Есения Павлоцки об истории русского мата и его сегодняшней функции в языке

Разговоры о русском мате в публичном поле всегда приобретают социокультурный оборот. Мы постоянно обсуждаем, как его использовать, можно или нельзя это делать, стоит ли его уже запретить и как это лучше сделать - законодательно, например. Вот сейчас пытаются ограничить эту лексику в соцсетях, что широкая общественность активно поддерживает (или осуждает), РПЦ высказывается за полный запрет мата в русскоязычном сегменте интернета.

Однако никто всерьез не задумывается, откуда вообще в русском языке взялась обсценная лексика и какова ее природа. Мы удовлетворяемся поверхностным представлением о том, что мат пошел от монголо-татар, или тем, что слышали краем уха о берестяных грамотах XII века. Почему-то куда больше науки нас интересует правовая или околоправовая повестка.

Мы готовы бесконечно обсуждать, почему Сергей Шнуров ругается в песнях, а Иосиф Пригожин это осуждает, — нам интереснее быть свидетелями вечного спора между сакральным и профанным в лице артистов и политиков. Но прежде чем разобраться с сегодняшним состоянием мата, хорошо бы прежде уделить внимание научному аспекту.

Мат - это табу, то есть сакральный, культурный и естественный запрет по самой своей природе. Очевидно, настолько сильный и пугающий, что у нас даже появился закон, запрещающий мат в искусстве. Запретить запретное - это достойный уровень постиронии, но интересно другое: почему эти слова имеют такой странный статус и почему именно они?

Теория про иго наукой даже не рассматривается: никакие злобные татары ничего нам не насаждали, и ничего мы из их сакральных низов не черпали. Все основы русских матерных слов - славянские.

Не используя сами слова, чтобы не фраппировать аудиторию и не вызвать праведный гнев надзорных органов, уйду в этимологию - науку о происхождении слов.

Слово, которым мы называем мужской половой орган, имеет праиндоевропейские, общеславянские и праславянские корни, и что самое удивительное - те же, что и у вполне цензурного слова "хвоя". Оба объекта - нечто вытянутое с семенем на конце.

Женский половой орган пришел к нам из праиндоевропейского, а родственник его обнаружился в праславянском языке (там это был глагол, который можно было бы обозначить словом "трахать").

Очень похожий на современный, но праславянский корень можно найти и у матерного глагола, означающего "совершать половой акт".

В эту веселую компанию включают четвертое слово, на первый взгляд безобидное: древнерусское "блясти" - "заблуждаться, ошибаться"; его старославянский родственник означал "лгать, обманывать". У них есть и английский братец blend - "перемешивать". Вот вам и еще одна загадка: как в современном языке сосуществуют нейтральное слово "заблуждаться" и та его родственница, которую нельзя называть на законодательном уровне? То же справедливо и для "хвои", о чем мы уже говорили.

Почему же этим ребятам досталась такая непростая судьба и что еще хуже - праведный гнев Иосифа Пригожина? Дело в том, что именно обсценная триада была необходимым элементом магических действий и языческих ритуалов, связанных с совокуплением. То есть слова, называющие половые органы и сношение, прежде имели очень большую силу. Для древнего человека мат - это заклятие, слово-действие.

Ученые предполагают, что мат появился в период мифологического матриархата и культа Матери-Земли. Тогда основой верований наших предков был сюжет о браке Земли и Неба. Небо оплодотворяло Землю - Земля давала плоды. Их любви пытался помешать пес или волк - он же змей в более позднем библейском сюжете. Естественно, помешанные на почве культа почвы, наши предшественники наплодили множество ритуалов, связанных с "беременностью" земли. В том числе они сами катались по ней, имитируя совокупление. Конечно же, те самые магические слова были необходимы во всех свадебных и сельскохозяйственных ритуалах.

Пока все выглядит довольно безобидно и никак не объясняет, при каких обстоятельствах "три главных слова" получили свои проклятые гены.

