Сегодня мы расскажем о преступлении, совершенном в почти 130 лет назад. Тогда оно наделало немало шуму, к расследованию было приковано внимание публики: еще бы, сюжет классический: убийство незаконнорожденного ребенка, как в «Графе Монте Кристо», только действие происходит не в далекой Франции, а в обычной казачьей станице на окраине Оренбургской губернии…
Обложка уголовного дела 1892 года
В отличие от предыдущих выпусков ретродетектива, в этом мы не станем указывать фамилий фигурантов уголовного дела, и даже названия поселка, где произошло преступление, не назовем: этот населенный пункт существует до сих пор, и там сейчас могут жить потомки людей, о которых пойдет речь.
«Вступила в любовную связь с казаком»
В поселке *** Кваркенской станицы Орского уезда Оренбургской губернии жила «казачья девица» Анна Ш. Уже после того, как она совершила преступление и была заключена в тюрьму, врач-эксперт, осмотрев ее, сделал такую запись, которую затем подшили к уголовному делу:
Врач, производивший освидетельствование подсудимой, нашел, что нижние конечности ея развиты плохо, длина ног не соответствует туловищу, движение ног не полно, на ноги встать не может, но может передвигаться с помощью рук.
То есть Анна была инвалидом – то ли от рождения, то ли от полученной в детстве травмы, и почти не покидала дома. Неудивительно, что и замуж она не вышла: в те времена жену подбирали покрепче, поздоровей, чтобы и за скотиной ухаживала, и в поле мужу помогала, и вообще не была обузой – казаки, хоть и имели существенные привилегии по сравнению с крестьянами, занимались тем же крестьянским тяжелым трудом, так же пахали землю… И жениться на невесте, которая по дому едва передвигается, желающих не было. В общем, Анна в свои 27 лет (возраст по тем временам весьма солидный) ходила в старых девах и жила в доме своего брата Василия.
Фото этнографа Михаила Круковского, сделанное в 1908 году во время экспедиции по Оренбургской и Уфимской губерниям
17 июня 1892 года в поселке было почти пусто: все разъехались по лугам косить сено, остались больные, да старики, да малые дети. Одна девчонка, заигравшись на улице, потерялась, и мать, Матрена К., отправилась искать ее. Заглянула она и в дом, где жила хромая Анна. Та была одна, причесанная, принаряженная («во французском красном платье», как после отметила свидетельница), пила чай. Но лицо ее показалось Матрене странным – бледное, и выражение такое, «будто после родов». К тому же у нее на платье в районе груди Матрена заметила мокрые пятна – молоко просочилось.
Дочку свою казачка отыскала где-то в другом месте и привела домой, но вечером, когда семья собралась ужинать, сообщила «своим семейным», что Анна, которая, вроде бы, и беременной не была, кажется, родила. На ужине присутствовал сосед, казак Василий Т. Он воспринял слова Матрены серьезно и сразу отправился к поселковому атаману. Тот, захватив урядника (то ли имеется в виду полицейский урядник, был такой чин в царской полиции, то ли урядник казачий – унтер-офицер, выслужившийся из простых казаков, кто-то вроде нынешнего прапорщика) отправился к Анне.
Фото этнографа Михаила Круковского, сделанное в 1908 году во время экспедиции по Оренбургской и Уфимской губерниям
Та поначалу отпиралась: какие еще роды, с чего бы? И замужем ведь не бывала… Но, когда ее припугнули врачом – он-то разберется, рожала ли, нет ли – Анна расплакалась и все рассказала. Почти все.
Девица Анна Ш. объяснила, что, живя в доме своего брата Василия, она вступила в любовную связь с казаком К., от чего и забеременела в первых числах октября 1891 года. Беременность свою она от стыда скрывала. 16 июня брат и сноха были на покосе, к ней без ея приглашения пришла мещанка Татьяна Б., при которой она и разрешилась, потеряв сознание, не слыхала даже, кричал ли ребенок. Роды были в сарайчике. После родов Б. ее перенесла из сарайчика в избу, она легла на печку и забылась. Когда же пришла в чувство и спросила о ребенке, Б. ответила, что ребенок унесен в каменный амбар, завернут в одежду и успокоен, но, вероятно, задохнулся, так как положили его под одежду. Вечером в тот же день Татьяна Б. в присутствии ея зарыла младенца в землю под сусеком.
