Ведические символы на Руси. Ведические символы на прялках

Наверное, самым известным предметом домашнего обихода, в украшении которого широко применялись ведические символы, является прялка. И это неудивительно – прялка была одним из важнейших предметов в крестьянском хозяйстве.

В каждой крестьянской семье женщины должны были обеспечить достаточное количество пряжи для того, чтобы потом из неё наткать достаточное количество полотна, чтобы сделать одежду, постельные принадлежности, полотенца, скатерти и другие необходимые в быту вещи на всю семью. Кроме того, изготовленная ткань шла на продажу, на оброк помещику, на пожертвование церкви. Она же зачастую служила и платёжным средством. Кроме этого, ткань нужна была для изготовления приданого, в которое могло входить, кроме всего прочего, до 100 полотенец.

Делалось всё это зимой, когда женщина была свободна от полевых и других работ, предварявших собственно прядение и ткачество (от выращивания льна до отбеливания готовых холстов). Вообще на Руси лён считался «женской» культурой, поскольку все работы со льном, начиная с посева и заканчивая его уборкой и обработкой, выполняли женщины. Даже приданое крестьянские девушки зарабатывали себе за счёт работы со льном. Это касалось не только льняных изделий, сделанных собственноручно, но и доходов с льняной пряжи. Отец выделял им часть своей земли под лён, а они, между полевыми и домашними делами, выращивали, убирали, обрабатывали лён, пряли и ткали, либо отдавали отцу для продажи на ярмарках пряжу, а доход, опять же, шёл на приданое.

Вот, что должна была делать женщина, чтобы обеспечить своей семье полотна на разные нужды. Весной надо было подготовить семена льна и конопли к посеву и в конце мая – начале июня их посеять. В июне прополоть не менее двух раз. В августе – собрать и периодически теребить и просушивть снопы. До середины сентября снопы надо было мочить в пруду, чтобы волокна освободились от клейких веществ. В сентябре смолотить для получения семян. До декабря мять, трепать и чесать волокна для освобождения волокон от костры (одревесневшие части стеблей). Далее до конца февраля полученное волокно надо было её спрясть, а всю весну и до начала посевной ткать полотно. Затем полученную ткань отбеливали. Значала её «золили» – замачивали в большом глиняном двухведровом горшке (корчаге) с кипятком и золой и оставляли её так в печи. Затем стирали, предварительно выдерживая ткань в мыльном растворе в печи. Окончательное отбеливание производилось на лугу, где расстилались холсты, которые периодически смачивались водой. При солнечной и тёплой погоде отбеливание занимало 15-20 дней. Либо поступали проще: весной выстилали полотно на наст. Тающий снег на солнце отлично отбеливал ткань. После стирки она становилась белоснежной. Весь процесс от посева до изготовления готовых изделий занимал более полутора лет.

Весь этот труд этот был очень тяжёл. Девочек начинали приучать к нему с семи-восьми лет, так что они к пятнадцати годам знали весь процесс переработки льна и конопли и изготовления из них полотна. Однако в русской деревне ткачество обычно воспринималось как женское занятие, а прядение – как девичье. «Прялка сопровождала девушку от рождения до замужества. У восточных славян пуповину новорождённой девочки перерезали на Прялке или веретене; через Прялку передавали новорождённую крёстной матери; клали Прялку в колыбель девочки. Личную, подписанную Прялку не давали взаймы, иначе, как считали в Полесье, будет пожар или погибнут пчёлы. На Русском Севере парень, написавший на Прялке девушки своё имя, обязан был на ней жениться. Обычно жених дарил девушке новую, сделанную и украшенную своими руками Прялку…» (М.М. Валенцова «Славянская мифология»).

