Сергей Переслегин: «Чтобы пробить новый железный занавес, нам придется выходить в космос»
Известный футуролог о том, почему Илон Маск — это Ленин наших дней
«Сейчас совсем не Карибский кризис. При всем уважении Донбасс — это никак не Куба. В современном мире, который я называю саванной и где идет охота всех на всех, абсолютно безразлично, вокруг чего разворачиваются конфликты», — констатирует футуролог и писатель Сергей Переслегин. О том, как Ленин умел предсказывать будущее, стоит ли спустя 30 лет после крушения СССР хоронить коммунистическую идею, когда начнется колонизация других планет, почему в США назревают «шахматы без пощады» и стоит ли России обменивать Навального на американского полицейского Дерека Шовина, убившего черного наркоторговца Флойда, Переслегин рассказал в интервью «БИЗНЕС Online».
«Ленин — один из самых сильных и недооцененных прогностиков»
— Сергей Борисович, в российском обществе кипят очередные политические страсти, но я позволю себе с вашей помощью взглянуть на них издалека — с высоты истории и из космической бездны. Как правильно отмечали еще в дореволюционном сборнике «Вехи», в нашей стране господствует диктатура политики: все только и говорят, что о санкциях, протестах, угрозе войны и пр. За всем этим как-то незаметно минул День космонавтики и очередной день рождения Ленина. Скажите, с вашей точки, был ли Владимир Ленин, задумавший перестроить историю человечества, хорошим футурологом и прогностиком?
— Для меня Владимир Ильич — один из самых сильных и очень недооцененных прогностиков, и это совершенно не шутка. При чем, одно — это предсказать победу мировой революции и то, что «наши дети будут жить при коммунизме» (это я Никиту Сергеевича Хрущева припоминаю), и совершенно другое — проявить, казалось бы, совершенно необъяснимый оптимизм при обсуждении и заключении Брестского мира в 1918 году. А это уже — Ленин. Кроме него, в общем-то, все были против Брестского мира. Против были все остальные партии, еще неотшумевшие после разгона Учредительного собрания, и даже в большевистском ЦК соотношение сил по этому вопросу было: 5 к 4. А что говорил в этой ситуации Ленин? Мало того, что он говорил: для нас, для Советской России, в данный момент времени прекращение войны на любых условиях является необходимым. Он внушил своим однопартийцам и другую важную мысль: этот мир (который впоследствии назовут Брестским) проживет недолго, не больше года. А потому вообще без разницы, что там будет написано.
Какой аналитический ум надо было иметь, чтобы сделать правдивый прогноз на год вперед в том историческом бардаке, который царил в 1918 году? Я довольно хорошо знаю то бурное революционное время, этот период истории я специально изучал, и могу засвидетельствовать, что ни в Германии, ни во Франции, ни в Англии не считали, что в течение года все закончится. Общее мнение об окончании Первой Мировой войны склонялось к 1919 году, а, может, и к 1920-21 годам. Надо было быть очень хорошим и точным аналитиком, чтобы понять: нет, этот мир (и не только Брестский, а вообще мир, ввязавшийся в первое глобальное военное противостояние и заново переписывающий свои границы) — даже меньше, чем на год. Это сильный вывод. (В ноябре 1918 года в Германии случится собственная «ноябрьская» революция, которая перечеркнет существование кайзеровского режима. Одновременно закончится Первая Мировая, итоги которой будут подведены в Версальском договоре летом 1919 года — прим. ред.)
— При этом Ленин ни с какой стороны не был военным стратегом.