Анна провела атамана в амбар и показала то место. Атаман послал за понятыми – тремя казаками того же поселка – и велел рыть землю. Откопали мертвого младенца. Послали нарочного в уезд – в Орск, к начальнику полиции. На место выехали профессиональные сыщики.
«Младенец мужского пола по рождении дышал»
Медицинский эксперт, исследовавший труп младенца, сделал заключение: ребенок, безусловно, родился живым, в легких его содержался воздух (то есть первый вдох он благополучно сделал), но вот смерть его наступила вовсе не от груды наваленного тряпья, как утверждала мать, а от удара тупым предметом по голове:
Младенец мужского пола, телосложения хорошаго и правильнаго, длина тела 11 вершков [49 сантиметров], вес 7 ½ фунта [3 килограмма], обе теменныя кости расколоты. Врач пришел к заключению, что ребенок доношен, жизнеспособен, по рождении дышал и вскоре после рождения был насильственно лишен жизни ударом по голове тупым орудием.
Следователь тем временем допрашивал свидетельницу (или соучастницу?) преступления – ту самую Татьяну Б. Хоть и жила она в казачьей станице, формально считалась орской мещанкой, для сословного общества Российской Империи это было важно. Мещане – это городские жители низшего разряда: не дворяне, не купцы, в основном – мелкие ремесленники… И вот что Татьяна Б. сообщила следствию:
Живя по соседству с Василием Ш., она очень часто ходила к жене и сестре этаго последняго. О беременности Анны Ш. ей было неизвестно. 16-го июня она приносила в дом Ш. горшки. По выходе из избы, где она мыла горшки, увидела в сарайчике Анну Ш., под краем подола которой виднелась голова ребенка. Анна Ш. сказала, что ей пришло время родить и уверяла, что ребенок будет непременно мертвым. Когда он оказался живым, Ш., схватив ребенка одной рукой за лицо, другой рукой с бранью три раза ударила его по голове. Она, испугавшись, стала бегать по двору и хотела бежать на улицу. Ш. же говорила, что она зарежется, и просила никому о случившемся не говорить. Потом она опять подошла, взяла детское место [т.е. плаценту] и зарыла его на заброшенной погребице. Вскоре ушла. Что сделали с ребенком во время ея отсутствия, ей неизвестно, в тот же день со своим мужем уехала в поле. О случившемся никому не говорила с испуга и по неопытности.
Показания Татьяны подтвердились словами многочисленных свидетелей, что косили сено на соседних с ее мужем делянках: все подтверждали, что на луг она явилась почти сразу после происшествия, в то время как сам процесс закапывания маленького трупика, было установлено в ходе эксперимента, занял бы немало времени:
…сусек, деревянная настилка котораго не доходит до земляного пола на ¼ аршина [18 см]. Под настилкой сусека оказалась яма цилиндрической формы в виде колодца, где и был найден труп младенца. Такую яму могли вырыть только лежа и только одной рукой, и не меньше, как в полчаса.
Таким образом, у Татьяны обнаружиловь убедительное алиби. Оно оказалось как нельзя кстати: Анна, отводя вину в убийстве от себя, заявила, что тот самый удар тупым орудием ребенку нанесла соседка: дескать, стукнула его вальком (деревянная колотушка, с помощью которой стирали белье: клали мокрую вещь на камень и с силой били по ней). При этом было непонятно, как Татьяна успела бы, закопав тельце, прибежать на покос, а главное, с чего бы ей убивать чужого ребенка: не ее ведь позор, она вообще отношения к этому всему не имела…
Фото этнографа Михаила Круковского, сделанное в 1908 году во время экспедиции по Оренбургской и Уфимской губерниям
Ту самую плаценту (ее, кстати, нашли тоже – была наспех присыпана землей в старом заброшенном погребе) тоже нашли, и вот она-то стала серьезной уликой против женщины, переведя ее из разряда свидетельниц в разряд укрывательниц – помогла устранять следы, значит, тоже виновата.
