведут, пока ты не выполнишь ряд непубличных договоренностей. И, конечно, в таком «западном пакете» всегда идет курс на дерусификацию.

Второй вектор — это стремление западных институтов любой ценой ослабить Россию, разделить русский народ. Бывшему президенту Украины Леониду Кучме специально пришлось написать книгу «Украина — не Россия», пытаясь доказать, что Украина — не Россия. Но это же абсурд.

Трудно представить, что кто-то примется утверждать: «Шотландия — не Англия». Или «Бангладеш — не Индия». Или «Корея — не Япония» (хотя когда-то Японская империя владела Кореей). Это очевидные вещи, это все равно что специально объяснять: смотрите, белое — это не черное!

А тут, в случае с Украиной и Беларусью, наоборот, приходится доказывать. Но если что-то приходится изо всех сил доказывать, значит, в этом у большинства есть обоснованные сомнения, понимаете?

Что касается Беларуси, то Лукашенко просто распустил парус, в который уже дул западный ветер. Именно поэтому все увидели такие ужасающие, эффективные, это надо признать, результаты летом 2020 года.

При том, что когда я был в Минске осенью 2018 года и ходил по городу, везде на огромных баннерах были написаны примерно такие слова: «Гавары на роднай мове». Если нужна подобная специальная пропагандистская кампания, это значит, что на «роднай мове» никто не говорит.

Другое дело, что та же современная западная социология левого толка, берущая начало из Франкфуртской школы культурного марксизма, учит, что национальность, язык, самовосприятие человека вплоть до гендера — это внешний искусственный конструкт. Нам говорят, что можно искусственно создать некие новые гендеры, новые национальности, поместив человека в соответствующую социальную среду, поскольку «это социальный конструкт, а не биологический».

Что сейчас и реализуется, мы это видим на примере той же дерусификации.

— Как реагировать России?

— Мы занимаем недостаточно жесткую позицию. Для сравнения: сейчас в Европе обсуждается закон о запрете гей-пропаганды. И Брюссель прямо угрожает, что снимет с дотаций Венгрию и Польшу, если они не прекратят «дискриминировать геев» и «запрещать гей-пропаганду».

Можем ли мы представить, чтобы Россия сказала, что перестанет давать кредиты Беларуси, если из топонимики Минска и других городов будет и дальше изыматься русский язык? Нет, это в принципе невозможно!

Я не знаю, почему. Возможно, люди, принимающие решения, еще находятся во власти советского мифа о дружбе народов. Но надо понимать, что управленческие поколения меняются, приходят другие русские, «злые русские», которые не застали либеральные мечты перестройки и не видели от Запада ничего, кроме шпыняний.

При том, что Запад разрешает, например, Южному Судану отделяться от Северного, он почему-то не разрешает Приднестровью отделяться от Молдовы. Это же странно.

Если нынешние тренды продолжатся, то следующее поколение российских властителей будет еще более антизападным, чем нынешнее.

Соответственно, обратная сторона этого антизападного дискурса — обращение к традиционным ценностям и национальным корням. Как это произошло в 1930-е годы в советское время, когда стало уже понятно, что схватка с тогдашним «Евросоюзом» неизбежна, вдруг неожиданно вспомнили, что у нас, оказывается, есть Пушкин, и невероятно пышно отпраздновали столетие его смерти в 1937 году.

Хотя незадолго до пушкинского юбилея наши революционеры поддерживали известный лозунг футуристов: «Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и прочих с парохода современности!» А потом вдруг на рубеже 1920–1930 годов начинают издавать 90-томное собрание сочинений Толстого и 13-томное — Достоевского. И почти репрессированный «белогвардеец» Булгаков вдруг зачисляется во МХАТ.

И кульминация: Сталин вдруг говорит, что, оказывается, наши герои — не только Чапаев и Розалия Землячка, а еще и Александр Невский, Суворов, Кутузов.

То был пример как раз того, что происходит, когда мы оказываемся на грани уничтожения. И не остается другого выхода, кроме как перейти к русификации России.