До 17 века, когда на Руси появились самопрялки, в подавляющем большинстве русские женщины использовали ручные прялки. И, хотя самопрялки значительно убыстряли работу, ручные прялки вытеснены не были. Основной причиной тому являлось то, что на самопрялке не получалось тонкой пряжи. Так что ручные прялки продолжали использоваться даже вплоть до 30-х годов прошлого столетия. Они представляли собой вертикальную стойку с лопастью в виде лопатки или гребня, на которую привязывали (или одевали в случае гребня) кудель (очищенное от костры волокно льна, конопли или шерсть). Прялки с гребнем использовались в центральных и южнорусских губерниях и в Поволжье. Прялки с лопастями – на Севере, а также в центральных губерниях, на Урале, в Сибири, на Алтае.

Стояк прялки соединялся с горизонтально расположенной узкой доской, которую называли «донцем», на которое садилась пряха. На них, кстати, девушки катались с горок на Масленницу, вернее Комоедицу. Изгоравливались такие прялки двумя способами. Их могли вырубить целиком из пней берёзы или ели. Из пня вырубали стоячок-лопастку, из корня – донце. Такие цельные прялки обычно отличались массивностью и крупными размерами. Их называли «копани», «копылы», «кокорицы». Одной такой прялке-копани, найденной на реке Модлоне (Вологодская область), три тысячи лет. О «прялице-кокорице» часто упоминается в северных русских песнях. Одновременно – и тоже с незапамятных пор – использовались и цельные, неразъёмные прялки.

Уж ты прялица, кокорица моя.

Пойду вынесу на улицу тебя.

Буду прясти попрядывати.

По беседушкам похаживати.

 

Либо прялки делались сборными – когда стояк крепился или ввинчивался в выступающую головку «донца». В этом случае донце вырезали из осины или липы, а вертикальную стойку с лопастью или гребнем делали из твёрдых пород, чаще всего из клёна, а веретено из берёзы. А ещё на Руси бытовали переносные прялки: кудель привязывали или прикалывали к одному её концу, а другой конец вставляли за пояс. Женщина могла прясть стоя или даже на ходу, когда шла в поле, гнала корову или пасла гусей. Дома, вынув из-за пояса, нижний конец прялки втыкали в отверстие лавки или «донце».

Принцип работы на ручной прялке был следующий. Кудель (волокно для прядения) привязывали к верхней части прялки. Пряха садилась на лавку на донце и левой рукой осторожно вытягивала из кудели нить, а большим и указательным пальцами правой руки крутила веретено. Нить должна получиться тонкой, ровной и прочной. Большую роль при этом играло терпение пряхи и ловкость её рук: потяни она сильнее, и нить оборвётся, чуть ослабь – нить будет слишком толстой или неровной. Но вот нить вытянута, пока хватало руки, которую пряха отводила всё дальше и дальше вправо, и пряха сматывает её на веретено. Затем вся операция повторяется сначала…

Сколько же могли напрять пряхи? «Ручное прядение было очень медленным, малопроизводительным. Самая искусная пряха, работая от зари до зари, могла напрясть в день около 300 метров. Чтобы получить в результате 1 метр ткани, ей нужно было так трудиться не менее четырёх дней. Поэтому прядильный сезон продолжался почти 5 месяцев…» (Источник: С.Ю. Баранов «Культура Вологодского края. Рукоделия и ремёсла»). Для того, чтобы приготовить себе приданое, девушка должна была прясть и ткать с 6-8 лет.

Пряли зимой у себя в избе, при свете лучины. Лучина крепилась на светце – деревянном стояке, один конец которого укреплялся в край деревянного корытца, а верхний заканчивался металлической развилкой. В эту развилку и вставлялась лучина. В корытце наливалась вода. Обгоревший конец лучины падал в воду. Такая вот была техника пожарной безопасности. На лавку, где сидела пряха, ставили лукошко с клюквой, брусникой, рябиной или калиной. Потому что кислая ягода способствовала выделению слюны, которой пряха время от времени смачивала пальцы левой руки (большой и указательный), дёргающие пряжу, как и пальцы правой руки, занятые веретеном.

