Две Зои из двух эпох
В фильме «Зоя», вышедшем в прокат на прошлой неделе, содержится намного больше пыток и штампов, чем в «Зое» 1944 года. Но главное, ради чего он сделан, – превознесение мудрого и гуманного вождя советских народов.
В ленте военного времени самого Сталина нет и ничего не говорится о секретном распоряжении Верховного главнокомандующего, при исполнении которого погибли Космодемьянская и другие диверсанты. Нет даже тысячекратно описанного в позднейшей литературе подвига Зои – её хватают до того, как она успевает поджечь дом, в котором ночуют немцы и живёт хозяйка с маленькой дочкой. Затем идёт допрос Зои, переходящий в избиение, и фильм углубляется в прошлое, чтобы показать, как закалялась сталь, и вернуться лишь к моменту казни девушки. Словом, в старой постановке Космодемьянская – великомученица, а не действительная героиня, какой она предстаёт в творениях пропагандистов, провозгласивших её примером для советской молодёжи, дабы той, как писал Маяковский, было «делать жизнь с кого». Увы, никто уже не расскажет, как всё это воспринималось зрителями 76 лет назад, но сегодня возникает ощущение, что создатели фильма, зная о паническом, бесчеловечном и бессмысленном с военной точки зрения приказе Сталина «разрушать и сжигать дотла (все населённые пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40-60 км в глубину от переднего края и на 20–30 км вправо и влево от дорог» – приказе, обрекавшем на мучительную смерть десятки тысяч детей, женщин и стариков, испытывали бессознательное неудобство и не стали показывать его последствия.
В новой «Зое» бросаётся в глаза совсем иной подход: история героини фильма помещена авторами в контекст вышеупомянутого приказа № 0428 с плохо замаскированной целью оправдать его вместе с советским диктатором. Биографических элементов почти нет, какое-то время занимают эпизоды подготовки диверсантов, а основное действие, полное затасканных советских приёмов изображения фашистов, куда периодически вставляется товарищ Сталин, происходит в деревне Петрищево и длится от поджога до героической смерти Зои. В плену у немцев диверсантки из обеих картин не выдают врагу ни явок, ни паролей, ни товарищей, но есть интересные отличия: в частности, первая Зоя при пытках молчит, а второй авторы фильма разрешили стонать и кричать. Издавала ли звуки боли реальная Зоя, неизвестно, понятно лишь, что за 80 лет представления кинематографистов о том, как герои должны переносить муки, изрядно изменились. А о том, как отнеслись жители Петрищева к диверсантке, которая сожгла один дом и явно намеревалась сжечь ещё несколько, фильм, конечно же, старается умолчать.
Стратегия оправдания вождя открывается в четырёх ключевых сценах. В первой секретарь Сталина зачитывает хозяину пресловутый приказ, как будто не он его составил. Тот задумывается и с сочувствием спрашивает: «А что будет с жителями этих деревень?» – «Другого выхода нет, иначе погибнут все», – твёрдо отвечает Поскрёбышев. – «А кроме меня, все подписали?» Следует утвердительный ответ, и лишь тогда вождь, скрепя доброе сердце, соглашается поставить подпись и с горечью провидца произносит: «Ничего не забудут и ничего не простят». Затем он приезжает на базу подготовки диверсантов, идёт вдоль строя добровольцев и спрашивает у Зои, боится ли она. «Не боюсь». – «А если к врагам попадёшь?» «Всё выдержу», – отвечает будущая героиня. Третий эпизод – у поезда в Куйбышев, где Сталину говорят, что надо немедленно эвакуироваться, так как войска из последних сил удерживают дорогу для состава. «А она выдержала», – говорит вождь, словно всё время думает о Зое, и героически возвращается на свой пост в Кремль. И, наконец, в последней сцене он чуть ли не в трауре стоит у памятника Зое, провожая колонну бойцов, отправляющихся добивать врага. Кульминация же наступает перед казнью, когда девушка выкрикивает взятые сценаристом из газетной публикации слова, адресованные пришедшим или пригнанным на зрелище жителям Петрищева: «Не бойтесь! Сталин придёт!» Хотя петрищевцам, из числа которых после освобождения деревни от фашистов расстреляли троих, в том числе двух женщин, следовало бояться как раз того, что Сталин придёт. Того же следует бояться и зрителям, не одобрившим новое творение кинематографистов-пропагандистов.