— Да, он сделал чисто прогностический вывод. Возможно, и я бы сделал его на его месте, но, извините, с тех пор прошло более ста лет, и техника анализа и предвидения очень сильно возросла. У Владимира Ильича не было и десятой доли тех инструментов, которые есть сейчас у нас. Второй пример: в самом начале Первой Мировой войны практически все политические партии Российской империи — от октябристов и кадетов до эсеров и меньшевиков — поддержали свое правительство. Общий лозунг, как известно, был: «Война до победного конца». Нечто подобное произошло и в других воюющих странах. Даже социалисты-революционеры качали головами: «Да, мы все понимаем, война капиталистическая, но мы ведь должны…». И лишь два человека во всей тогдашней Европе — Владимир Ленин и Жан Жорес — четко заявили, что эта война приведет к колоссальным страданиям рабочих, и наша обязанность — выступать против нее. У всех остальных социал-демократов прозрение наступило в лучшем случае через полтора-два года, а у многих и вовсе не наступило. Сам французский философ Жорес за свой антимилитаризм, как известно, поплатился жизнью: 31 июля 1914 года, в самый канун развязывания боевых действий, он был застрелен в парижском «Кафе дю Круассан». Ленина, по всей видимости, спасло его полулегальное положение. Но его прогноз был, безусловно, сильным на фоне той патриотический истерии, которая предшествовала Первой мировой.
Третий пример. Ленин говорил, что, если бы в Германии произошла революция, это было бы гораздо важнее, чем революция у нас в России. И мы были бы обязаны пожертвовать собой ради их революции. Но ее пока нет, а, может, и вовсе не будет. И тогда наша революция, открывающая дорогу следующему типу мышления, оказывается важной, и мы обязаны приложить все усилия, чтобы ее сохранить. Не забудьте, что в тот момент времени все марксисты дружно утверждали, что социалистическая революция должна произойти в одной из развитых стран Европы, к которым Россия никоим образом не относилась. Тем самым они автоматически полагали, что русская революция — как бы не настоящая. Это касается и так называемого предательства части лидеров РСДРП (б) накануне 25 октября 1917 года.
— Я понимаю: вы говорите, прежде всего, о Зиновьеве и Каменеве, которые за два дня до октябрьских событий опубликовали в горьковской «Новой жизни» открытое письмо о несвоевременности социалистической революции в России.
— Да, и это было в значительной степени связано с тем, что они полагали: наша революция — в принципе невозможна. Григорий Зиновьев и Лев Каменев были довольно приличными марксистами, однако сильный прогностик никогда не может быть чистым теоретиком. Он практик, но при этом он мыслит. И Ленин, поставивший все на карту 25 октября, оказался более прагматичным, чем «пленники» абстрактного марксистского мышления Каменев и Зиновьев.
Я думаю, что эти трех мною приведенных факторов достаточно для характеристики Ленина как прогностика, но все-таки добавлю еще один, довольно важный штрих. Яков Слащев-Крымскмй, человек довольно умный и известный (один из лидеров Белого движения, генерал-лейтенант, прототип генерала Хлудова из булгаковской пьесы «Бег» — прим. ред.), как-то сказал, что он долго пытался понять, за что воюет Белая гвардия. «Я спрашивал у Деникина, я спрашивал у Врангеля, но так и не смог для себя составить ответ на этот вопрос, — признавался Слащев. — Но когда я сам начал анализировать, то получилось, что мы воюем примерно за то же, что и большевики. Только они говорят, что они это сделают в любом случае, а мы говорим, что с соблюдением особых прав и законов». По словам генерала выходило, что белые оказались неспособны ничего предложить вообще — весь существующий план был взят у большевиков. А они, как-никак, двадцать лет готовились к захвату власти. И в нужный момент они оказались к этому готовы. «Мы же, — рассуждает Слащев, — двадцать лет эту власть охраняли, но нам оказалось нечего им возразить». Вот эти высказывания человека, который до падения белогвардейского Крыма был открытым врагом большевиков — дорого стоят. И они напрямую относятся к тому, каким прогностиком был Ленин (из высказываний генерала Слащева-Крымского: «Мне пришлось спросить Врангеля: за что мы боремся, за отечество или за французов? Мне пришлось заявить, что я поднимал восстание против Советской власти как против ставленников немцев, а теперь вижу, что мы служим французам и отдаём им отечество». В 1921 году Слащев вернулся из эмиграции в Советскую Россию, преподавал в Москве в школе красного комсостава «Выстрел» вплоть до 1929 года, когда был убит красным курсантом-«мстителем» — прим. ред.)