Пряли на посиделках деревенской молодёжи, причём к играм и танцам молодёжь обычно приступала только после того, как иссякали «уроки», т.е. принесённая из дому кудель для пряжи. А в некоторых случаях девушки прибегали к хитрости: «Некоторые славнухи… украдкой приносят с собой уже готовую пряжу, так как заботливые матери каждый раз у возвратившейся с посиделки дочери осматривают, много ли напряла за вечер, а в иной весёлый вечер, между тем, не удаётся и преслицыто в руки взять…»

Прялка на посиделках выступала своего рода «визитной карточкой» девушки, её украшением, наравне с бусами и лентами, поэтому украшению прялки придавалось особенное значение. Красивая прялка была гордостью владелицы. Она несла её на посиделки, держа за ножку, так, чтобы всем было видно искусную резьбу или роспись прялки.

Обычно свою первую, самую простую, прялку девушка получала от отца. Когда она становилась взрослой, ей либо изготавливали, если отец был мастеровым, либо покупали новую, резную или расписную, либо дарили ей старую, доставшуюся по наследству от старших женщин семьи. Часто прялка была ценным подарком мужа жене. Поэтому этот важный в крестьянской жизни предмет украшали особенно тщательно, с большой выдумкой и любовью – росписью, резьбой и даже инкрустировали зеркальцами. Красивую прялку-подарок берегли, передавали из поколения в поколение.

Многие прялки, в добавление к росписям, содержали дарственные надписи типа «Кого люблю того дарю», советы, поучения: «Пряди, прялку береги, за отца бога моли». Или вот такое: «Пряди, моя пряха, пряди нелениса» или тут же можно было прочесть лукавый ответ: «Я бы рада пряла, меня в гости звали» (орфография сохранена). Многие прялки подписывались, например, так: сия пря(лка) крестьян(ки) Наста(сии) Алексе(евны) Шиба(новой). Сию прясн(ицу) раб(отал) кре(стьянин) дер(евни) Дуб( ) Степ(ан) Оглоб(лин) 1890 декабря 29 дня. Из многих сотен прялок, хранящихся нынче в музеях, ни одна не повторяет другую, каждая наделена своими индивидуальными чертами, имеет свой неповторимый характер.

Очень часто прялки украшались орнаментами из ведических символов – древними символами солнца, звёзд, земли, водной стихии, «громовыми знаками», изображениями «белого света». «Громовой знак» – лепестковый шестилучевой символ – ещё называли на Руси «Перуновым». Считается, что на резных деревянных изделиях (в том числе и в декоре деревянных изб) он использовался в качестве оберега от грома.

Символ «белый свет» означал вселенную, пространство, где происходят все события, а не столько дневной свет. Он изображался, как одно большое солнце, окружённое малыми солнцами, или как семь солнц одинакового размера. Но почему же «белый свет» состоял в понимании наших предков именно из 7 солнц? Некоторые исследователи славянской символики выдвигают версию, что так изображается положение солнца в течение суток, включая ночные фазы (нижнее положение солнца), идентичные дневным, но не видимые, так называемое, ночное солнце, путь солнца ночью, как путешествие по царству Ящера – мировому океану, окаймляющему земной шар.

Однако, на наш взгляд, на вопрос: что означает число 7 в нашем мире, наиболее ясный ответ дал Николай Левашов, русский учёный-физик, писатель и художник. Вот, что он написал в одной из своих фундаментальных работ «Последнее обращение к человечеству»: «…наша планета Земля, наша Вселенная, образована слиянием семи форм материй. Причём, число «семь» не имеет никакого мистического значения. И то, что наша вселенная образована из семи форм материй не является чем-то уникальным или неповторимым, божественным. Это просто качественная структура нашей Вселенной. И неслучайно белый свет при преломлении распадается на семь цветов, октава содержит семь нот, наработка семи тел – завершение эволюции земного цикла…»

Не правда ли, удивительно, что на обычной крестьянской прялке изображались символы, иллюстрирующие качественное строение нашей Вселенной?

