В деревне под Тверью молодой библиотекарь восстанавливает большой храм

- Это Господь осерчал на Лешку за то, что сам иконы пишет, - пронеслось по толпе. Все стали недобро посматривать в сторону Алексея. А он стоял ни жив, ни мертв. Неужто и вправду наказал его Бог?

Вылечить храм

- Дурак ты, Пронин, вот что я тебе скажу, - отрезал батюшка Василий из райцентра Красный Холм, когда Алексей пришел к нему на исповедь. - Разве Господь может так карать, да еще за добрые дела? Дьявол это тебе мешает, его рук дело. А ты наплюй на него - и снова храм восстанавливай. И на сплетни про твои иконы тоже наплюй. Запомни: и один в поле воин.

- Алексей, вы что, действительно верите в руку дьявола, спалившую церковь? - удивляюсь я. - Да это компания местных ребят костер жгла рядом, ветер подул, а весна сухая была, сами говорите...

Алексей в ответ режет меня взглядом, как боевым лазером. Сначала пронзает насквозь, а потом кромсает на мелкие кусочки живьем. "А вы не верите???" - выдыхает он. После его слов тишина устанавливается такая, что я слышу, как потрескивают свечи перед иконой Спасителя, пять минут назад поставленные мною в кандило-подсвечник.

За стенами храма густо валит снег. Стемнело уже так, что только свечи и освещают притвор, в котором мы стоим. Я зябко поеживаюсь. Но точно не от холода. Мне неуютно, что я так грубо влез в маленький мир местного библиотекаря, не мир даже, а мирок, где все очень четко и просто устроено. Делай добро - и Господь никогда не помыслит о чем-то плохом для тебя. А гадкое, пакостное - всегда от дьявола. "Я тот, кто вечно хочет зла и вечно совершает благо" - это точно не про мир Леши Пронина.

В нем все понятно, как дважды два: есть маленькая деревенька Рачево со ста жителями, на улицах которой собак больше, чем в любом собачьем питомнике. По близлежащим дорогам вальяжно гуляют лоси и кабаны (на трех упитанных кабанчиков я едва не налетел на машине, когда возвращался под вечер в Тверь). В центре стоит красивейший храм. При советской власти в нем были склад, зернохранилище, клуб со сценой (ее разместили в алтаре). Храм осквернили так, что от стыда, наверное, он сам начал изничтожаться. Деревенские долго удивлялись: вроде ничего не происходит, а церквушка тает на глазах, словно рак ее пожирает.

Надо ей помочь, вылечить храм, решил Пронин.

Склеим, восстановим, украсим

Можно ли в одиночку отреставрировать огромное сооружение? 12 лет назад перед 23-летним преподавателем местного кукольного кружка такой вопрос не стоял в принципе. Надо начать, а уж там видно будет. И Алексей начал. На садовую тачку нагрузил кучу мусора и повез из храма. Краем глаза заметил, что в циркульные окна над алтарем пробился в этот момент луч солнца, да такой яркий... В первый день вывез 10 тачек. Во второй 23.

В третий к нему в храме подошли местные подростки. "Вы че, серьезно будете церковь восстанавливать?!" - ухмыльнулись они. "Так, пацаны, берите паникадильные цепи и тащите их на улицу, очищать будем", - скомандовал Алексей.

С утра до ночи в храме кипела работа. Вывозились тонны грязи, битых кирпичей, прогнивших тряпок, всевозможных железяк. Часть ребят шныряла вокруг храма в поисках любых старинных деталей. Из земли выкопали 200-летний засов парадной двери, такие же ручки, петли. Каким-то чудом нашли и откопали крест с купола.

- Во, глядите, - с гордостью показывает мне Алексей дюжину больших коробок. В каждой из них аккуратно разложены части убранства храма, вырезанный из дерева декор: репьи, фестоны, раковины. Все тщательно отмыто и упаковано. "И что вы будете делать с этим добром?" - интересуюсь. "Склеим, восстановим, украсим", - осторожно берет он из моих рук какую-то деревяшку и тут же бережно укладывает ее в коробочку.