— Ну, и пятым пунктом (чтобы получилась пятиконечная звезда) можно добавить «Апрельские тезисы» Ленина, провозглашавшие переход от буржуазной февральской революции к революции социалистической. Тогда даже соратники Владимира Ильича по партии лишь покрутили пальцем у виска: «Чудит Дед».
— Я здесь добавлю еще и следующее: для меня Ленин всегда был слабым теоретиком. Когда при мне начинают заводить разговоры, какой он был великий философ-марксист… Ну, нет. А вот прогностиком, стратегом и политиком он был замечательным.
«Нам шлепнули по рукам с нашей идеей рукотворного рая, но идея коммунизма не перестала быть заманчивой»
— Нынешний 2021 год — это год 30-летия крушения СССР, юбилей сворачивания социалистического проекта. Получается, что самый глобальный прогноз Ленина о построении коммунизма — так и не сбылся? Или этот проект пока рано хоронить?
— Хоронить его, конечно, можно, но при этом давайте заметим еще одну важную вещь: вообще-то глобальный прогноз либералов также не сбылся. И я сейчас далеко не только про Россию.
— Вы про объявленный (после крушения СССР) «конец истории» у американского философа Фрэнсиса Фукуямы и про ожидаемое триумфальное шествие западных либеральных ценностей по всему миру?
— Да, и, в общем-то, пока ни один из глобальных прогнозов, которые делались на Западе, причем — гораздо позднее, чем у Владимира Ильича или даже у Иосифа Виссарионовича — так и не реализовались. Все эти западные прогнозы очень четко показали свою нежизнеспособность. Поэтому на западном фоне я бы не стал так уж сильно критиковать нашу сторону.
Кстати, замечу: Ленин никогда так уж сильно не разрабатывал идею коммунизма. Он занимался государственным капитализмом, который он называл социализмом, и его он довольно прилично спроектировал. По ленинскому проекту Сталин позднее и развернул социалистическую индустриализацию — достаточно успешную, как бы ее сейчас не пытались раскритиковать. Дальше, на следующее количество поколений, он не смотрел. Следовательно, следующий ход в этой шахматной партии сделан не был. А говоря о том, что социалистический проект в итоге был уничтожен, надо иметь в виду уже его следующую стадию: 1960-е годы. Если бы я предъявлял претензии к банкротству социализма, то уж, скорее, к Никите Сергеевичу и Леониду Ильичу, нежели к Иосифу Виссарионовичу. Во временном промежутке они к нам ближе, и по ходу развития социалистического проекта они могли бы вносить в него серьезные изменения.
В действительности же в марксистской схеме всегда присутствовала одна серьезная ошибка: марксизм никогда не учитывал технологическое развитие.
— Хотя рабочий класс — это единица и субъект технологического развития.
— Фридрих Энгельс это, естественно, знал, и писал об этом. Но когда марксизм стал превращаться в доктрину, вся доктрина в целом подразумевала, что серьезных изменений в технологиях не произойдет. И это было, разумеется, серьезнейшей ошибкой основателей марксистской философии. Но надо ли нам теперь хоронить коммунистический проект? Здесь складывается очень интересная ситуация: возродить проект сейчас нельзя — в том виде, в котором он был прежде. Точно также нельзя возродить и либеральный проект, и проект Рэймонда Курцвейла, и проект Римского клуба — ни один из них сейчас не живет. Возникла задача новой сборки. Но, смотрите, в этой новой сборке некоторые моменты социализма все равно неизбежны — мы никуда от них не денемся. И, кстати, последняя серьезная работа Римского клуба — доклад «Come on!», подготовленный Эрнстом Вайцзеккером и Андерсом Вийкманом — довольно жестко говорит примерно об этом. Исходя из вышеизложенного, я бы сформулировал так: старый коммунистический проект, безусловно, следует захоронить, и это можно было сделать еще лет 50 назад. Но, это вовсе не означает, что сама идея, положенная в основу проекта, будет навсегда уничтожена. Я еще в 1990-е годы, когда происходил распад СССР, откровенно сказал (и с тех пор эта мысль у меня никуда не делась): «Давайте не будем считать, что первый же мужик, который сиганул с колокольни с искусственными крыльями и разбился, доказал принципиальную невозможность аппаратов тяжелее воздуха». А в нашем случае социальные технологии на много порядков сложнее первого воздушного шара братьев Монгольфье.
