ru24.pro
Новости по-русски
Февраль
2021

Режиссер Клаус Гут о "Саломее" в Большом театре: Для меня это идеальная опера

Господин Гут, на ваш взгляд, "Саломея" - подходящая опера для режиссерского дебюта в Большом театре?

Клаус Гут: Для меня это идеальная опера. Во-первых, она на моем родном языке и принадлежит композитору, музыку которого я хорошо знаю, так как очень много работал над его произведениями. Думаю, Штраус - автор, который дает лично мне очень много возможностей выразить себя. Это тот космос, в котором я сейчас нахожусь, и чувствую себя в нем уверенно. И это крайне важно в случае именно с Рихардом Штраусом, так как есть очень большая опасность остаться на поверхностном уровне произведения. А чем больше ты взаимодействуешь с ним, тем более проникаешь в его глубины. И, например, в "Саломее" находишь скрытый юмор, который параллелен движению сюжета в момент звучания умопомрачительно красивой музыки… И пусть я к "Саломее" обращаюсь не впервые, я человек, который всегда начинает работать как бы заново. Этот подход, конечно, делает мою жизнь довольно сложной, но безумно интересной и ответственной.

А что вас заставляет возвращаться к некогда уже поставленным операм?

Клаус Гут: Вообще со мной подобное происходит редко. Я убежден, что жизнь слишком коротка, чтобы повторяться. Есть очень много вещей, которые я еще хочу открыть для себя. Ведь помимо общеизвестных опер, я занимаюсь и постановками опер, которых нет, если так можно сказать. Например, работаю над вокальными циклами, и в этих проектах меня поддерживают такие певцы, как Йонас Кауфман.

И на сегодня всего три оперы я ставил дважды: "Саломея", "Летучий голландец" и "Cosi fan tutte". Я еще раз брал эти названия, ибо остался не очень доволен собой. Мне казалось, что произведения более мощные, чем я тогда смог о них подумать, и мне не удалось продвинуться в их постижении настолько далеко, как они того стоили. Поэтому, например, я очень хотел бы сделать еще раз "Кольцо нибелунга" Вагнера, потому что, когда я ставил тетралогию в Гамбурге, уверен, не до конца ее осознал. Что касается "Саломеи", то я делал этот спектакль в Берлине, и тогда в моем сознании доминировала в каком-то смысле автобиографичная тема. Это было связано с историей моей семьи. Но сейчас мне такое решение видится слишком частным, очень немецким, излишне прочно связанным с историей Германии. А в опере есть важные аспекты, которые я не заметил и не проанализировал в прошлый раз.

Какие аспекты "Саломеи" вы раскрываете в постановке в Большом театре?

Клаус Гут: "Саломея" - очень интересное, немного шизофреническое произведение, к которому ты не можешь относиться рационально. Это триллер - как кино, что мы легко воспринимаем. К тому же у оперы правильная продолжительность - короткий и увлекательный формат, на первый взгляд, понятного сюжета, соответствующего нашим актуальным привычкам. Но на самом деле то, что там происходит очень сильно, даже экстремально. И всегда больше того, что мы можем воспринять. Надеюсь, мне удалось найти для новой постановки то, что сработает и в Москве, и в Нью-Йорке.

А что именно надо было найти сегодня?

Клаус Гут: На мой взгляд, к этой опере возможны два подхода. Первый - психоаналитический, где акцент делается на истории воспитания, формирования личности девочки-подростка, которая растет в патриархальной среде. И как внутри этой системы она превращается из жертвы в человека действия. И, как я трактую эту оперу, в итоге освобождает себя.

Второй подход - это политическая перспектива, потому что в этой истории рассказывается о том, как принятая система начинает разрушаться. Как те люди, которые в ней существуют, боятся этого процесса, и как они, исходя из своего страха, правят. Это явно отображено в фигуре Ирода. И хотя в моем спектакле действие происходит тогда же, когда и в оригинале пьесы, мне кажется, очевидным то, что данный вопрос актуален и тогда, и сейчас.

Делая "многослойные" спектакли, вам важно, чтобы публика считывала именно те смыслы, которые вы закладывали, а не подменяла их собственными?

Клаус Гут: Многие мои коллеги утверждают, что они не интересуются реакцией публики или критики. Я же всегда все очень внимательно читаю. Иногда, конечно, это причиняет боль, а порой дарит радость. Временами люди находят в моих спектаклях те перспективы, которые я сам, может быть, только подсознательно намечал. Например, часто на последней репетиции у меня возникает ощущение, что вижу собственную постановку с огромной дистанции, будто чужую работу, и удивляюсь некоторым вещам, которые там происходят, что неосознанно туда вложил. Я заметил, что хорошо работающие спектакли - они всегда вытягивают из тебя что-то очень личное.

