Against the modern world: памяти Сергея Сотова

— Вообще-то, Сотов скончался уже давно — вчера минуло девять дней со дня его смерти. Не написать о нём было невозможно — всё же когда-то мы делали его выставку в Перми, много его работ хранится в коллекции Музея советского наива и вообще это очень важный для нас художник. Но и писать почему-то не получалось. Помню, до прошлого года некрологи если и не были моим любимым жанром (странно их вообще так называть), то как минимум легко давались, и я всегда считал, что способен подобрать нужные слова в таких случаях. Но с прошлого года что-то сломалось в этой системе. Я и про Анатолия Краева, умершего в конце ноября, не смог ничего написать, хотя уход этого потрясающего человека — событие, значительное в своей трагичности для всего отечественного наивного искусства, а не только для пермского.

Кажется, за прошедший год мы все в этом смысле перегорели, слишком много неожиданных смертей, слишком много некрологов. Но, думаю, привыкнуть к этому, впустить смерть в свою обыденность — значит дать ей одержать победу даже над живыми.

Поэтому я всё же хотел бы сказать пару слов.

Так получилось, что я узнал о деятельности художника Сергея Сотова в середине нулевых — почти на десять лет раньше, чем о нём узнала вся Россия. Исключая, конечно, жителей города Владимира, которых Сотов никогда особо не спрашивал, хотят они соприкасаться с его творчеством или нет. Он просто вывешивал свои рисованные плакаты в разных общественных пространствах — самым известным из таких мест стала длинный зелёный забор вдоль лестницы, ведущей к городскому вокзалу.

Эти плакаты иногда веселили и удивляли людей, но, думаю, чаще пугали. Сотов был очень изобретателен в изображении чертей. За свою жизнь он нарисовал сотни, если не тысячи адских зубастых тварей, которые в его плакатах становились воплощением всего, против чего он протестовал и что он ненавидел. А он, как и положено любому приличному человеку, ненавидел многое: алкоголь и сигареты, мусор, автомобили, телевизоры, компьютеры, интернет, эстраду и попсу, капюшоны, роботов, разврат — в общем, практически все проявления современной профанической культуры и технологий. Как выяснилось впоследствии, Сергей Сотов много лет работал дворником, и ненависть к любому загрязнению — будь то уличный мусор или духовная нечистота — для него стала идеей-фикс, чем-то вроде профдеформации. У него есть несколько картин, в которых он изображает себя — именно в образе дворника с метлой — решительно сметающим с холста всю эту дрянь, весь порочный и прогнивший современный мир, полный чертей и выродков.

Плакаты, впрочем, он развешивал анонимно, и жителям Владимира оставалось только гадать, кисти какого художника они принадлежат. Довольно быстро творчество Сергея Сотова превратилось в интернет-мем и стало популярным в кругах любителей разных проявлений трэш-культуры — я, например, впервые ознакомился с ним в легендарном сообществе Апокалипсис-культ. Мне уже тогда были интересны всяческие проявления художественного безумия. Но автор плакатов, как нетрудно было заметить, вовсе не был безумен. Странен — да. Плохо социализирован — бесспорно. Но обычно странность формы, к которой прибегают представители ар брюта, гармонирует со странностью содержания, а в случае с Сотовым всё было кристально ясно. Его утопией был абсолютно простой, абсолютно понятный мир, он лучше большинства из нас знал, за что боролся и чего хотел. Более того, многие его идеи вполне соотносились с представлениями современных урбанистов о прекрасном. Автомобили — вон из города. Вместо парковок должны быть парки и скверы. Мусорить — нехорошо. За собаками, если уж они у вас есть, нужно убирать дерьмо. И так далее: водка — яд. Семья — ячейка общества. Интернет портит молодёжь. Всё это он тоже изображал на своих картинах — в пику чертям и демонам их населяли яснолицые, светлоглазые, счастливые люди, идеальные граждане, поедающие яблоки с собственноручно выращенных яблонь. В этом идеализме, в превозношении Человека было что-то старорежимное, что-то от эпохи Возрождения. Даже детей и младенцев на своих картинах он изображал маленькими копиями взрослых — подобно тому, как делали это художники позднего Средневековья. Конечно, дело было в том, что самоучке Сотову просто не хватало художественных навыков, но рифма напрашивалась сама собой.

Единственное, в чём я ошибся насчёт Сергея Сотова — я совершенно не угадал его типаж. Он виделся мне как беспримерный патологический зануда, как закомплексованный человек в футляре, воспитанный на картинах соцреализма и начитавшийся газеты «Завтра». Тем более, что по своей творческой молодости он действительно заигрывал с красно-коричневым дискурсом, отрицательные герои его картин были похожи не только на чертей, но и на карикатурных евреев из еженедельника Der Stürmer, а положительные напоминали не менее карикатурных русских фашистов.