— Впрочем, сам коммунизм придумали не марксисты — там имеет ли смысл погребать идею вместе с ними? Возращение в Эдем, тысячелетнее царство праведников — это ведь все заимствовано из христианства. Как и тысячелетний Рейх, кстати.
— Связь коммунизма с христианством абсолютно самоочевидна. И именно поэтому социалистический эксперимент в более жесткой и фанатической форме удалось реализовать в православной России, нежели на Западе, который к началу ХХ века свои христианские корни в значительной степени утратил. Смотрите, что такое, по сути, идея коммунизма? Это рай без Бога. Не потому, что против Бога, а потому что люди, с точки зрения коммунистов, сами способны построить Эдем. Очень самонадеянно, конечно, но это грех, а не порок — это я вам как христианин скажу. Почему идея о том, что люди это могут сделать сами, без помощи и совета Бога — это грех, а не порок? Простое сравнение: маленький ребенок пытается сам завести машину отца. Ничего хорошего в этом нет, и отец очень сильно шлепнет сына по рукам. Сын обидится, но поймет отца и через какое-то время пойдет учится вождению. Так и нам шлепнули по рукам с нашей идеей рукотворного рая, но от этого сама идея коммунизма не перестала быть заманчивой.
А вот мысль о том, что люди всегда будут торговать, обманывать и эксплуатировать друг друга и что это естественно — это уже не грех дерзкой юности, это порок взрослого, предавшего своего Бога. И в этом плане с идеей капитализма все обстоит гораздо мрачнее.
Теперь идем дальше. Существовала христианская утопия, и она сохранилась до сих пор. Есть коммунизм — идея «этического христианства» без Бога. Есть экология — «этическое христианство» без Бога и технологий. Это совсем смешно, но экологическое учение, тем не менее, тоже находит себе сторонников. И есть построенная на коммунистическом субстрате — но не на онтологии Бога, а на онтологии природы — ноосферная модель живой разумной Вселенной, которая стремится сама осознать себя. Кстати, это очень сильная модель. Сейчас многие умы работают в этой сфере. В частности, зона критического реализма в философии работает именно здесь. Но христианские и марксистские корни этого направления совершенно понятны и явственно различимы. Ну, и наконец, есть технологический рай — это идея Рэймонда Курцвейла (американского футуролога, предрекающего людям материальное изобилие и бессмертие при помощи искусственного интеллекта — прим. ред.). Однако в целом у всех перечисленных моделей — одни и те же исходные корни. И никуда мы от этого не денемся. Вопрос ведь не в том, хорош марксизм или плох, злодей ли Владимир Ильич или махатма? Может быть, они и плохи, и все это было реализовано ужасно. Но ведь всем этим моделям — более ста лет. А других моделей, которые хоть что-то предсказывают в истории, так и не было разработано вообще.
«Россия колоссально отстала в космической сфере. Но догнать нельзя, а обогнать — можно!»
— Я бы хотел плавно перешагнуть здесь к русскому космизму — ведь недавно мы отметили 60-летие полета Юрия Гагарина в космос. Это событие случилось, можно сказать, на вершине вектора коммунистической идеи. А потом все постепенно пошло на спад, и сейчас в космической сфере Россия, как говорят, уступает уже не только США, но и Китаю вместе с Индией.
