Мой товарищ, мой друг, мой ровесник…
Зимой 1976 года на одном из заседаний литературного объединения имени Сосюры, которые проходили тогда в редакции луганской областной газеты «Молодогвардеец», я услышал пронзительно-щемящие стихи о послевоенном детстве в шахтерском городке, которые читал молодой, неизвестный мне автор. Подумалось, что мы с ним ровесники. Я не ошибся – мы с Андреем Медведенко действительно оказались из одного поколения, о котором еще один наш ровесник сказал: «В пятидесятых рождены, войны не знали мы, и, всё же, в какой-то мере, все мы тоже – вернувшиеся с той войны». Думаю, нам сегодня не очень стыдно за наше поколение, особенно, за тех, кто тогда начинал свой литературный путь рядом с нами, а это были Татьяна Дейнегина и Елена Бондаренко, чуть моложе – Виктор Мостовой и Татьяна Литвинова, чуть старше – Григорий Половинко и Олег Бишарев… Все талантливые и все разные. И все – как будто из другой жизни.
И ЭТО ВСЕ О НЕМ
Действительно, все творчество Андрея (а он – автор более 30 книг поэзии и прозы) проникнуто памятью о времени, которое потребовало от всех мужества и терпения, доброты и любви к ближним, ненависти к врагам. И сострадания ко всем, кого опалила война своим беспощадным огнем. О чем бы он ни писал – о любви (а это, безусловно, его главная тема), об истории края (его поэмы «Кондратий Булавин» и «Князь Игорь» признаны одними из лучших в своём жанре), о своих земляках и их нелегкой жизни – всегда в его строках размышления о добре и зле, справедливости и жестокости… И все это – сквозь призму философского взгляда, всепрощающего и мудрого.
Судьба Андрея Ефимовича в 70-е годы развивалась стремительно. Он был лидером среди молодых литераторов. Его первая книга «Уголь и вишни» была тепло встречена и читателями, и профессиональными критиками не только в Луганске, но и в Киеве, и в Москве. Уже в 26 лет он стал одним из самых молодых членов престижного Союза Писателей СССР. Тогда же его приняли в Московский литературный институт имени Горького (учиться там – мечта каждого пишущего человека), где руководитель курса знаменитый поэт Егор Исаев предрекал Андрею большое поэтическое будущее. Он называл его одним из трех (наряду с Павлом Беспощадным и Николаем Анциферовым) наиболее талантливых шахтерских поэтов, автором, имеющим свой узнаваемый стиль, в котором главное – образный подход, преломляющий прозу окружающей действительности в поэзию любви, красоты и доброты. А поэтесса Ольга Холошенко писала так: «Все лучшее у Андрея Медведенко о любви – это своеобразный учебник благородства в отношении к женщине, и черпает он его в самоотверженном бескорыстии. От скромного цветка у ног до самых далеких границ Вселенной – такова амплитуда колебаний и переживаний душевного подъема поэта. Идя по стопам великих предшественников, Медведенко всегда остается поэтом самобытным и оригинальным».
Сегодня можно утверждать, что Андрей Ефимович оправдал прогнозы институтского наставника. Он известный поэт и прозаик, лауреат многих литературных премий, отмеченный региональными наградами. Но главное, он – по-прежнему, неравнодушный, удивляющийся (и удивляющий), совестливый, человек, настоящий друг и товарищ для своих коллег, заботливый наставник для многих молодых авторов, с которыми много лет ведет занятия в клубе «Глагол». Ну, а всесоюзной поэтической популярности помешали события начала 90-х годов, когда большинству населения стало не до поэзии. Рассказывать о поэте можно много, ведь и судьба у него, под стать, тоже поэтическая, штучная. Но, наверняка, интереснее послушать его самого, отвечающего на «вечные» вопросы, которые рождает не стоящая на месте жизнь.
РАСШИРЯЯ ПРОСТРАНСТВО ЛЮБВИ
– Писатели пишут о любви и красоте. Читатели читают (сейчас – меньше) и благополучно делают гадости друг другу. А красота все никак не может спасти мир. Достоевский ошибался?