«Заключить в тюрьму сроком на три года»
Обвинительное заключение по громкому и резонансному делу 30 августа подписал сам товарищ (то есть заместитель) губернского прокурора. Этот документ он окончил словами:
Разсмотрев вышеизложенное, я нахожу, что… Анна Ш. 15 июня предумышленно лишила жизни своего незаконнорожденнаго ею сына вскоре после его рождения, а Татьяна Б. – в том, что, присутствуя при родах и имея возможность предупредить преступление, заведомо допустила содеяние онаго, а затем принимала участие в сокрытии и устранении следов преступления.
Суд состоялся 29 сентября 1892 года. Председатель Н.Н. Лапов, члены палаты уголовного и гражданского суда Н.У. Кузьмин и И.И. Масленников согласились с доводами обвинения и признали убийцей Анну:
Анна Федорова Ш., 27 лет, казачка Орскаго уезда станицы Кваркенской поселка ***, уличена в преступлении, предусмотренном 2 ч. 1454 ст. Уложения о наказаниях [убийство с обдуманным заранее намерением или умыслом, если убийство учинено не одним лицом, а несколькими, по предварительному между ними на сие соглашению], но в виду тех мотивов, которыми подсудимая могла руководствоваться при совершении вышеозначеннаго преступления, и того болезненнаго состояния, в каком она находилась, избрать для подсудимой наказание: лишить всех особых прав и преимуществ и заключить в тюрьму на три года с последствиями по 48 ст. Уложения [по освобождении отдаются под особый надзор местной полиции, на два года, и в продолжение сего времени не могут переменять места жительства и удаляться от онаго без особеннаго на каждый раз дозволения полиции].
Таким образом, суд проявил снисхождение к убийце: принял во внимание ее моральное состояние в момент совершения преступления, да и физическое тоже… Ей дали относительно небольшой срок, после которого позволили вернуться домой – хоть и под строгий надзор полиции. При этом, конечно, лишили всех привилегий, полагавшихся ей как представительнице казачьего сословия…
Первый лист приговора
А вот Татьяну признали не совершавшей убийства: в приговоре ее вину обозначили статьей 1455 («убийство умышленное, но без обдуманнаго заранее намерения») через 14 («прикосновенными к делу и преступлению признаются укрыватели, то есть те, которые, не имев никакого участия в самом содеянии преступления, только по совершении уже онаго заведомо участвовали в сокрытии или истреблении следов его»). При этом наказали ее куда суровее, чем Анну:
Татьяну Федорову Б., 25 лет, мещанку города Орска, лишить всех прав состояния и сослать в каторжныя работы на четыре года с последствиями по ст. 25 Уложения [потеря прежних прав семейственных и прав собственности, а по прекращении сих работ, за истечением срока или же по другим причинам, поселение в Сибири навсегда].
То есть укрывательница отправилась на каторгу, на самые тяжелые работы в кандалах; при этом муж и дети имели полное право от нее отказаться, и муж получил бы развод, в том числе и церковный, и возможность жениться на другой; все имущество ее, как после смерти, переходило к наследникам. По окончании 4 лет каторги она не имела права вернуться домой и становилась на ссыльной – специальное учреждение в Тюмени по освобождении определяло ей место жительства, где она могла бы заняться обычной работой, создать новую семью, но покидать этого места уже не имела права до самой смерти.
Урал56.Ру благодарит за помощь в подготовке материала ГБУ «Государственный архив Оренбургской области» и лично директора Ирину Джим, а также начальника отдела публикации и научного использования документов Ксению Попову.