— В этот день я, кстати, читал лекцию для школьников в «Кванториуме» (Пермский детский технопарк — прим. ред.). Но в чем базовая уязвимость русского космизма? В том, что это, прежде всего, русская философия, и она очень тесно связана с русским культурным кодом — кодом первооткрывателей, которые осваивали значительную часть гигантского евразийского материка (главным образом — его северную часть). В этом плане это — локальный, то есть национальный культурный код, и, тем самым, национальный проект. Превращение русского космизма в глобальный проект, выходящий на уровень Земли и выше, и есть ноосферный подход нашего соотечественника, ученого Владимира Вернадского и французского философа Тейяра де Шардена. В том, что Вернадский ссылается на русский космизм — тут вопросов нет, а де Шарден, в свою очередь, на Вернадского и Эдуарда Леруа.
— Реализовался ли русский космизм? Возможно, это и есть выход из тупика нафталиновых идей?
— Я бы выразился еще более радикально. Все, что мы сейчас можем говорить о кризисах — например, о нынешнем текущем и очень опасном кризисе, который с моей точки зрения эквивалентен античному кризису или же средневековому кризису XIV века — напоминает нам о том, что глобализация — это своего рода маркер. Когда начинается глобализация, это означает, что кризис — на пороге, он вот-вот грядет. Так рост температуры тела свидетельствует о заболевании. Это первый момент. А второй заключается в следующем: чтобы выйти из кризиса, нам волей-неволей надо преодолеть пределы глобализации. После катастрофы бронзового века нужно было осваивать Средиземноморье (до этого глобализация была восточно средиземноморской). После катастрофы античности пришлось осваивать Европу и значительную часть Азии. После катастрофы Средних веков пришлось осваивать обе Америки, Австралию, Океанию и выходить на весь земной шар (так называемая эпоха Великих географических открытий). Сейчас мы имеем дело с глобализацией земного шара. Если наши сравнения с предыдущими кризисами чего-то стоят (а, похоже, что это так), то, чтобы избавиться от кризиса, вызванного нынешней глобализацией, нам придется выходить в Космос. И вот тут и русский космизм, и ноосферная модель развернутся в полной мере. Отсюда, абсолютно неслучайно Илон Маск (американский миллиардер, богатейший человек планеты на январь 2021 года — прим. ред.) стремится к активным действиям. Он, как и Владимир Ильич Ленин — не философ, он человек действия. И, понимая необходимость этих шагов, он хоть что-то предпринимает, за что ему огромное уважение. И, спасибо, в том числе за предложение построить обитаемую базу на Луне и город на Марсе. Маск говорит: «Человечество станет космическим видом, люди Земли — обитателями многих планет, а не одной».
— Пока что NASA опережает Илона Маска, а заодно и русских космистов: 19 апреля американское космическое ведомство запустило первый марсианский вертолет Инжиньюити, продержавшийся в воздухе «красной планеты» 40 секунд и поднимавшийся на высоту от 3 до 5 метров. А что в эти дни продемонстрировали мы, кроме здравниц в честь Гагарина?
— Я буду говорить очень осторожно. Хотя от проекта NASA с марсианским вертолетом я в полном восторге: когда этот аппарат вместе с марсоходом Perseverance только стартовал, я буквально молился за то, чтобы он нормально долетел и сел, и чтобы мы, человечество, это смогли сделать. Но обратите внимание: на данный момент времени проекта космического буксира нет ни у кого в мире. А у России он есть, и в значительной степени уже в чертежах и деталях (космический буксир или транспортно-энергетический модуль предназначен для решения большого спектра задач, в том числе для доставки грузов на орбиту Луны, геостационарную орбиту (ГСО), траектории к планетам Солнечной системы, в том числе к Марсу, а также для борьбы с мусором на орбите Земли — прим. ред.). Это очень сильный шаг. Ведь весь вопрос, как всегда, очень точечный. Сейчас он заключается в том, кто первый сделает следующую технологическую платформу в космосе. США изготавливает прекрасные новые носители, но это все еще предыдущая платформа. Поэтому здесь возникает очень интересный парадокс. С одной стороны, да, Россия колоссально отстала, а с другой стороны (и так часто бывает) в этом отставании заложены элементы предпринять движение на обгон. Догнать нельзя, а обогнать — можно!