– У меня в одном стихотворении есть строчка: «Красота бывает и такою, что легко смывается с лица». Скорее всего, не красота может спасти мир, а осознание красоты. Чтобы ее осознать, все-таки, нужно сделать над собой усилие.
Но легче – плыть по течению низменных инстинктов. Вот вместо красоты и лакомимся c суррогатом и псевдокультурой или, как принято сейчас ее называть, массовой. А ведь еще Максим Горький изо всех сил пытался убедить общество, что «…культура! Да, снова культура! Я не знаю ничего другого, что может спасти страну от гибели». Этот тревожный сигнал из своего времени он бросает и нам, как спасательный круг, но, к сожалению, общество старается отпихнуть его от себя подальше. Действительно, читают люди все меньше, а пиво пьют все больше. Я не говорю обо всех огульно, но посмотрите сами вечером на любую городскую улицу – оторопь берет. Я не ханжа, но знаю точно – это плохо и для страны, и для тех молодых парней и девчонок, привыкающих к алкоголю и нецензурной брани с малых лет. Плохо.
– И что же делать?
– Расширять в человеческих душах пространство любви. Этим должна занимать истинная культура. И литература, в первую очередь. Каким бы время ни было распутным, и как бы мрак не злился на дворе – зло не бывает абсолютным. Оно всегда – пиявка на добре. Потому и победимо. По крайней мере, я на это надеюсь. Вместе с Достоевским.
– Какой сегодня видится судьба поэта, легкой, благополучной, или наоборот – драматической, не оправдавшей надежд?
– Если смотреть на внешнюю сторону моей судьбы, то, наверняка, кажется легкой. Но о внутренних муках известно только одному мне. Все дело в чувствительности души, в совестливости. Я не афиширую своей боли. Главное – мне всегда везло на хороших людей. Я благодарен поэту Иосифу Курлату за то, что научил работать над словом, лауреату Шевченковской премии Леониду Вышеславскому – за путевку в литературную жизнь, лауреату Ленинской премии Егору Исаеву – за то, что познакомил российского читателя с моей поэзией и утвердил во мне веру в правильность выбранного пути. Благодарен дорогим моему сердцу Н.Чернявскому и Г.Довнару, О.Холошенко и И.Савичу за, можно сказать, опекунское отношение ко мне.
Кстати, о судьбе. Ее вообще могло не быть. Когда мне было 6 лет, я жарким июльским полднем бродил по двору шахты №100, что была недалеко от дома. Очень хотелось пить, и тут я увидел вагонетку с заваренным верхом, она напоминала бочку, в нижнюю часть которой был вмонтирован кран. Что мне стукнуло тогда в голову, и сам не знаю. Но рука потянулась к крану. Желая утолить жажду, открыл его и не успел подставить под струю рот, как в кожу ног вгрызлись брызги – колючие, обжигающие до волдырей. Я быстро закрыл краник и отскочил. В вагонетке оказалась смертельно ядовитая кислота – каустик. Чудом не подставил под струю рот. Значит, судьба уберегла. Так что, на нее никогда не сетую. Принимаю то, что есть с надеждой на лучшее.
Вообще, чем старше становлюсь, тем меньше ощущаю в себе злости, а больше сострадания и желания сделать даже для своего врага что-нибудь доброе. Лень на ненависть отвечать ненавистью. Может, это возрастное – больше думается о душе, чем о плохом. А может – реакция на окружающую действительность, в которой так мало доброты и так много корысти, злобы.
«НЕ ТОТ УБОГ, КТО НЕ ОДЕТ В МЕХА, А КТО В МЕХАХ, НО ХОДИТ БЕЗ ДУШИ»
– «Обязанность писателя не в том, чтобы много писать обо всем, а в том, чтобы произведениями своими посеять полезные истины нравственности. И в этом – путь к добродетели». Это фраза Писарева, и написана она в 19 веке. А что сегодня писатели, люди искусства сеют своими произведениями? Не обо всех, конечно, речь, но о тенденциях?
