Подводник, тестировавший затонувший «Курск»: Экипаж лодки был какой-то обреченный…
Что ему показалось подозрительным, какова доля подводника и что он получил за доблестную службу и подорванное здоровье, «Комсомолке» рассказал Александр Жлобич, который 18 лет провел на атомных подводных лодках.
«Пошел на «Курске» в море, смотрю - на нем узлы с предыдущих лодок...»
Александр Александрович стал подводником в 18 лет, когда в 1983-м году его по комсомольской путевке призвали из БССР на корабль «Минский комсомолец».
- Была такая дивизия имени 50-летия ВЛКСМ, еще она называлась 11-я дивизия атомных подводных лодок, в то время ее укомплектовывали белорусами от 40 до 60%. Так и называли «Белорусская дивизия», ею и руководил белорус - Герой Советского Союза Егор Андреевич Томко. Находилась она в 120 километрах севернее Мурманска. За отличную службу я даже был занесен в книгу почета белорусской дивизии, первым из личного состава.
- Совершили подвиг?
- Всякого хватало: и горели, и тонули, но за подвиг это не считали. Подводники занимаются охраной мирной жизни, это последний рубеж обороны. Если бы мы применили оружие, больше бы никто ничего применить не смог.
- А как вы попали на «Курск»?
- Я служил на 1-й и 2-й лодках третьего поколения, всего их было 14. 14-й, последней, якобы усовершенствованной, был затонувший «Курск».
Представьте: развал СССР, промышленность разбита, комплектующие делали в Грузии и Карабахе, на заводах, лежавших в руинах. В тех условиях и строилась подводная лодка «Курск», в народе ее еще прозвали «кооперативной».
Наша дивизия была завязана на промышленности: вместе с экипажем мы принимали новые корабли, обкатывали их. Потому что экипаж сформируют, его обучат, но практических навыков управления у них нет. Мы обкатывали в том числе и «Курск», около двух месяцев. Я пошел на ней в море, смотрю, а некоторые узлы и механизмы - с предыдущих лодок, мне хорошо знакомых. Я по номерам запомнил. То, что было, из того и слепили.
Наша первая лодка хоть и несла усиленный режим эксплуатации, была сделана по-человечески, мы за нее не боялись, называли «ласточкой». Кто со мной служил, все говорили: с нашим кораблем может что хочешь случиться, но никогда он не утонет и не сгорит. Мы были в нем уверены, а в этом уже уверенности не было. Хотя «Курск» утонул не из-за технической неполадки, а из-за торпеды...
Но корабль кораблем, а был еще и экипаж. Он тоже формировался в пиковый момент развала Союза. В те времена к флоту интерес уменьшился, командир подводной атомной лодки получал меньше дворника в городе, до пяти долларов в месяц. В то время было мнение, что военнослужащие - как нахлебники на шее у гражданского населения. Доходило до того, что по приказу министра обороны военнослужащим не рекомендовалось находиться в городе в военной форме одежды - в связи с участившимися случаями нападения на военнослужащих...
- И что же не так было с экипажем «Курска»?
- Знаете, бывало, стою на построении с экипажем «Курска» и вижу, что они с какой-то грустинкой в глазах. Я еще тогда ловил себя на мысли, что что-то в них не то, чувствовалась некая обреченность.
Два моих сослуживца позже были прикомандированы к «Курску», на нем и погибли. Помню, еще меня звали: переводись, мол, к нам корабль, квартиру служебную получишь - живи да радуйся. Но я в 1997-м только демобилизовался, отказался: «Спасибо, я но уже хочу домой». Бог уберег, иначе был бы на том свете вместе с экипажем «Курска».
«Спустишься, бывало, в трюм - выть хочется»
- На лодке, где вы начинали служить, было много оружия?
- И не только ядерного. По образованию я химик-дозиметрист. У нас на лодке были ядерные реакторы и ракеты с ядерными боеголовками. Тогда США и Россия очень хотели друг друга победить. Иногда от страха мы чувствовали ритм собственного сердца в ушах. Особенно когда поступал сигнал «аварийная тревога». Это могли быть последние минуты жизни. У тебя было 30 секунд, чтобы добраться до своего отсека, если находился в аварийном отсеке - должен был остаться в нем. При этом лодка полностью герметизировалась, отключалась вся вентиляция, в случае если команда не справлялась с критической ситуацией - пожаром или течью, в аварийный отсек допускали газ, который убивал все вокруг.