Проект космического буксира — действительно важен, это реально значимая разработка. Фактически это проект, позволяющий управлять космосом, вернее — его ближайшими к нам сферами. Нам не хватает чего — космического духа? Пройдут годы, и, быть может, до Дмитрия Рогозина, главы Роскосмоса, дойдет (или ему объяснят), что России нужна не новая космическая станция, а именно космический док. С другой стороны, я не исключаю, что именно док мы и собираемся строить с самого начала, а разговоры про станцию — это для внешнего наблюдателя.
Тот же Дмитрий Рогозин недавно заявил, что ему собираются доставить грунт с Венеры (буквально: «Я считаю, что было бы интересно не только посадить на Венеру аппарат, но и вернуть грунт на Землю. Это было бы действительно прорывом в фундаментальной науке о космосе», предложил глава Роскосмоса — прим. ред.). Я могу сразу сказать, что современная техника эту задачу не позволяет решить никоим образом. Поэтому одно из двух: либо лидер нашей космической отрасли вообще не понимает, о чем он говорит, либо, наоборот, он отлично все понимает и вежливо намекает, что в распоряжении России есть то, чего ни у кого нет. Отмечу, что это рогозинское заявление даже никто не прокомментировал, поскольку весь научный мир в курсе, что силами нынешней техники осуществить это невозможно. Чего ни делай и какие деньги не вкладывай. Но это лишь в том случае, если мы незаметно для всего человечества не сделали крохотный, он же гигантский шаг вперед
Интегрируя ответ, возможно ли это, я скажу следующее: Роскосмосу нужна хорошая стратегия. Росатом в 2006–2007 годах тоже рассматривался, как посмешище для всего мира, самая слабая из атомных корпораций. За 10 лет нормальной реализации стратегии под руководством Сергея Кириенко Росатом стал сильнейшей корпорацией. И теперь борьба против него идет единственным способом — вычеркнуть из тендера. Потому что все понимают, что другого способа просто нет. И абсолютно понятно, что развитие российского космоса возможно только в сотрудничестве с российским атомом. Но именно в атомной сфере мы продвинулись настолько далеко, что там появились технологии, которые реально могут быть положены в основу следующей космической платформы. И этого как раз у наших конкурентов нет, включая уважаемого мною Илона Маска. У американского миллиардера есть под рукой очень многое, но он вынужден работать со старыми решениями. Пока.
«В США речь идет уже не об игре, а о войне, и это называется «шахматы без пощады»
— Вернемся на грешную землю. Между прочим, Карибский кризис 1962 года практически совпал с первым полетом человека в космос годом ранее. Не будет ли нынешний возможный космический прорыв синхронизирован с новым крупным геополитическим кризисом, который многие уже сравнивают с Карибским? Я имею в виду всеобщее напряжение вокруг непризнанных республик Донбасса и призрак глобальной войны, который маячит за спиной у больших держав.
— Я бы так не усложнял. Во время Карибского кризиса столкнулись две сверхдержавы, у каждой из которых были свои основания для решительных действий. Нынешнюю ситуацию в Донбассе, прежде всего, отличает, что никто не собирается всерьез воевать. Да, Украина собиралась, но упустила темп, а после этого поняла, что ее попытки наступления на ДНР и ЛНР встретят довольно адекватный ответ. И теперь основная задача Киева — за счет громкой риторики скрыть, что ничего не удалось и уже не удастся.