Подсказку дает Б.А. Успенский - советский и российский лингвист, историк языка и культуры. В своей работе "Мифологический аспект русской экспрессивной фразеологии" он рассказывает о ключевой для русского мата формуле: "пес *jebh- твою мать". Современное "*jebh- твою мать" - это усеченный вид исходной формулы (то есть уже без пса). Обратите внимание, что современный глагол совокупления стоит в форме прошедшего времени "(что делал?) твою мать", а действующий субъект (пес) - утрачен. Сегодня мы пользуемся этой формулой как восклицанием, не направленным ни на чью мать.

Лингвисты, культурологи, семиотики и антропологи предприняли попытку реконструировать магические практики, в которых эта формула могла существовать, - и тут все прояснилось.

В.Ю. Михайлин, филолог и антрополог, в своей работе "Русский мат как мужской обсценный код" предлагает нам по-настоящему страшный сценарий. Итак, Бог-Небо (или Громовержец) и Мать-Земля состоят в браке. Им противостоит хтоническое божество, принявшее обличие пса/волка, который как раз эту самую Землю, скажем так, сококуплял и таким образом бессовестно делал из нее блудницу.

Кстати, пес/волк обитал как раз там, где ему обитать положено и сегодня, - в лесу. Но не в простом лесу, а в месте трансформации: наши предки верили в то, что для перехода на новый уровень жизни в новом статусе (невеста - жена, мальчик - мужчина/воин) нужно пройти длительный и тяжелый обряд перерождения - инициацию. Территорией такого превращения считался лес - место смерти.

Там, вдали от чистых, плодящихся на святой земле женщин, обитала всякая нечисть. Например, Яга, жрица инициации, намывающая будущих покойников (ведь из большого уважения к Земле тело перед похоронами нужно как следует помыть). Туда же вывозили невест — покойниц, которые должны оплакивать свой последний час перед смертью и рождением в новом статусе жены. Хороший тамада и конкурсы интересные.

То, что делается в лесу, должно остаться в лесу и строго запрещено на территории действия домашней магии. Неосвоенная природа - место охоты и войны - была противопоставлена магическому "культурному центру" - месту женской природы. Именно в лесу молодые люди проходили инициацию, которая состояла в их магическом превращении в волков. Спонсором веры в это действо было синкретичное мышление наших предков и доступные им галлюциногены.

В работе доктора исторических наук, антиковеда А.И. Иванчика "Воины-псы: мужские союзы и скифские вторжения в Переднюю Азию" читаем, что для всего индоевропейского ареала, а также для многих других, не-индоевропейских народов, доказано существование воинских мужских союзов, члены которых считали себя псами/волками. Мужчины-волки должны были жить вдали от поселений и вести себя по-волчьи. Иванчик пишет: "Очевидно, с тем же представлением связана индоевропейская правовая формула, согласно которой убийца "становился" волком, из которой развились значения "человек вне закона, преступник". Вот они — истоки интереса современных заключенных к "волчьей" теме.

Итак, в общей для всех системе перехода из одного социально-возрастного класса в другой мужчина должен был пройти "волчью/собачью" стадию. Результат прохождения инициации - целая куча бонусов: повышение социального статуса, право на брак, на зачатие детей и на самостоятельную хозяйственную деятельность.

Воины-псы вытеснялись в хтоническую зону, а их попытка войти на "человеческую" территорию рассматривалась как осквернение этой территории, насилие над землей-кормилицей. Вернуться к человеческой жизни в новом статусе взрослого мужчины "пес" мог только пройдя финальную стадию обряда инициации, равносильную обряду очищения.

Инициация псов подразумевала неприемлемые в обычных условиях поведенческие стереотипы и демонстрацию маскулинного, табуированного в обыденной жизни поведения. В общем, агрессия, волчья дикость и прочая ликантропическая жесть. В нашем цивилизованном мире мужское "пойдем выйдем" и "отскочим побормочем" - это старый добрый первобытный след желания исключить из конфликтной ситуации всех "магически несовместимых" с ней участников. Дворянские дуэли вдали от жилых помещений и не вовлеченных в конфликт людей - туда же. Как видите, необязательно жить с волками, чтобы по-волчьи выть и наследовать их ритуалы.

