С улицы

В 1974 году волею судеб меня перенесло из семипалатинских степей в столицу нашей родины. К этому времени я перешёл на второй курс заочного отделения Литературного института им. А.М. Горького. Из писательской среды я знал только одного живого поэта, руководителя семинара Егора Исаева, который ещё не был Героем труда и Ленинским лауреатом, но у меня даже мысли не возникало, чтобы обратиться к нему по поводу подходящей работы. Я просто собрался с духом и в один из ясных августовских дней вышел на поиск, как выходят в море или на охоту. На соседней улице располагалось издательство «Художественная литература». Когда решение принято – робость остаётся за дверью. Я переступил порог отдела кадров, где отставной полковник по фамилии Спок, щадя моё простодушие, сказал:

– Ты хоть понял, куда попал? Здесь работают жёны и дочки, – последние слова он произнёс врастяжку и многозначительно, воздевая указательный палец. – Они тебя съедят на десерт и очень быстро. А поезжай-ка ты на улицу Ярцевскую, – он написал адрес на квадратике бумаги, – там недавно открылось издательство «Современник». Если не возьмут – узнаешь хотя бы, где поэты свои первые книжки печатают.

И уже другой отдел кадров. Заведующая Галина Яковлевна ведёт меня в редакцию литератур народов РСФСР.

В маленьком, с позволения сказать, кабинете сидел крупный мужчина с вьющимися волосами и оленьими глазами.

– Юрий Поликарпович, вот вам кадр, поговорите с ним, – сказала заведующая и оставила нас наедине.

Мой работодатель был задумчив, если не мрачен. Он ведал в редакции литератур народов России поэзией.

Последовало несколько дежурных вопросов и односложных ответов.

– Кого любишь из современных поэтов? – вдруг спросил Кузнецов.

«Первый раз тебя вижу, а ты просишь в любви исповедаться, – мелькнуло в голове. – Не на того напал».

– Леонида Мартынова, – выпалил я.

– Старый маразматик, – сквозь зубы процедил Кузнецов. – Ещё кого?

– Игоря Шкляревского.

– Мелкота, – вконец разочаровался Кузнецов. И, давая понять, что разговор закончен, добавил:

– Завтра принесёшь свои стихи.

Это теперь ясно, что неведомая сила вынесла меня прямиком на Юрия Поликарповича Кузнецова, у которого ещё не было знаменитых книг, но сам он совершенно чётко осознавал своё место в русской поэзии. И в каких бы дружеских отношениях мы порой ни находились впоследствии – язык не поворачивался назвать этого человека запанибратски по имени. Для меня он всегда был и остаётся Юрием Поликарповичем.

А тогда подумалось: «Ну и тип! Какие могут быть стихи! Да гори оно огнём!»

Однако на другой день я сидел в том же кабинете и с удивлением наблюдал, как терпеливо Кузнецов читает мою рукопись, раскладывая её на три стопки. Над одним из лирических откровений он хмыкнул: «Шла она, к другому прижималась, и уста скользили по устам.»

Наконец он привстал, потёр руки, хлопнул ладонью по одной из стопок и объявил приговор, победно и разоблачительно глянув на меня:

– Это – Рубцов!

Хлопнул по второй:

– Это – твоё!

Третью он пренебрежительно и резко отодвинул от себя:

– А это отнеси в журнал «Юность».

Потом посмотрел на меня столь торжествующе, как будто положил на обе лопатки:

– Иди заполняй учётный лист.

* * *

Юрий Кузнецов создал свою державу, свой поэтический мир, прописал свои законы и каноны. Строжайше охраняя чистейшие родники русского языка, поэт возвёл храм на берегу народной памяти, где прозвучали и поныне звучат откровения, которые опередили время и предсказали надвигающийся хаос.

Сегодня мы обитаем в этом хаосе. Уже без Кузнецова. Но рождённые его могучим воображением образы и герои не только получили российское гражданство – они поныне стоят стеной «за сказку русского лица». А миф бессмертен.