Америка поворачивает дышло

Назначенная Бараком Обамой федеральный судья Линда Паркер устроила показательную порку девятерым адвокатам Трампа, которые подали в Мичигане иск о мошенничестве на выборах. В ее решении сказано: «это дело никогда не было связано с мошенничеством – оно было связано с подрывом веры народа в нашу демократию и унижением судебного процесса». Безусловно, победа демократов с минимальным перевесом и грандиозными скандалами укрепляет веру в демократию. Несмотря на то, что на выборах за них голосовали даже покойники.

Разумеется, нет никакой возможности утверждать, что выборы были украдены, как нет и особых оснований доверять их честности. И даже не из-за системы голосования по почте, которая провоцирует мошенничество. «Как показали опросы, сторонники демократов предпочитают именно такой вид голосования – досрочно и/или заочно, а избиратели республиканцев собираются прийти на участки лично и точно в день голосования», – рассказала перед выборами «Новая газета».

Отсутствие прямых выборов президента и агитационный ресурс четвертой власти – тоже не показатель чистоты демократического эксперимента. Разумеется, каждое общество устроено так, как устроено. И почему-то каждая демократия устроена по-разному. То есть каждая оказывается суверенной. Демократия – это инструмент манипулирования демосом: точно так же, как идеология – инструмент манипулирования идеями (в тех же – государствообразующих – целях). Теоретически демократия должна уравнивать носителей любых идеологий.

 

Двухпартийная система была придумана как система сдержек и противовесов. В определенном смысле она представляет избирателям выбор между поносом и золотухой: жизнь принципиально лучше не становится (и, в общем-то, это ее имманентное свойство), но несчастными чувствуют себя разные страты попеременно. И это как бы выглядит общественным прогрессом в результате сменяемости власти.

Означает ли мой скепсис, что я не верю в выборы? Нет, я сам на них исправно хожу четвертый десяток лет. Но меня и мотивирует простая идея: хороша власть, которая основана на сдержках и противовесах. И если стратегически все эти десятилетия я в широком смысле за партию власти, то голосовать готов и за оппозицию. Уж больно не люблю перекосы. Просто системная оппозиция у нас так и не появилась.

А могла бы появиться, если б «Единую Россию» решили поделить на либеральное и консервативное крылья. В Америке «слоны» и «ослы» к своему зверинцу особо никого не подпускают. И США для нас – старый образец: сначала их мечтали догнать и перегнать большевики, а теперь – либералы (только в том смысле, что хотелось бы прекрасную Россию будущего построить по их примеру, но без республиканцев и черных). Сегодня Америка движется к однопартийности, шельмуя оппонентов господствующей «демократической» идеологии. Для этого все средства хороши, включая суды. Конечно же, нет никакого смысла представлять адвокатов Трампа белыми рыцарями справедливости: разжиться на гонорарах миллиардера можно и путем скользких юридических манипуляций.

Да и сам Трамп замечательно продемонстрировал свое отношение к Фемиде, когда ввел санкции против Гаагского трибунала, который посмел расследовать военные преступления американцев в Афганистане. Пока трибунал занимался противниками американцев вроде Слободана Милошевича, он был нужен. Как только решил поиграть в независимость, советник президента по национальной безопасности, «неокон» Джон Болтон провозгласил: «После всего, что было, для нас этот суд уже мертв».

 

Лучше мертвый суд, чем суд оппозиционный. Есть ли грань между зависимым и независимым правосудием? И кто завязывает Фемиде глаза? Когда судили Харви Вайнштейна, гениально высказался окружной прокурор Манхэттена Сайрус Вэнс: «Изнасилование есть изнасилование, и неважно, совершено ли оно незнакомцем в темном переулке или партнером в интимных отношениях. Это изнасилование, даже если нет никаких вещественных доказательств и произошло оно очень давно».

Царица доказательств теперь – не чистосердечное признание, а сомнительное заявление. Всё просто. Метаморфозы демократической юриспруденции, превращающейся на наших глазах в инструмент обслуживания тоталитарной идеологии «неолибов», имеют прямое отношение и к метаморфозам политической системы. «Если бы от выборов что-то зависело, нам бы не позволили в них участвовать», – шутил Марк Твен. Но если партии либералов и консерваторов служили сдержками и противовесами американской демократии, то неолибы и неоконы похожи на всадников ее апокалипсиса.

Я сейчас смотрю второй сезон потрясающего американского сериала «Крестный отец Гарлема». Он очень многое объясняет – и в американской истории, и в американской современности, и в нашей политической жизни в том числе. Главный герой сериала – черный наркобарон Бампи Джонсон. Бампи решает гангстерские вопросы абсолютно в духе «Крестного отца», но, в отличие от него, борется за права черных. Так, как умеет. Потому что он не связан рамками законов. Законы в мире этого сериала, как и в жизни, имеют не то что постороннее – скорее потустороннее значение. Потому что добиться справедливости они не помогают.

И вот красотка-жена Бампи, активистка и феминистка, разговаривает с черным пастором-конгрессменом от Гарлема, который уговаривает ее помочь организовать в гарлемском борделе мужа развлечение для конгрессмена из Арканзаса – чтобы шантажировать его фотографиями, благодаря которым можно будет добиться необходимых для принятия билля о гражданских правах голосов.

– Наши руки должны быть чистыми! – возмущается активистка.

– Ты явно не понимаешь политику! – уговаривает ее пастор.

– Я понимаю. Левые считают, что двуличность и расизм правых разрывают страну на части, правые считают, что призывы левых к переменам разрывают страну на части.

А черный исламист Малькольм Икс напоминает Бампи (оба они – реально существовавшие персонажи, и сюжет выстроен на фоне исторических событий):

– Помнишь, я говорил: когда у черных гангстеров появится политическое сознание, белая Америка упадет на колени?

Методы, которыми борются и с гражданскими правами, и за них, одинаково грязны, когда в дело вступает главный инструмент демократии – закон.  Закон не виноват, он лишь дышло в человеческих руках. Мы все любим американские судебные шоу, которые показывают, как на кострах амбиций прокуроров и адвокатов жгут судьбы людей. Америке удалось добиться отмены расовой сегрегации, но не гражданского противостояния. Сильные стремятся унизить слабых – особенно когда меняются местами.

Демократический выбор – это приговор, который выносит большинство. А большинство, как мы понимаем, не всегда право. Его выбор приемлем, когда ущемляет не права меньшинства, а его эстетические вкусы и, предположим, экономические интересы. Демократия хороша, если чаша с идеологией равенства перевешивает чашу с идеологией превосходства. Революции пожирают своих детей, а демократии – сами себя.