Превратности «третьей корзины»: неизбежен ли разрыв с Европой?

Заявления министра иностранных дел РФ Сергея Лаврова о вероятности полного прекращения сотрудничества между Россией и Европейским Союзом сопровождаются двумя тезисами. Первый: в ухудшении отношений полностью виноват официальный Брюссель (там расположены руководящие органы Евросоюза и НАТО). Второй: жаль, конечно, но у нас может не оказаться иного выхода.

Здесь, как и в российско-американских отношениях, то есть, по большому счету, в отношениях с коллективным Западом, возникает простор для интерпретаций. Основной довод Кремля: Евросоюз вмешивается в наши внутренние дела, поучает, навязывает и т.п. А мы, мол, сами знаем, как нам жить, никто нам не указ и т.д.

Спорить, чьи ценности ценнее, можно до бесконечности. Поэтому конструктивнее взглянуть на формальную, юридическую сторону вопроса, а на нее как раз упирает большинство представителей Евросоюза. Итак…

Ключевым документом для дискуссий является Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничества в Европе (Хельсинкские соглашения) по безопасности и сотрудничеству в Европе, с большой помпой подписанный 1 августа 1975 года лидерами 33 европейских государств, а также США и Канады в столице Финляндии. От Советского Союза документ завизировал Леонид Брежнев. Не менее важный момент: Российская Федерация – правопреемник Советского Союза, т.е. несет на себе все права и обязательства СССР, от ядерного потенциала и статуса постоянного члена Совета Безопасности ООН до советских долгов и международных обязательств. Так вот – Хельсинкские обязательства для России никто не отменял, а наши руководители подпись Брежнева под Заключительным актом не отзывали.

Леонид Брежнев подписывает Хельсинкские соглашения. 1 августа 1975 года. Фото tass.ru

Теперь о самом документе. Там три основных раздела («корзины»). Первая – международно-правовая и военно-политическая. Вторая – торгово-экономическая. И третья – гуманитарная. Тогда, в 1975-м и последующих годах, в СССР много говорилось о первой и второй «корзинах», почти не упоминалось о третьей. И не случайно: ее содержание таково, что, ознакомившись с проектом, ведущие члены Политбюро ЦК КПСС Юрий Андропов, Алексей Косыгин, Николай Подгорный и Михаил Суслов выступили на закрытом совещании против подписания Хельсинкского акта, содержащего гуманитарные обязательства. Однако настойчивость министра иностранных дел Андрея Громыко, убедившего товарищей по партийному руководству, включая Леонида Ильича, что гуманитарная «корзина» – сущая формальность, «пустая бумажка», что «у себя в стране мы хозяева» и, в конце концов, «Запад проглотит, он не будет рвать с нами из-за каких-то прав человека», склонила-таки чашу весов в сторону подписания.

Между тем в «третьей корзине» содержались такие пункты, как «Уважение к правам человека и к его фундаментальным свободам: свободе обмена мыслями, свободе совести и религии, свободе передвижения». Соответственно, предусматривалось общее понимание гуманитарных ценностей, а также согласование обязательств по вопросам прав человека и основных свобод, в том числе, опять же, свободы передвижения, контактов, информации, культуры и образования, а также прав в социальной сфере.

Уже первые месяцы после подписания Хельсинкских соглашений показали, что у советского руководства появились дополнительные проблемы: и международные инстанции, и пусть и слабое, но все же сохранившееся правозащитное (диссидентское) движение внутри страны стали опираться не только, как и прежде, на свою философию свободы, но и вдобавок на юридические обязательства СССР в Хельсинкских соглашениях. Как ни крути, получается, что страны, подписавшие Заключительный акт, имеют право комментировать, давать свои оценки ситуации с «третьей корзиной» у других подписантов. Более того, в случае невыполнения каких-либо обязательств гуманитарно-правозащитного характера возможны коллективные меры (порицания, предупреждения, санкции) в отношении нарушителя.

Разумеется, и здесь, как и в отношениях «Россия – Запад» в целом возникли не просто противоречия, но и разговор фактически на разных языках. Москва говорит о вмешательстве из Брюсселя и других европейских столиц, а Евросоюз упирает на грубые нарушения со стороны России, из-за которых он вынужден принимать ответные меры. Резкое ухудшение произошло в 2014 году в связи с украинскими событиями, и с тех пор отношения пробивали одно дно за другим.

Начиная с 2014 года отношения Москвы и Брюсселя пробивали одно дно за другим. Фото telemetr.me

Между тем полный разрыв крайне нежелателен обеим сторонам, не говоря уже о том, что дополнительно ухудшит международный климат на всей планете. Хотя мы, пожалуй, в более сложной ситуации. По большому счету, Западная Европа (и то не вся) серьезно зависит лишь от российского газа. При этом страны Старого Света предпринимают серьезные и во многом успешные действия по переходу на «зеленую» (альтернативную) энергетику на возобновляемых источниках. Что касается продуктов питания, то ущерб от наших контрсанкций уже через два-три года был полностью компенсирован переходом на другие рынки сбыта. Поэтому ни Польша, ни Франция, ни страны Балтии никуда «приползать» не собираются, а если кто и чувствует влияние контрсанкций, то в первую очередь российские потребители («бомбим Воронеж»). И похоже, контрсанкции остаются только потому, что их снятие означало бы с определенной точки зрения публичное отступление, признание неких ошибок, проявление слабости.   

А вот инновационно-технологическая и научно-интеллектуальная зависимость российской экономики да и всего российского социума от Запада, в том числе от Европы, весьма велика. И в цифрах, и по содержанию. Нет, конечно, можно и дальше строить стены, видимо полагая, что участие в общеевропейских делах («Россия – это Европа») не предполагает общеевропейских обязательств. И первое время отставание будет не столь заметным, а политическая устойчивость власти на фундаменте «отлупа супостатам» даже увеличится. Но это первое время, за которым, как известно, следует дальнейшее развитие событий…

Юрий Пронин для ИА «Альтаир»