Лодка стоит полтора-два миллиарда долларов, по цене это как затраты на Минск со всем обеспечением. Чтобы она жила, применяются такие системы, которые человек слабо контролирует. Например, чтобы вылетела ракета, нужно открыть крышку ракетной шахты, для этого применялся воздух высокого давления - примерно 400 килограммов на квадратный сантиметр. Представьте, что произойдет, если этот воздух случайно попадет в отсек. К примеру, давление в автомобильном колесе - два килограмма, а при давлении в двигателе автомобиля 9 килограммов бензин самовоспламеняется...
- Были ситуации, когда вы пожалели, что попали на лодку?
- И не раз. Помню, спустишься в трюм, обнимешь голову, выть хочется, а кругом тишина. Такое в основном было по молодости. На наш славный «Минский комсомолец» я пришел молодым матросом, отслужив всего шесть месяцев. «Старички» служили уже второй, третий год. А издеваться там любили ребята - не дай бог... Человеческий фактор во все времена никто не отменял.
- Компенсацией служили хорошие зарплаты?
- Да, после пяти лет службы я получал больше, чем министр обороны СССР. После 10 лет службы на атомной подводной лодке я имел право получить квартиру в любом месте СССР, кроме столиц союзных республик. Но после дембеля, в 97-м, мне ответили: «Кто законы сочиняет, пусть он вам и наливает. А у нас квартир нету...». Но что квартира, было время, когда наши дети голодали, картошке были рады. Вот вам и подводники. Это здесь они герои, а так - обыкновенные ребята, труженики моря...
«Моя кровать стояла в 10 метрах от ядерного реактора»
- Вы ведь вернулись на подлодку еще на четыре года, но уже в 2007-м. Гибель «Курска» не стала для вас предостережением?
- Ну как «Курск» может стать предостережением, когда, простите за выражение, в кармане ни шиша? К примеру, на гражданке я получал 100 долларов, а на подлодке предлагали порядка трех тысяч. Плюс там все знакомые, атмосфера хорошая...
- Но ведь служба на подлодке, наверное, влияла и на здоровье?
- Да, сейчас у меня от радиации повреждена щитовидка, гормоны зашкаливают... Много лет моя шконка (кровать. - Ред.) стояла в 10 метрах от ядерного реактора. Я там спал, ел. Считалось, что реакторы защищены биологической защитой, мы тогда не переживали...
Но после дембеля профессию я поменял: теперь развожу пчел, как мой дед и прадед, а теперь и сын. У меня пасека, дел немало, но я все время вспоминаю службу. Например, как в 89-м мы только под водой провели 260 суток. Приехав тогда в отпуск, я решил жениться, потому что понял, что больше не выдержу. Это называется усиленный режим эксплуатации корабля. И так годами. Порядка 80% наших ребят - разведенные, женщины не выдерживали, убегали, 40% - язвенники, пища вся - консерванты, свежая картошка лишь первые две недели после погружения, а затем маринованная, сушеная плюс тушенка и дистиллированная вода...
Но знаете, я ни о чем не жалею. И даже сейчас, спустя годы, мне часто снится наше море и наша лодка, мой экипаж, ребята, с которыми много лет мы были плечо к плечу и с которыми прошли огонь и воду.
КАК ЭТО БЫЛО
Российский атомный подводный ракетоносный крейсер «Курск» принят в эксплуатацию 30 декабря 1994 года. Базировался в Видяево. Затонул в Баренцевом море на глубине 108 метров в ходе проведения военно-морских учений Северного флота. Трагедия произошла 12 августа 2000 года, в 175 километрах от Североморска. В результате катастрофы все 118 членов экипажа погибли. По количеству жертв катастрофа стала второй в послевоенной истории российского подводного флота после взрыва боезапаса на Б-37 (в 1962 году на ней взорвался весь торпедный боезапас, погибли 122 человека).
По официально версии, «Курск» затонул из-за взрыва учебной торпеды.