Так вот проклятие "пес *jebh- твою мать", по предположению ученых, могло быть формулой магического уничтожения оппонента. Все просто: если пес оплодотворил твою мать, то ты: сын хтонического чудовища, противопоставленного Небу; сам песий сын и сам такое же существо; твоя мать, пережившая коитус с псом, - не женщина, а сука. Таким образом, услышавший в своей стае это проклятие больше не является человеком ни по отцу, ни по матери, ни по месту и обстоятельствам зачатия - он трижды проклят.

А вот и ответ на вопрос о том, почему же наша безобидная блудница попала в группу запрещенных слов: женщина не могла встретиться с псом на территории домашней магии - для этого ей нужно было попасть в лес, заблудиться и остаться там без родственников-мужчин. Такая женщина лишается всех территориально обусловленных магических оберегов и становится законной добычей волка.

Что же насчет остальных матерных слов? Названия частей тела не должны были стать табуированными сами по себе - тем более учитывая особенности прокреативной магии: культ фаллоса и культ плодородия были связаны с жизнью, плодами и деторождением. Так вот, предполагается, что свой табуистический статус слово на букву "х" и слово на букву "п" получили именно в связи с употреблением формулы пса. То есть половые органы участников совокупления - это не части человеческих тел, а половые органы пса и суки-блудницы, поэтому "х" и "п" тоже приобрели статус мата.

Теперь мы знаем, что матерная речь изначально была именно территориальным и гендерным кодом, резко табуированным в "человеческих" магических зонах. Даже теперь, когда мат блокируется в основном из-за его инвективных, "ругательных" функций, у него все еще остается магическая "наследственность" - до недавнего времени его нельзя было произносить при женщине, мат сохранял свои функции мужского обсценного кода.

А что сейчас? Социальные табу утратили первоначальный мифологический смысл, гендерный код отвалился (теперь женщины матерятся наравне с мужчинами), но песья речь до сих пор "оскорбляет слух" - вот такая мощная лексическая генетика.

Мат не печалится по поводу своей десакрализации - теперь у него есть целых 27 новых функций и бесчисленное количество производных. Чем дальше, тем больше он десемантизируется - то есть теряет конкретное значение и прорастает в повседневную речь. Обсценная лексика стала универсальной и в стилистическом отношении - малообразованный человек вставляет блудницу через слово за неимением широкого словарного запаса, а интеллектуал бравирует ею и даже "украшает" свою богатую речь, лихо сочетая половой орган с каким-нибудь термином. Молодое поколение, развращенное Моргенштерном и Шнуровым, использует его чаще, активнее и свободнее - в том числе в качестве "смазки". Скорее всего, эта ситуация будет только прогрессировать.

Меня часто спрашивают: а как ты сама относишься к использованию мата?

Как лингвист я не могу выступать с личным отношением к этой или любой другой лексике. Как и любые другие слова, мат обеспечивает определенную функциональность, а значит, он нужен языковой системе - в противном случае его просто не было бы. Нельзя рекомендовать или не рекомендовать, защищать или не защищать мат, да и в целом язык не нуждается ни в чьей защите.

Любая существующая единица, любая лексика, все, что мы называем языком, - это данность, как и окружающая среда вокруг нас. Мы ничего не можем сделать, даже законодательно - разве что обеспечить какие-то благоприятные условия, чтобы ситуация эскалировалась. Если мы запрещаем мат, например, в искусстве, то делаем запретное притягательным, обращая внимание на него. Далеко ходить не надо: сразу же после ограничения табуированной лексики в соцсетях исследователи зафиксировали увеличение ее количества в публикациях.

Так что, увы или к счастью - вне зависимости от взглядов, ни один формальный запрет не сможет повлиять на экспансию табуированной лексики. Шах и мат, Иосиф Игоревич.