Владимир Набоков

"Баба", — вкусно сказал Лужин и рассмеялся. "Ну входите, входите. Не распистоньте этот столик".

Он вошел в гостиную и как–то весь обмяк от удовольствия, и его живот под бархатным жилетом, который он почему–то всегда носил во время турниров, трогательно вздрагивал от смеха. Люстра с матовыми, как леденцы, подвесками отвечала ему странно знакомым дрожанием; перед роялем, на желтом паркете, в котором отражались ножки ампирных кресел, лежала белая медвежья шкура, раскинув лапы, словно летя в блестящую пропасть пола. На многочисленных столиках, полочках, поставцах были всякие нарядные вещицы, что–то вроде увесистых рублей серебрилось в горке, и павлинье перо торчало из–за рамы зеркала. И было много картин на стенах, — опять бабы в цветных платках, золотой богатырь на белом битюге, избы под синими пуховиками снега...

Для Лужина все это слилось в умилительный красочный блеск, из которого на мгновение выскакивал отдельный предмет, — фарфоровый лось или темноокая икона, — и опять весело рябило в глазах, и полярная шкура, о которую он споткнулся, отчего завернулся край, оказалась на красной подкладке с фестонами.

Больше десяти лет он не был в русском доме и, попав теперь в дом, где, как на выставке, бойко подавалась цветистая Россия, он ощутил детскую радость, желание захлопать в ладоши,–– никогда в жизни ему не было так легко и уютно.

"От Пасхи осталось", — убежденно сказал он, указав пятым пальцем на большое деревянное яйцо в золотых разводах (томбольный выигрыш на благотворительном балу). В эту минуту белые двери распахнулись, и быстро вошел, уже протягивая на ходу руку, господин в пенсне, очень прямой, остриженный бобриком.

"Милости просим, — сказал он. — Рад познакомиться". Тут же он, как фокусник, открыл кустарный портсигар с александровским орлом на крышке.

"С мундштучками, — сказал Лужин, покосившись на папиросы. — Этих не курю. А вот..."

Он стал рыться в карманах, извлекая толстые папиросы, высыпавшиеся из бумажного мешочка; несколько штук он уронил, и господин ловко их поднял.

"Душенька, — сказал он, — дай нам пепельницу. Садитесь, пожалуйста. Виноват... ваше имя–отчество?"

Хрустальная пепельница опустилась между ними, и, одновременно макнув в нее папиросы, они сшиблись кончиками. "Жадуб", — добродушно сказал Лужин, выправляя согнувшуюся папиросу. "Ничего, ничего, — быстро сказал господин и выпустил две тонких струи дыма из ноздрей вдруг сузившегося носа. — Ну вот, вы в нашем богоспасаемом Берлине. Моя дочь мне рассказала, что вы приехали на состязание".

Он высвободил крахмальную манжету, подбоченился и продолжал: "Я, между прочим, всегда интересовался, нет ли в шахматной игре такого хода, благодаря которому всегда выиграешь.

Я не знаю, понимаете ли вы меня, но я хочу сказать... простите, ваше имя–отчество?"–

— "Нет, я понимаю, — сказал Лужин, прилежно пораздумав. — Мы имеем ходы тихие и ходы сильные. Сильный ход..." "Так, так, вот оно что", — закивал господин. "Сильный ход, это который, — громко и радостно продолжал Лужин, — который сразу дает нам несомненное преимущество. Двойной шах, примерно, со взятием фигуры тяжелого веса или пешка возводится в степень ферзя. И так далее. И так далее. А тихий ход..." "Так, так, — сказал господин. — Сколько же дней приблизительно будет продолжаться состязание?" "Тихий ход это значит подвох, подкоп, компликация, — стараясь быть любезным и сам входя во вкус,

–
он упал из туалета позже. герой главный

/Защита Лужина/

Написал dinvare на almazami.d3.ru / комментировать