Из писем Николая Первого родственникам
Императора Николая Первого в относительно недавнее время не особо «жаловали» советские историки. Для них он был жандармом Европы, врагом декабристов и Герцена, жестоким душителем свободы, едва ли не бездушным истуканом с холодным каменным сердцем… И всё-таки Николай Павлович был живым человеком. У него были свои мечты и разочарования, он не был чужд сострадания к другим людям и рыцарской верности своим идеалам.
Читая письма императора к многочисленной родне, мы открываем для себя другого Николая Первого – не знакомого из учебников ограниченного самодура, а живого искреннего человека, достойного нашего уважения и, может быть, даже жалости…
«Молитесь за меня Богу, дорогая и добрая Мари! Пожалейте несчастного брата - жертву воли Божией и двух своих братьев! Я удалял от себя эту чашу, пока мог, я молил о том Провидение и я исполнил то, что мое сердце и мой долг мне повелевали. Константин, мой Государь, отверг присягу, которую я и вся Россия ему принесли. Я был его подданный: я должен был ему повиноваться. Наш Ангел (имеется в виду покойный Александр I – авт.) должен быть доволен - воля его исполнена, как ни тяжела, как ни ужасна она для меня. Молитесь, повторяю, Богу за вашего несчастного брата; он нуждается в этом утешении - и пожалейте его!» - так писал своей сестре Марии Николай Павлович в тяжёлый для него день 14-го декабря 1825-го года.
А вот что царь писал старшему брату Константину уже после подавления восстания декабристов: «Ваша воля исполнена: я - Император, но какою ценою, Боже мой! Ценою крови моих подданных!» «Вчера была казнь. Согласно решению Верховного Суда, пятеро наиболее виновных повешены, остальные лишены прав, разжалованы и присуждены к каторжным работам или на всю жизнь, или на более или менее долгие сроки. Да будет тысячу раз благословен Господь, спасший нас! да избавит Он нас и наших внуков от подобных сцен!»
А это из писем Николая Первого к матери, Марии Фёдоровне: «Подробности относительно казни (гражданской – авт.), как ни ужасна она была, убедили всех, что столь закоснелые существа и не заслуживали иной участи: почти никто из них не выказал раскаяния. Пятеро казненных смертью проявили значительно большее раскаяние, особенно Каховский. Последний перед смертью говорил, что молится за меня! Единственно его я жалею; да простит его Господь и да упокоит Он его душу!» «Что касается моего поведения, дорогая матушка, то компасом для меня служит моя совесть. Я слишком неопытен и слишком окружен всевозможными ловушками, чтобы не попадать в них при самых обычных даже обстоятельствах. Я иду прямо своим путем - так, как я его понимаю; говорю открыто и хорошее и плохое, поскольку могу; в остальном же полагаюсь на Бога. Провидение не раз благословляло меня в некоторых случаях жизни, помогая мне в самых запутанных по видимости делах достигать удачи единственно благодаря простоте моих жизненных правил, которые целиком в этих немногих словах - поступать, как велит совесть. Я хорошо знаю, что и тогда, когда кажется, что следуешь велениям этого правила, можно все же ошибиться; но так как я видел, что, пренебрегая им, люди делали ошибки на каждом шагу, я предпочитаю заблуждаться честно, нежели как-нибудь иначе, и иметь совершенно спокойную совесть. Да поможет мне Бог; так как Он захотел возложить на меня это ужасное бремя, то я буду нести его до тех пор, пока у меня хватит силы, покорно принимая горести и заботы; ибо таков, очевидно, мой жребий.»