Умевший летать: ушел из жизни Петр Мамонов
Бывают в искусстве творцы, вспыхивающие и выгорающие дотла в считаные годы, — вспомним хоть Артура Рембо, хоть Сильвию Плат, хоть любого из печально знаменитого рок-н-ролльного «Клуба 27». Бывают и те, кто горит ровно, уверенно, долго — разве что слегка тускло (nomina sunt odiosa). Но случаются и по-настоящему редкие в своем величии художники, которым выпадает освещать своим талантом — ярким, искрящимся — жизнь нескольких поколений. Таким был Дэвид Боуи. Таким был Серж Генсбур. Таким был и Петр Николаевич Мамонов — хотя странно, нелепо писать о нем в прошедшем времени. 15 июля не стало замечательного русского актера, музыканта, философа — его жизнь, как и жизни многих других в эти печальные годы, унес коронавирус. «Известия» вспоминают, кем был для всех нас Петр Мамонов.
Он родился 14 апреля 1951 года в интеллигентной московской семье (отец — инженер, мать — переводчик со скандинавских языков). Провел детство в знаменитом Большом Каретном, во дворе, еще помнившем удалую юность Володи Высоцкого. С раннего детства любил танцевать (оттуда пошли его знаменитые сценические движения со «Звуками Му»), слушал много западной музыки — причем в отличие от большинства друзей отдавал предпочтение не «битлам» и «роллингам», а менее популярным в СССР черным ритм-н-блюзовым и джазовым артистам вроде Рэя Чарльза и Майлза Дэвиса. Как и многие другие богемные персонажи 1970-х, окончив институт, перебивался на разных работах — от переводов зарубежной поэзии до растопки котельной. Много писал сам — только в 1980 году сочинил больше 70 песен. В конце концов всё привело Мамонова к созданию собственной рок-группы, получившей название «Звуки Му», — дальнейшее, как говорится, уже история. 30 лет назад казалось, что творчеству Мамонова уготовано место в рок-энциклопедиях; сегодня же явственно видно, что место его — в общей сокровищнице отечественной культуры.
Прославившие его босховские зарисовки абсурдной жути прозябания советского человека многими были поняты сперва на уровне анекдота — разве можно всерьез воспринимать все эти «люляки», «бутылки водки», «кафель наклею на стены сортира»? Лишь со временем пришло понимание, что «Петя — отец родной», как кричали ему на концертах малолетние панки, оказался настоящим художником, понявшим и транслировавшим в своем творчестве действительность куда точнее и тоньше, чем окружавшие его толпами «прорабы перестройки». Уже в 1990-е, став, по сути, сольным артистом, он продолжил свои изыскания — и вдруг явно понял, что абсурд жизни не только пугающ, но и прекрасен. Это, видимо, и был «дамасский момент» Мамонова, Савл обратился в Павла — бывший пьяница и нечестивец, циник с тонкой душой уверовал. И уверовал всерьез, без оговорок, «буддизма» или «коловратов», как то было со многими его коллегами по рок-н-роллу.
Этому нравственному выбору предшествовали рок-н-ролльные годы — сперва в андерграунде, потом и на международной сцене (напомним, что со «Звуками Му» работал сам Брайан Ино, один из величайших продюсеров в истории рок-музыки). «Демон алкоголь» и прочие спутники богемного уклада, разумеется, сопутствовали — но, возможно, именно избранная Мамоновым маска «юродивого», «серого голубя» и помогла ему сохранить свое чистое внутреннее «я». «Есть такой христианский подвиг — юродство. И тут что-то от него. Я вот, допустим, в свое время принял удар на себя. Не стал кричать: мы ждем перемен! А сказал: я урод. Хочешь с таким жить — будь таким. Хочешь скорее от этого убежать — не будь таким никогда. Я сижу, как старый подвижник, по уши в болоте и кричу: «Ребята, не ходите туда!» Вот что я пытался всю жизнь делать. А сейчас могу уже, кажется, сказать что-то более путное. Короче, раньше мы разрушали, а сейчас время созидать», — рассказывал он годы спустя «Известиям».
«Я самый плохой, я хуже тебя, / Я самый ненужный, я гадость, я дрянь, / Зато я умею летать!» — выкрикивал он душу в «Сером голубе», песне, которую можно было бы назвать «программной», не будь подобные пафосные определения органически чужды самой натуре Мамонова. Именно такими «серыми голубями», неприметными птицами высокого полета, были и многие его киногерои — саксофонист Леха Селиверстов из «Такси-блюза», отец Анатолий из «Острова». Но подвластны ему были и иные ипостаси. Его Иван Грозный в «Царе» стал, пожалуй, едва ли не самым сильным воплощением на экране жестокого и набожного государя со времен Эйзенштейна. Мамонов не «переиграл» Черкасова, но встал вровень с великим актером. Впрочем, ко времени съемок «Царя» Мамонова-актера знала уже вся Россия — и, возможно, для многих он был более известен именно по экрану или театральной сцене, нежели по своему рок-прошлому.
От этого прошлого он долго и сознательно уходил, найдя иные способы самовыражения. Уехав в 1995 году жить в деревню, он открыл для себя иную — настоящую, как оказалось, — веру. «Стал думать, для чего вообще жить, для чего мне эти отпущенные семьдесят — или сколько там — лет жизни. А прапрадед мой был протоиереем собора Василия Блаженного. Дай, думаю, куплю молитвословчик, посмотрю, о чем они там молятся», — рассказывал он журналисту Сергею Гурьеву. Так уж вышло, что даже отпущенный ему срок он угадал точно...
Его долго и незаслуженно обходили с государственными наградами — тем более странно, что многим его коллегам по рок-сцене, давно перешедшим в разряд «архивных дедушек» или, пуще того, записных оппозиционеров, не отказывали в званиях и орденах. Всё же получил свой орден и Мамонов — истинный патриот России, большой художник, глубокий философ искусства. В начале июля был подписан указ о награждении его орденом Дружбы; в каком-то смысле это была последняя дань страны, которую он по-настоящему, без оговорок любил всю жизнь, своему великому артисту, трагику и комедианту, поэту и романтику.
«Время печали еще не пришло» — назывался фильм Сергея Сельянова, в котором Мамонов сыграл одну из тех ролей, что становятся по-своему пророческими. Таинственный «изыскатель» Мефодий, указывающий наивным селянам знаки и знамения, обращается в финале могучим дубом. Сегодня время печали пришло. Петр Николаевич Мамонов покинул нас. Теперь его место всецело в истории русской культуры. Навсегда.