Кукол дергают за нитки

Сказать, что Леша какой-то глубоко воцерковленный прихожанин - вовсе нет. И смеется звонко, и анекдотец может подпустить, и скорби в его глазах не наблюдается. Обычный молодой мужик 35 лет от роду. А ощущение со стороны такое, что сам Господь держит над ним зонтик. Солженицын в "Матренином дворе" сказал про таких "не стоит село без праведника". Так оно и есть - праведный, правильный он какой-то.

Судите сами: были в округе два освященных источника. Заброшены, завалены мусором и людским беспамятством. Алексей их разыскал, очистил, установил рядом поклонные кресты.

Подростки начали баловать в деревне - организовал для них кукольный театр. Популярнее Шабарши (героя одноименной сказки) на тот момент не было никого в близлежащих селах. Только о нем бабки и судачили.

Стали в местной школе учителя брюзжать, дескать, перестали читать школьники, ну что за поколение растет. Пронин устроился работать в деревенскую библиотеку. Перетряхнул ее хорошенько: убрал трубы от сломанной печки, где поставил новые, где снес старые двери, все перекрасил в яркие цвета. Сделал камин-имитацию, кресла поставил. Потом удумал в чулане организовать музей их земляка - помещика Луки Кисловского (он школу первую в 1874 году в Рачево построил и вообще народ местный просвещал, про него даже Салтыков-Щедрин в "Благонамеренных речах" написал). Фонд книжный нарастил до 7 тысяч. Теперь местные ребята днюют и ночуют в библиотеке.

Мама первоклашки Полины Соколовой сказала как-то вскользь, что дочка рисует хорошо. А у Леши книжка первая в жизни готовилась к печати, про того самого Луку, "Жил-был Лука", для детей. Тут же предложил Поле проиллюстрировать ее. А что? Верите - лучших картинок к детской книжке я в жизни не видывал, вон, стоит у меня дома на самом видном месте. Подарок от Алексея.

Короче, какой-то Пронин не современный. Не такой, как все. По старинке живет-ладит. Провинциал, одним словом.

Подружка "Зингер"

Вы когда-нибудь видели пасхальные яйца, слепленные из... грязи? Я тоже такое представляю с трудом. А между тем именно с них, как рассказывает Алексей, он и "начался, нынешний".

- Родители у меня - проще некуда. Мама дояркой была, папа навоз с фермы вывозил. И атеистами вроде не были, и в религию глубоко не ныряли. Учился я так себе. Не любил уроки делать, формулы заучивать. Зато шить очень нравилось! Я часто у своей бабушки Зины оставался, вот она меня шить, кроить и научила. Машинка швейная "Зингер" лучшей моей подружкой была. Потом кукольным театром с одноклассниками увлекся, так всех кукол я сам и шил.

- Про яйца... - не терпится мне.

- Ну, да. Их мы на Пасху на кладбище освящали. А мне ужасно хотелось освятить в храме. Однажды набрали со знакомой девчонкой грязи из большой лужи, налепили из нее несколько "яиц" - и пошли в церковь. А там местные пацаны на окнах сидят, курят, матюгаются. Мы молитвы стали петь, как по телевизору слышали, самодельным кадилом махать. "Освятили", в общем. И так мне это запомнилось! Я потом сам с мальчишками играл в церкви в прятки-догонялки - был грех. Но все время про себя удивлялся: почему красивый храм, с колоннами, с полуциркульными окнами, с дивным барабаном наверху - в такой грязи? Неправильно это. Не должно быть так. Вскоре к нам из епархии какой-то высокий чин приехал, осмотрел храм и вынес чудовищное заключение: дескать, на приведение его в порядок нужны миллионы, а их нет и не будет. Все покачали головами, повздыхали - и разошлись. А я подумал, разозлился почему-то и за тачкой пошел. Обидно просто стало за храм.