На ваш взгляд, возможно ли предугадать реакцию аудитории?

Клаус Гут: Невозможно! Например, я ставил "Богему" Пуччини в Париже, может быть, в очень авторской интерпретации, но которая для меня исходила исключительно из музыки. Я все действие перенес в космос. Мне казалось, что это хороший способ рассказать эту историю, связанную с искусством, с "чистого листа". И сначала этот спектакль был показан на генеральной репетиции молодой публике. Они смотрели спектакль, как завороженные, а после устроили почти получасовую овацию. А через два дня была официальная премьера. Пришла обычная оперная публика, и ей катастрофически все не нравилось. Люди просто возненавидели этот спектакль! Представление даже пришлось останавливать несколько раз. А в финале зал яростно кричал "бу" и все быстро вышли из театра.

Выходит, и для оперного искусства актуален вопрос "отцов и детей"?

Клаус Гут: Есть классическая публика, которая сейчас стареет и скоро не сможет ходить в театр. И есть новое поколение, смотрящее на оперу, как на скучное, консервативное занятие. И требуется титанический труд, чтобы молодую публику заинтересовать оперой, чтобы они почувствовали любопытство. Но порой бывает достаточно одного спектакля - настоящего впечатления, чтобы все остальные клише исчезли вместе со страхом перешагнуть порог оперного театра.

Кстати, хочу сделать комплимент. К своему стыду, имея клишированные представления о Большом, как о консервативном театре, я совсем не ожидал, что увижу в России два спектакля, которые стали для меня одними из лучших за последнее время. Это "Нуреев" в постановке Кирилла Серебренникова и постановка Мариинского театра - опера Родиона Щедрина "Лолита" по Набокову… Должен признаться, что и работу в Большом театре я представлял себе намного сложнее, а тут меня поддерживали во всем на протяжении всего постановочного периода.

Неужели не возникало вообще никаких проблем?

Клаус Гут: Но если только творческого свойства. Дело в том, что репертуарная специфика Большого театра такова, что сейчас я уже репетировал и с третьим-четвертым составами, которые выйдут на сцену не в премьерной серии постановки. А я, честно сказать, человек избалованный и привык работать только с одним составом, поэтому для меня это довольно сложная работа, где немного творчества.

Хотя я заметил, что здесь очень серьезно артисты относятся к точности интерпретаций и к тому, чтобы все делать на сцене исключительно так, как тебе это определили, даже в мелочах. В Италии такого, к примеру, никогда бы не было. А проблема в том, что "свою" "Саломею" я сочинял под Асмик Григорян, которую очень хорошо знаю, и просто восхищаюсь ею. В ней уже по природе есть та детскость, точнее магнетическая подростковость, которая автоматически проявляется в этой роли. А с другими исполнительницами все это приходится искать искусственно, стремиться к тому, чтобы это выглядело также убедительно и, по возможности, естественно. Но в подобной работе по мне мало чего-то интригующего.

Локдаун много погубил ваших планов и замыслов?

Клаус Гут: Пандемия изменила мою реальность, потому что много месяцев в моей жизни вообще ничего не происходило. И когда после долгой паузы, я снова пришел в театр, то мне казалось, роль режиссера, который все определяет и направляет, очень странной и чуждой. Меня волновало ощущение, что я не владею своей профессией! Локдаун сильно изменил меня внутренне, но, думаю, об этом правильнее будет поговорить, когда мне представится шанс приехать в следующий раз, потому что это те вещи, воздействие которых можно понять лишь по прошествии определенного времени. Ведь и сейчас меня ждут очень сложные перемены, так как через семь недель интенсивной работы я опять окажусь домашним затворником вместе со своей семьей в абсолютно другой реальности. Но в любом случае, я наслаждаюсь тем, что могу работать, потому что 90% моих коллег сейчас в принципе забыли о том, что такое работа по специальности.

И я буду по-настоящему рад, если на "Саломею" будет приходить наивная и открытая публика, которая будет, как мне кажется, просто следить за происходящим на сцене. Хотя есть совсем немного опер, где, честно говоря, мне хотелось бы "ударить кулаком по столу" и все изложить прямо. И "Саломея", конечно, опера, в которой какие-то вещи, может быть, станут понятны только тогда, когда ты уже пришел домой.