Добрый Шубин

Добрый Шубин, или просто Шубин – персонаж шахтёрского фольклора в Донбассе, горняцкий дух, похожий на гнома, «хозяин шахты» и покровитель шахтёров. «Добрый Шубин» – так назывался и сорт напитка, выпускаемого донецким заводом «Сармат» и очень любимого моим тестем.

Донбасс сам по себе был и остаётся территорией в экологическом отношении неблагополучной и перегруженной многими отрицательными факторами собственной индустриально-промышленной деятельности. Развитая химическая промышленность, чёрная и цветная металлургия, непосредственно добыча и обогащение угля, производство ртути, действующие тепловые электростанции, комплексы азотной кислоты, фосфатных удобрений, соды, продукция оргсинтеза, нефтеперерабатывающие, стекольные и цементные заводы, азотно-туковые комбинаты и многое другое не оставляли шансов дончанам быть безупречно здоровыми.

Ещё проживая в Горловке в родительском доме, просыпаясь утром, я исключительно по запаху воздуха, лежа в кровати определял, откуда дует ветер, идти на рыбалку или нет. Я к чему: заболеваний, связанных с вредной окружающей средой было в изобилии, долго перечислять, да и сам Господин Cancer был не редкостью... Словом, организмы жителей Донбасса были не в первом поколении ослаблены и вспаханы для приёма десятков осложнений и последствий вредоносного вторжения окружающей среды в их естество и хрупкое благоденствие, куда очень бесцеремонно и вторглась своими чёрными крыльями Чернобыльская демоница. Радиация понеслась вприпрыжку по Украине, от нас не очень тщательно прятали карты распространения невидимой смерти и мы видели, что Донбасс, невзирая на значительное удаление от эпицентра беды, был накрыт ею почти полностью, что и подтверждалось смертями и заболеваниями.

Государство не признавало это последствиями техногенной катастрофы, дистанцировалось от народа и ничего не было должно пострадавшим. Жители Донбасса, и не только его, смиренно тратили свои трудовые сбережения на совершенно бесполезное лечение своих близких, как могли добывали грузинский «Катрекс» их черноморской акулы, какой-то тмин, специальную соду, лечащие врачи из-под полы и шёпотом втюхивали что-то своё очень дорогое, дело заканчивалось выносом гробов и вывернутыми карманами скорбящих родственников. Претензий ко врачам предостаточно, есть фамилии, но нет желания «благодарить» снова, ибо… ушедшие родственники просили этого не делать. Я не понаслышке нахожусь в теме, похоронив почти всех своих родственников на Украине благодаря Mr.Crаbs.

Так вот, заболел мой тесть, мужчина правильных основ и поведения, шофёр с огромным стажем и опытом, большого мужества и твёрдости личность. Стали беспокоить лёгкие – не то, чтобы очень – слегка тяжелее стало дышать. Прошёл по врачам, попал на обследование в тубдиспансер. Когда приехали мы, он очень обрадовался и засобирался домой. Тем более я, будучи с ним в дружеских отношениях, подшучивал: дескать, нужно водку пить с шашлыком, а ты тут вшей кормишь. В тубдиспансере нам дали направление ещё куда-то, мелочёвая формальность, проверить кое-какие подозрения. Из этого «кое-где» мы были отправлены в онкодиспансер на анализы, эдакий, солженицынский раковый корпус, до ужаса типовой многопалубный крейсер на одной из городских возвышенностей Донецка. Во многих городах они одинаковой архитектуры. Ничего не ёкнуло, ничто не предсказало большой беды, отнеслись, как ко врачебной формальности. Только в фойе этого Храма Смерти я увидел, что разрушают стены регистратуры и переносят на несколько метров дальше все стеклянные витражи картотеки.

Я от скуки спросил у руководившей там женщины в сине-зелёном костюме: что и зачем вы делаете? Она посмотрела на меня и ответила, расширяемся, детская картотека больных уже не помещается в старых пределах, множится армия заболевших день ото дня. Стало жутко. Затем пригласили нас, предварительно выпроводив в коридор тестя, и сказали то, что должны были сказать про оставшиеся два месяца на всё про всё у нас в одной, в общей с ним жизни.

Волос поднялся дыбом, тысячей иголочек закололо по всему телу, в глазах ощущалась металлическая стружка. Нужно было выходить в коридор и посмотреть как-то в глаза моему тестю и другу. Но как? Я толкнул дверь, он уже смотрел в её створ и ждал. Я улыбнулся, как мог – поехали домой, нам нечего больше здесь делать! На самом деле всё было не так. Очень скоро мы вернули его в Раковый корпус в качестве госпитализированного больного. Было много всего: химия, медикаментозное лечение, постоянный контроль продвижения рака по лёгким и новые пути распространения метастаз, всяческие способы получения волшебных лекарств из всех кружащих вокруг нас источников надежды и обмана, осетрина и икра из Астрахани и просто деньги под новые предложения какого-то лечения. Затем просто вытолкали из Центра по причине бесполезности лечения.

Дома мы с любовью и лаской находились рядом и лечили, как могли. Он подыгрывал нам, прекрасно понимая ужасную степень происходящего, говорил, что в этом году абрикосы будет ещё больше, чем в прошлом, ка-а-ак соберём, ка-а-ак накрутим повидла и компотов! Мы знали, что до урожая не доживёт и тайком плакали. Уже мы выносили его на улицу на одеяле, идти он не мог, да и лёжа задыхался. Дальше было хуже. После очередного приступа тестя положили в участковую больничку, где мы и дежурили по очереди. Он любил, когда дежурил я, ему было проще, нужно везти в туалет, затем купаться и мыться, просто поговорить и забыться. Я это делал легко и весело, если уместно так сказать. Ему было легче, потому я дежурил почти каждый день, а ночью была его сестра. С каждым днём мы всё ближе подбирались к краю его жизни и пытались выполнить правильно все ментальные условности и человеческие обязательства.

Он говорил, что очень хочет покурить. Я не давал, дескать, нельзя! Он кивал, понимаю. Просил дать бутылочку «Добрый Шубин», ему так хотелось, что аж в глазах стояла кружка. Я отказывал, врачи не советуют. В один из дней я сдал вечером дежурство его сестре и ушёл домой. Утром сварили кашки и я поехал в больничку. На финишной прямой от остановки автобуса до крыльца больницы был торговый павильон. Я подумал – какой нельзя? Человек уже на краю жизни, нет ни одного шанса на выздоровление, просит бутылочку своего любимого «Добрый Шубин» и я умничаю и морочу ему голову какими-то медицинскими ограничениями! Купил я «Добрый Шубин» и окрылённый спешу к больничному крылечку, что бы сделать дорогому инее человеку приятное.

И вдруг… вижу, что на ступеньках стоит Тётя Валя, его сестра! Почему не в палате? Уснул? Обход? Вижу её обречённую позу, неподвижную и скорбную, сгорбленную, с висящими, как плети руками: «Нет больше его…». Я застыл в оцепенении, в руках кашка и бутылка вожделенного им напитка, ставшая такой запоздалой и уже неуместной, которую он так и не смог добиться от меня, своего зятя и друга. Осознание своего бессилия что-либо исправить, возвратить и переделать по сей день не даёт мне покоя и бередит душу. Я отдал ему эту бутылку, положил на могилку, но он уже не смог её взять, а ведь так хотел…

Илья Симачевский, город Ахтубинск