Также на прялках изображался, так сказать, частный случай «белого света» – Земля и Солнце. «В средней или нижней части лопаски прялки изображали вспаханную землю (заштрихованные квадратики и ромбы). Позднее на месте очень условной земли появились живые люди с разнообразными сценками их быта. Ниже земли, на боковых нижних выступах прялки («серьгах»), почти обязательно изображали восходящее и заходящее солнце. На наиболее архаичных прялках, помимо кружков, обозначавших ход солнца, вырезали три круга: в центре – круг, обведённый волнистой линией с квадратом земли (пашни) посередине; ниже – круг с кривыми линиями, подчёркивающими динамику движения; в верхней части прялки, прямо над кружками, отмечающими путь солнца по небосводу, – огромный круг из множества деталей, создававших эффект сверкания. Все три элемента – земля, солнце и «белый свет» – являются составными частями картины мира. Возможно, не каждый круг осмыслялся как знак солнца. В некоторых случаях он мог выражать идею кругозора, небосвода, всего “белого света”…». (Белякова Галина. «Славянская мифология»).

Вообще, солнца на русских прялках было очень много. Возможно, что его изображение помогало труженнице пряхе чисто психологически – согревало её долгими зимними вечерами, напоминало о защите солнечных светлых богов. Также солнце изображалось в виде цветка с восемью лепестками, круглых розеток, коня (на расписных прялках), крестиков или свастики. Интересно и изображение так называемого «бегущего» солнца – вырезанные несколько дугообразных линий внутри круга и расположенных радиально, что создаёт впечатление катящегося колеса…

 

* * *

 

В процессе работы над материалом о ведических символах на прялках, мы заметили, что особенно много таких прялок «родом» из Вологодской области. Причём датируются они концом 19 века. Мы задались вопросом: почему ведические или, если хотите, языческие символы вовсю использовались во время, когода, казалось бы, христианство давно и прочно утвердило свои позиции на Руси, и его символика должна была бы сделать то же самое? Ответ мы нашли в статье «Русьский Север. А было ли крещение?», в которой используются выдержки из материалов Н.А. Иваницкого (1847-1899 гг.), вологжанина-краеведа, чьи труды явились серьёзным вкладом в развитие русской науки и культуры. Его деятельность была разносторонней и плодотворной. Как ботаник, он составил гербарий и опубликовал список растений Вологодской губернии; как поэт и писатель, выступил с несколькими талантливыми очерками и стихотворениями; как этнограф, зарекомендовал себя автором ценных научных исследований о жизни северо-русского крестьянства, и, наконец, как фольклорист, собрал на территории Вологодской губернии богатейшую коллекцию песен и других произведений устного народного творчества, вполне достойную встать в один ряд с классическими сборниками русского фольклора.

«Едва ли, кто то не согласится, что из всех областей Руського Севера, наиболее загадочной и наименее изученной является Вологодская. Говоря о дохристианской Вологодчине, нельзя не сделать предположения о существовании в ней языческих святилищ, которые очевидно были осквернены и безжалостно уничтожены по примеру Новгорода и Киева. Надо заметить, что радикальность первых поборников христианства ни в чём не уступала атеистическому порыву «воинственных безбожников» – коммунистов. Напомним, что в Киеве «Перуна» привязали к хвосту коня и сволокли с Княжьей горы в Днепр, при этом двенадцать мужей колотили его жезлами. В Новгороде ситуация повторилась с той лишь разницей, что дорога, по которой «Перуна» волочили в Волхов, была предварительно вымазана калом…

«Едва ли найдётся хотя бы один человек во всей местности, который бы знал Святое Евангелие, большею частию не знают даже заповедей и не умеют прочесть самой краткой молитвы. Иконы хотя имеются в каждом доме, но от пыли и времени в таком находятся виде, что нужна большая специальность – узнать – какого святого на доске было некогда изображение…»

Ещё более красноречивое свидетельство – в отношении жителей Бережнослободской волости Тотемского уезда приводит на страницах «Вологодского сборника» сельский учитель из Брусенца Л. Скворцов:

«Во-первых, большая часть населения и особенно малые дети не носят нагрудных крестов, во-вторых, в каждом доме имеется как нарочитое место для святых икон, так и сами иконы, но последние в таком виде, что от копоти и пыли не дают даже возможности распознать – чьё на доске было некогда изображение… О возжжении же перед иконами, хотя бы в годовые праздники, лампадки и помину нет. В-третьих, понятие о двунадесятых или годовых праздниках во всей массе населения крайне слабо. О существовании таких праздников, как Сретение Господне, Преображение, Рождество Пресвятой Богородицы, Введение Её во Храм многие и не слышали. Естественно при этом, что ни одна женщина и большинство мужчин не умеют прочесть даже самой кратчайшей молитвы, а некоторые и умеют, то почти совершенно искажают смысл слов, например, вместо «Отче наш» читая – «очи наши» и т. п.».

В строгом соответствии с христианским каноном, церкви ставились непосредственно на месте разрушенных языческих славянских капищ и храмов. Сокрушив и осквернив изображения Богов русичей, Владимир «повеле рубити цьркви и поставляти по местам, идеже стояша кумири». Эта традиция строго соблюдалась во всех русьских городах и весях, в том числе и в Вологде…

Прошла почти тысяча лет… Несмотря на то, что практически вся территория Вологодчины к началу 20-го века была покрыта мелкой сетью церковных приходов, на большей её части христианская вера так и не прижилась.

Многочисленные подтверждения этому обнаруживаются в работах дореволюционных этнографов.

«Что касается духовного просвещения народа, – пишет Н.А. Иваницкий, – то здесь мы встречаемся с таким изумительным фактом, что мой рассказчик, уроженец деревни Марково, совершенный язычник. О христианском Боге (имеется в виду иудейский бог-отец – Иегова) он только слыхивал от родителей, об Христе же никогда и ни от кого не слышал, Евангелия не читывал, едва умеет креститься и не знает не только важнейших молитв, но даже и той, которую произносят толстовские старцы: «Трое вас, трое нас, помилуй нас». Местный причт посещает деревни своего прихода для того только, чтобы собрать хлеб и дары о праздниках и, конечно, ни в какие духовно-нравственные беседы со своими прихожанами не вступает…»

Описывая религиозный дух населения Троицины Кадниковского уезда, А. Шустиков отмечал:

«Ещё больше язычества зафиксировано этнографами в местных Обрядах, обычаях, суевериях, заговорах, поверьях и т.п. Вологодский фольклор, вообще настолько пропитан язычеством, что отыскивание в нём позднейших христианских наслоений станет для будущих исследователей нелёгкой задачей. Весьма показательно также отношение вологодских крестьян к своему духовенству, к которому, по выражению Н.А. Иваницкого, «оказывается полное пренебрежение». Об этом же говорят бытующие на Вологодчине поговорки: «Худое барство хуже пономарства», «Поп медный лоб», «Поп руки загребущие, глаза завидущие», «Родится – годится, и умрёт – не уйдёт (т.е. поп возьмёт и с родившегося, и с мёртвого)», «Я не из таких кто грабит нагих (говорят попу в укор)».

Этнографы нередко упрекают русьских крестьян в невежестве, но делают это абсолютно несправедливо. Под «невежеством» в первую очередь подразумевается «отсталость» в религиозном и политическом отношении. Однако кровавая коммунистическая вакханалия последнего столетия убедительным образом показала, что в подобном «невежестве» как раз и скрывалась вековая народная мудрость: русьский крестьянин инстинктивно открещивался от бредовых политических и религиозных идей, которыми в ту пору была столь увлечена так называемая «русская интеллигенция», представителями которой с гордостью считали себя эти этнографы…

Очень показательно в этом смысле отношение вологодских крестьян к знаменитому «Петровскому посту», начинавшемуся спустя неделю после Троицы и продолжавшемуся до Петрова дня (29 июля). Про «Петров пост», – свидетельствует Н.А. Иваницкий, – отзываются в шутку, что его выдумали попы в заговоре с деревенскими старухами; первые имея в виду собирать «петровщину» (поповские поборы натурой с крестьян), а вторые – с целью накопить масла.