Невыгодный приход

Иуду Алексей рисовал дольше всех. Даже дольше Христа. Смывал раз за разом рисунок и снова начинал выводить контуры. В его лице, во всей фигуре должен был быть намек - только он! - на раскаяние, пояснял мне начинающий иконописец Леша Пронин. На Иуду ушло несколько месяцев. Зато какой получился - я стоял перед "Тайной вечерей" в храме в деревне Рачево минут десять, ей-богу. Да, конечно, еще больше я стоял в свое время перед "Тайной вечерей" да Винчи в Милане. Но разве дело лишь в том, кто писал икону или фреску? Не важнее ли, что чувствуешь, глядя на нее?

Парадокс: и там, и тут чувства у меня были совершенно одинаковые. Бывает же такое... Бывает.

На самодельном распятии Христа мне показался чуть-чуть большим нос у Спасителя. Алексей тут же парирует: "Я изучил сотни рисунков Иисуса Христа, он может быть и таким, поверьте. Рублевскую "Троицу" я ведь тоже написал немного по-своему. Священник из Красного Холма отец Василий все отсмотрел, одобрил и благословил. Так что я чист перед Небом".

В притворе храма несколько десятков икон работы Пронина. Да вообще здесь все - его работы и его приятелей. Подсвечники, канун, ладанки, кресты, даже деревянный пол с печкой. Наверное, последняя не так эстетически красива, как какая-нибудь голландская с изразцами. Но греет отлично. Когда мы с Алексеем стояли в церкви, на улице морозилось под минус 25. А нам хоть бы хны.

- Вы здесь и богослужения проводите? - спрашиваю.

Леша как-то странно мнется, потом вздыхает: "Нет, только молимся с деревенскими. Отец Василий уехал, а новые священники к нам неохотно наведываются. Говорят - накладно. И далеко, и мало нас. Так что проводить службы некому. Но Бога мы не забываем".

Чердачные истории

С Львом Толстым они друзья. Бывало, сядет Алексей рядом с Львом Николаевичем, положит тому руку на плечо: "Ну что, брат Толстой?" "Да так, брат Пронин, так как-то все..." И сидят, молчат каждый о своем.

Огромную фотографию яснополянского графа Леша сделал тоже сам. Ксерил, клеил на картон. Многие теперь идут в библиотеку, чтобы только посидеть рядом с самим Толстым. Заодно и книжки полистают. А Леше больше и не надо. "Если возьмут раз - уже не оторвутся, по себе знаю. Я вот в интернете книги совершенно не могу читать. Мне надо пощупать их, осознать, что они настоящие, а значит, и то, что внутри - тоже настоящее".

Отойдя от Толстого, натыкаюсь на дверь музея Луки Кисловского. Махонькая комнатка, в которой стол, стулья, шкаф. Все XIX века. "Да где ж вы все купили?" - восклицаю от удивления. Алексей смеется: "На мою крохотную зарплату не разбежишься. В Тверь, в архив, не могу лишний раз съездить, денег на автобус нет, а вы - купили... В деревнях на чердаках нашел! Отреставрировал, привел в порядок. Но это ладно. Вы на камень посмотрите, вон справа, я его несколько часов на санках по снегу пер, в темноте. Вот это было да!"

Обычная, ну совсем ничем не примечательная глыба известняка. "А зачем она здесь?" - вырывается у меня.

Боевой лазер режет меня напополам вторично. Я прямо чувствую, как его луч во мне шурует.

- Да это ж камень из фундамента усадьбы Кисловских!!! - чуть не задыхается от возмущения Пронин. На моем лице тут же появляется выражение крайней важности и самого камня, и способа его доставки.

Про любовь

- Лосей и кабанов не подавите, когда обратно поедете, они у нас тут доверчивые! - напутствует Алексей.

Я немного обижаюсь: а если в столкновении с рогатым лосем я пострадаю, это как, ничего? Он улыбается: вас, журналистов, пруд пруди, а зверья осталось немного. И тут же сам начинает собираться. "Домой?" - спрашиваю. Машет рукой: "Какое... В соседнюю деревню, к бабуле одной. Надо ей книгу занести, она заказывала - про любовь. Тут недалеко, километров шесть".