Между тем, у Украины был момент, и я все время это фиксирую: с 23 февраля по 8 марта они могли решить задачу танками. Но в темповую игру их играть не научили. Вот Азербайджан, к примеру, научили: Баку поймало окно, когда азербайджанцы могли решить проблему Карабаха — они это и сделали. У украинцев получилось хуже.
Поэтому нет оснований для беспокойства: то, что происходит сейчас — это совсем не Карибский кризис. Вот когда тебя сталкивают с очень важной позиции, которую ни одна из сторон не может потерять — это Карибский кризис. Да, действительно, для Америки советские ракеты на Кубе были крайним риском, а Советский Союз при этом не имел права потерять Кубу как союзника. Отсюда и возникла договоренность: Москва не ставит за океаном свои ракеты, а Вашингтон не покушается на независимость Гаваны. В обоих случаях стороны столкнулись с тем, что потерять нельзя ни при каких условиях. А сейчас? Неужели вы всерьез думаете, что Донбасс в той же мере необходим Украине и уж тем более Западу? При всем уважении — это никак не Куба. Не было бы Донбасса, нашли бы другой повод.
Современный мир я называю «саванной», это зона охоты всех на всех. И тут абсолютно безразлично, вокруг чего разворачиваются конфликты. Поверьте, не было бы ситуации в Донбассе, был бы Крым. Не было бы Крыма, подвернулось бы что-то еще. В нынешней ситуации Западу просто необходимо оказывать на Россию давление — причем, чисто оборонительное давление: им нужно выиграть время на завершение своего технологического переоборудования. А они тоже очень сильно пострадали от COVID-19. Следовательно, что будет конкретной причиной для давления на Россию, совершенно не имеет значения. А Карибский кризис другой — Куба имела значение. Берлинский кризис 1961 года другой — Берлин имел значение. Да и современные игроки, согласитесь, немного другие. Я даже не про людей, лидеров, а про страны. Все-таки Россия — это Советский Союз-лайт, и все-таки нынешние Соединенные Штаты (я уж про Европу молчу) — это конечно, не США времен Джона Кеннеди
— Да уж, Байден — не молодой красавец Кеннеди. Я помню, как в комментариях нашему изданию вы назвали Джо Байдена не просто политическим трупом, а трупом как таковым. Своего рода говорящим зомби.
— И это проявляется у него все сильнее, если судить по его поступкам. Помните, как у нас в Советском Союзе шла «гонка на лафетах»? (Так назвали в поздней советской истории «эпоху великих похорон»: 11 ноября 1982 года умер 75-летний Леонид Брежнев, оставив пост генерального секретаря ЦК КПСС 68-летнему Юрию Андропову, тот умер 9 февраля 1984 года, уступив советский «трон» 72-летнему Константину Черненко, который, в свою очередь, скончался 10 марта 1985 года, передав власть Михаилу Горбачеву — прим. ред.) Что говорили об этом на Западе? О том, что это показывает старение режима, неспособность его к изменениям и является следствием сильнейшего, непреходящего и абсолютного кризиса. Так ведь? Ну, так — как говорится, одинаковые причины влекут за собой одинаковые следствия. Президентство 78-летнего Джо Байдена — это, разумеется, свидетельство колоссального кризиса американской демократии. Если в критический для страны момент ее возглавляет такой лидер, то о чем еще можно говорить? А ведь момент критический по многим аспектам: и по активности «Black Lives Matter», и по распространению коронавируса, и по необходимости технологического перевооружения, и по сильнейшему внутреннему гражданскому конфликту. Заметьте: республиканцы и демократы больше не воспринимают друг друга как уважающих обе стороны партнеров в игре. Речь идет уже не об игре, а о войне, и это называется «шахматы без пощады». И в такое время, когда все висит на волоске и сама страна висит на волоске, в Америке, где из сорока с небольшим президентов за всю историю США около 20-ти были выдающимися людьми, в Белый дом приходит дряхлый, спотыкающийся, невнятно говорящий человек, и американские элиты именно ему передают власть. Я специально говорю «элиты», потому что совершенно точно к волеизъявлению избирателей победа Байдена на президентских выборах не имела никакого отношения. Помните цикл романов Айзека Азимова «Основание»? В шестой книге там описывается кризис, и Основанием начинают править наследственные мэры. Азимов отлично все это описал, хотя начиналось по ходу сюжета все очень здорово и демократично. Да, потом они решили эту задачу. Но в какой-то момент было то, что было.