– Так ведь, тот же Писарев сказал еще так: «Без нравственности никакое произведение словесности не может заслужить общей похвалы, потому что порок никогда не бывает общим. Упадок словесности означает слабость воображения, слабость воображения означает уменьшение способностей ума, с уменьшением способностей ума уменьшаются все способности души и сердца, и человек – пресмыкается». Два века прошло, а мы все наступаем на те же грабли. Посмотрите на книжные прилавки – там тьма пестрых обложек, под которыми – тьма моральная. Серые по мысли детективы, так называемые дамские романы, не несущие ничего ни дамскому уму, ни сердцу, кровавые боевики… И все это, получается, востребовано, люди читают эту муть и не становятся ни умнее, ни добрее. Скудный словарный запас, сквернословие, пошлость, дистрофия мысли и чувства истребляют в читателях сострадание, радость, понимание красоты жизни. И это, независимо от того, на каком языке написаны книги.
Нравственная убогость вредна на любом языке. Если вдуматься, то нет большего эгоиста, чем та интеллигенция, которую я бы назвал «псевдо». Ее процент небольшой, но она развращает все человечество. Пишут, пляшут, поют всякую мерзость, только бы заплатили. «Дай секса, мертвый человек!», «Бог приказал мне содрать с тебя кожу живьем» – это эстрадный бред. «Убийца приходит по четвергам», «Откровенные трусы» – это книжный. Бердяев как-то писал: «Сегодня время изгнало Музу и призвало Мамону – лукавую богиню торгашества с ее сутенером и сожителем Золотым Тельцом, питающуюся исключительно потом и кровью людей труда». Свобода, лишенная нравственной основы, всегда опасна для общества. Искусство, у которого нет духовного начала, легко может привести страну к гибели.
Конечно, же, есть и замечательные, умные и добрые произведения, созданные талантливыми авторами. Лина Костенко, Валерий Полуйко, Тамара Севернюк, Владимир Костров, Олег Чухонцев… Список можно продолжать долго. Просто, на мой взгляд, настоящее искусство нужно пропагандировать, поддерживать. И в этом должна проявляться мудрость власти. А в противном случае псевдоискусство роет бездну саморазрушения между всеми слоями общества, минуя чувство любви, органы зрения и слуха, проникает в самую глубину подсознания, и человек становится беззащитным перед этой новой формой агрессии, готовым к бунту, насилию и всему, исходящему из недр ада. Примеров этому достаточно, и уже во многих странах.
НЕ ДОНЕЦКИЙ ТРАКТ, НО ЛУГАНСКАЯ ТРОПИНКА…
– Не могу не вспомнить отличную повесть Андрея Медведенко «Нельзя не вернуться», на мой взгляд, незаслуженно не замеченную критиками, но пришедшуюся по душе читателям, увы, немногочисленным, если учесть традиционно маленький тираж. Повесть о событиях 1943 года в Луганской области, о настоящем подвиге разведчика Льва Бреннера и его связного Вити Пятеркина. О том, как зверски замученный гестаповцами Бреннер так и не стал героем войны, а имя его, вплоть до выхода книги, оставалось безвестным даже для историков. Как писалась книга, и нет ли в планах новой повести или романа?
– Писалось легко и интересно. А ощущение было грустное. Действительно, человек отдал жизнь за свободу Родины, которая этот подвиг отвергла, а героя постаралась забыть, возвеличив предателя, практически, его убийцу. Это страшно.
А в планах – и новые повести, и роман, уже написанный, о жизни моих земляков-шахтёров. Название его «Притяжение любви» – тоже близкое всему моему творчеству.
Еще в планах – новые стихи, работа в редакции Книги памяти. В планах – сама жизнь, невзирая ни на что.
А НАПОСЛЕДОК…
Завершить беседу с моим другом и ровесником Андреем Медведенко хочу цитатой профессора Дмитрия Креминя: «Придет время, и исстрадавшийся наш соотечественник вернется к поэзии, без сомнения. Талантливые и пронзительные по духу поэтические сборники Андрея Медведенко обретут полет в душе уже молодого поколения. Как мне представляется, он принадлежит к плеяде ярких современных поэтов. Пусть у него – не Донецкий тракт, а Луганская тропинка, это лишь поэтический образ. Мировая столица поэзии – маленькое человеческое, великое человеческое сердце». И лучше не скажешь.
Беседовал Владимир СПЕКТОР