Всё оказалось иначе. Одиозные образы не отражали его идеологию. Скорее, они были просто и без лишней рефлексии выхвачены из окружавшей его медийной реальности — такой подход к коллажированию идей вообще свойственен наивным художникам. А сам Сотов оказался не рафинированным занудой, а открытым, веселым и жизнерадостным человеком, уязвимым и беззащитным перед миром.

Обо всем этом я узнал уже вместе с остальной Россией — когда Сотова настигла новая волна популярности, на этот раз совершенно не желанной. Я имею в виду историю с картиной «Плохой хороший человек», случившуюся в 2014 году. Оппозиционер Георгий Албуров посчитал эту картину Сотова бесхозной, просто снял её с того самого зелёного забора и подарил Алексею Навальному. Российская пропаганда раздула из этой истории чудовищное преступление, в результате всё обернулось долгим и унылым скандалом и судебным разбирательством, в финале которого Албурова признали виновным в краже и приговорили к 240 часам исправительных работ. Во многом обвинительный приговор стал возможен из-за поведения самого Сергея Сотова, который совершенно растерялся и очевидным образом повторял на суде всё то, чего от него добивались следователи. Выглядел он при этом и правда не лучшим образом, и я помню, как многие в тот период заклеймили его чуть ли не пособником пропагандистов.

Разумеется, я не считаю, что Сотов в чём-то виноват. В 2014 году мы уже многое понимали о том, как создаются подобные сюжеты, а с тех пор насмотрелись их ещё больше: если ты обычный человек, которого жизнь не готовила к тому, чтобы противостоять системе, то пропаганда прожуёт тебя и выплюнет, будь ты хоть дворник из провинции, хоть ветеран войны. Сотова обманули и использовали, и я не думаю, что кто-либо вправе его осуждать.

Акценты расставило знаковое интервью, которое журналист Илья Шепелин взял у него для «Русской планеты». В нем Сотов, во-первых, объясняется по поводу истории с картиной (а заодно и по поводу своего красно-коричневого периода), а во-вторых, наконец-то предстаёт тем человеком, который... да просто «предстаёт человеком». Вне контекста криповой городской мифологии Владимира, вне контекста позорного суда над Албуровым — просто как дворник, который не понимает, что происходит, но знает, как всё должно быть устроено.

Конечно, почти сразу после суда о Сотове снова все позабыли. И все же в конце весны 2015 года мы приехали к нему во Владимир, чтобы приобрести картины в коллекцию Музея советского наива и договориться о персональной выставке. Мы встретились с ним в ободранной школьной подсобке, в которой он уже много лет работал и писал картины. Я хорошо помню его тогдашнее состояние — Сотов был совершенно затравленным, едва согласился на встречу и вообще всячески избегал внимания к себе — вся эта поганая история истощила его и подорвала здоровье. Мне хочется верить, что мы в тот момент помогли ему: надеюсь, именно тогда он снова смог ощутить себя не невольным участником чужих многоходовок, а художником, творчество которого остаётся интересным вне сиюминутных контекстов. Во всяком случае, в итоге он очень радовался и вниманию к себе, и выставке — даже послал нам несколько бумажных писем.

Но всё же наша с ним коммуникация носила эпизодический характер, и после выставки быстро сошла на нет. В том, что впоследствии в его жизни и творчестве открылась новая страница, заслуга совсем другого человека — Анастасии Вавиловой, основательницы центра современной культуры «Флигель» и культуртрегера из города Владимира. Пару лет назад она взялась за Сотова всерьёз и буквально «пересобрала» его как художника — Вавилова организовала несколько выставок Сотова и даже вывела его плакаты в мир большого искусства: с её подачи работы дворника впервые стали лотами на аукционных торгах и уходили с молотка по цене в несколько сотен евро за штуку. Сергей Сотов был счастлив — он наконец получил то, чего хотел от своего творчества: оно не просто приносило доход (вряд ли он когда-либо вообще об этом задумывался) — о нём говорили, его обсуждали, а значит, обращали внимание на те идеи и воззвания, которые Сотов всю жизнь пытался донести до людей. В этот период даже форма его работ усложнилась и расцвела — Сотов стал активно использовать аппликацию и коллаж.

Вавилова оказалась первой, кто сообщил о его смерти. Сергей Сотов скончался от инсульта в ночь на 20 февраля в возрасте 68 лет. Кажется, можно сказать, что его творческая судьба сложилась счастливо — он, во всяком случае, дожил до признания, которого ничто особо не предвещало. Не дожил он разве что до воплощения своих мечтаний об идеальном обществе. Но ведь и не всякая утопия должна воплощаться в полном объёме — она интересна как концепция и как интеллектуальное и эстетическое устремление. А в случае с Сотовым это устремление было по-настоящему ясным, цельным и самобытным. Таким, которое не забывается.