Если бы я был гражданином США, мне бы сейчас было страшно, горько и стыдно. Правда, я должен сказать, что, по крайней мере, марш на Капитолий 6 января 2021 года спас честь и самих американцев, и их страны в целом.
— Правда, это очень жутко закончилось для ряда участников марша: загадочные смерти, исчезновения, увольнения, репрессии…
— В этом изначально заключался риск. Но люди четко показали — и это вызывает настоящее уважение — что они готовы за свои убеждения рисковать здоровьем, жизнью или уж, по крайней мере, работой и статусом.
«Ислам никакой версии будущего нам не предлагает. Его футуро-проект обращен к прошлому»
— И все-таки на текущем этапе эти люди проиграли. Я говорю о 74 миллионах американцев, голосовавших за Дональда Трампа, и о тех, кто его именем штурмовал Капитолий. Не является ли это окончанием белой цивилизации как таковой? Скажем, во времена Древнего Египта или в «красных» цивилизациях Южной Америки люди с белым цветом кожи были, скорее, персонажами легенд, а не реальности. Так, может, история снова перевела стрелки на какую-то иную расу? Желтую расу Китая, арабскую цивилизацию Востока или же вообще «Black Lives Matter»?
— Если мы говорим о США, то, я считаю, проиграла вся Америка — и белая, и черная, и цветная. И вопрос не в том, так ли уж хорош был Трамп, а в том, что Байден — никакой. Когда он в телеинтервью назвал Владимира Путина «киллером», то, как мы должны были на это реагировать? Мы должны были для себя решить: либо у Байдена не все дома, либо — надо начинать атомную войну. Третьего варианта просто не было. Однако решили, что атомную войну начинать все-таки не стоит. А если серьезно, то ни в одном известном мне военном столкновении, даже в самые серьезные моменты, никто из противников ничего подобного себе не позволял. И, если бы к высказыванию Байдена отнеслись хоть сколько-нибудь серьезно, то, да, все могло бы закончиться очень плохо. Это, во-первых. А во-вторых, я совсем не уверен, что значительная часть Америки поддержала бы при этом своего президента. Извините, конечно, но определенные правила дипломатии незыблемы — дипломатический протокол создавался тысячелетиями. На словечко «киллер» вы можете отреагировать на витиеватом и птичьем языке международных переговоров: «Наверное, мне показалось, но, возможно, я ошибаюсь, однако ваш ответ на последний вопрос содержал некоторую неточность». И это не случайная витиеватость: дипломатический язык вырабатывался на всем протяжении истории человечества, чтобы избежать войны по глупости. Это часть человеческого наследия. Вы поймите: если уж мы начинаем войну, то лишь тогда, когда знаем, что мы этого хотим. А не из-за случайно оброненного слова. Если президент Соединенных Штатов, великой ядерной державы, может себе такое позволить, то его оправдывает только то, что он вряд ли отдает себе отчет в своем поведении. Ну, а Америку, которая избирает себе такого президента, вообще уже ничего оправдать не может. Даже в самые худшие времена советской «геронтологии» ни Брежнев, ни Черненко ничего подобного себе не позволяли.
— Это очень похоже на «трамвайное хамство» Алексея Навального и его сторонников — про «бункерного деда», про «рабскую психологию россиян» и т. д. Очевидно, Байден работает в той же стилистике.
— Боюсь, что Байден вообще не осознавал, что он говорит и в отношении кого. На эту тему в ин