Почти слово в слово приводит это сообщение и С.М. Максимов, прибавляя к нему следующее: «Впрочем, пример вологодских скептиков надо признать исключением, так как в Центральной России Петровский пост соблюдается в крестьянской среде во всей строгости церковного устава». Сегодня мы можем с уверенностью поставить этот «скептицизм» в заслугу русьским крестьянам Вологодчины.

Петровский пост, как известно, был введён на Руси в первой половине XI века для скорейшего искоренения языческих русальских обрядов. Этим постом покрывался один из центральных языческих праздников – день летнего Солнцестояния Купала и примыкавшие к нему Русалии, столь часто упоминаемые в «Стоглаве» и «Поучении против язычества». Напомню, что введение этого поста вызвало недоумение даже у митрополита – грека Григория, который посчитал его откровенной нелепостью. Несмотря на все свои старания, церковникам так и не удалось заглушить языческую культуру. Даже день Иоанна Крестителя, умышленно наложенный попами на нашу славянскую Купалу, привёл лишь к слиянию двух названий с явным преобладанием языческой Купалы, – Иван Купала.

Как видим, скептицизм «невежественных» вологодских крестьян оказался вполне оправданным. А ведь со времени введения на Руси Петровского поста до момента фиксирования этнографами этого «скептицизма» прошло, как минимум, восемь с половиной столетий! Хранителями вековых знаний в русьской деревне являлись колдуны или знахари – духовные наследники древнерусьских волхвов, кудесников, чародеев, кощунников, кобников и т.д. «Простой сельский волхв, – пишет Б.А. Рыбаков, – должен был знать и помнить все обряды, заговоры, ритуальные песни, уметь вычислять календарные сроки всех магических действий, знать целебные свойства трав. По сумме знаний он должен был приближаться к современному профессору этнографии с той лишь разницей, что этнограф должен долго выискивать полузабытые пережитки, а древний волхв, получал знания от своих учителей-предшественников».

На мой взгляд, современный профессор этнографии по степени глубины своих познаний настолько же отстоит от древнерусьского волхва, насколько современный первокурсник отстоит от маститого профессора Этнографии. Именно поэтому на протяжении всей истории «русского православия» простые люди не переставали обращаться за помощью к деревенским знахарям и знахаркам, имея все основания относится к ним с особым почтением. «Нет ни одной деревни в волости, – свидетельствует учитель Л. Скворцов, – в которой бы не было колдуна или ворожеи, и обращаться к ним не считается и грехом. Вера в силу этих колдунов необычайная, а потому в «ущерб» себе их содержат везде почти на своих квартирах бесплатно, уважают, и наделяют за заслуги баснословными вознаграждениями…»

Надо отметить, что услугами знахарок до сих пор с успехом пользуются и городские жители, особенно в тех случаях, когда дело касается детей и стариков. Количество таких «бабушек» в настоящее время невелико, но они всегда были, есть и будут. Дай им Боги здоровья и счастья!

В последние годы интерес к славянскому язычеству значительно возрос. Выдержав тысячелетний натиск чужеродного христианства и семидесятилетний воинствующего коммунизма, загадочное мировоззрение наших предков продолжает тревожить воображение их далёких потомков. Язычество никогда не умирало, на протяжении столетий оно лишь впитывало в себя новые компоненты и усваивало их к своей выгоде. Чтобы убедиться в этом, достаточно оглянуться вокруг: и в нашей малой родине слышится отзвук почитания Рода, и в нашей самобытной культуре – отголосок древнего Культа, и во всём укладе нашей жизни – чествование богинь Лады и Живы. Глубоко убеждён: именно в дохристианской Руси, в этом древнейшем и таинственном периоде нашей истории следует искать настоящий Русьский дух. Именно там находится ключ к пониманию нашего прошлого, настоящего и будущего.

(По материалам публикаций вологодского краеведа и собирателя М. Сурова).