Режиссер Сергей Газаров: «Мольер – это большая любовь, веселая, добрая, праздничная»

Театр Олега Табакова готовится к премьере: спектакль «Мольер, avec amour» по пьесе Михаила Булгакова «Полоумный Журден» выпускает Сергей Газаров. В интервью «Культуромании» он рассказал о своей постановке и о том, почему Мольер в современном театре чаще всего не получается.

-- Сергей, название «Мольер: с любовью» читается как признание в любви. Кому оно адресовано?

-- Мне кажется, что Мольер – это прежде всего большая любовь, очень нежная, открытая, изощренная, веселая, добрая, праздничная. Мне хотелось сделать на этом акцент, вот и все.

-- Этот спектакль уже был когда-то в репертуаре Студии Табакова, он вышел в 1985 году и в разные годы в нем переиграли чуть ли не все актеры труппы. Спектакль был легендарный, публика на него ломилась.

-- В нашем репертуаре он был одним из основных столпов, почему мы и решили его вернуть. Были «И с весной я вернусь к тебе», «Маугли», «Две стрелы» и вот «Полоумный Журден». Первые опыты, достаточно серьезные для молодых людей.

-- Если я не ошибаюсь, вы успели сыграть сразу две главные роли – господина и госпожу Журден.

-- Да, в разные годы, я уже не помню, по каким причинам. Мы все прошли через этот спектакль, он нам очень нравился. Хорошее было время, и пьеса была правильно выбрана с точки зрения нашего становления, потому что она не подразумевает бытового прочтения. Все, что можно было в то время сделать легким, игривым, игристым, мы и пытались сделать всей командой во главе с Олегом Павловичем. Собственно, мы это и сейчас хотим сделать. Нынешний спектакль – продолжение этой легкости, но способов ее передать с тех пор стало больше. Сегодня у нас есть огромный арсенал для того, чтобы устроить фантасмагорию на сцене. Надо эти пользоваться.

-- Видела недавно вашу фотографию в роли господина Журдена – в сценическом костюме, в завитом парике, в кружевах. Остался ли у вас к тому времени знаменитый бакинский акцент, с которым вы поступали в ГИТИС?

-- Олег Павлович мне такой возможности не оставил, он мне дал срок один год, это был первый курс. Исправишь – останешься, нет – уйдешь. И вопрос был закрыт. Мне просто очень повезло, потому что избавиться от акцента -- сложнейшая вещь, и сегодня я слышу говорки в сериалах и даже в театрах. Ребята талантливые, но говорок есть. Отчасти это характер будущих ролей – у великого артиста Леонида Быкова был же украинский акцент, и это добавляло ему прелесть, шарм. Не знаю, как это смотрелось бы в роли Ричарда Третьего или Гамлета. Наверное, немножко диковато, но, может быть, актерское величие победило бы. Вопрос очень непростой, но у меня выбора не было – акцент должен исчезнуть, и все.

-- В вашем спектакле господина Журдена играет Михаил Хомяков, прекрасный актер, из старшего поколения «Табакерки». Молодым артистам, таким, как Владислав Миллер, удается ему соответствовать?

-- Они подтягиваются, и это очень правильно, еще Олег Павлович вводил такое правило жизни – дать молодежи возможность поработать с мастерами. С нами играли и Петр Иванович Щербаков, и Александр Андреевич Вокач, и Валера Хлевинский, и Гарик Леонтьев. Олег Павлович играл с нами, он сознательно подходил к этому методу. Тогда это было понятно и просто, мастерство передавалось. Театр «Современник», в котором работали люди, которых я назвал, всегда был театром единомышленников, они сами когда-то были такими же молодыми, и Олег Николаевич Ефремов наверняка приводил каких-то мастеров с ними играть. Это понятный им язык, и я уверен, что не было сопротивления. Сейчас это все тоже есть, но в чрезвычайно малых дозах. Время от времени мне звонят молодые кинематографисты, которые снимают дипломную работу во ВГИКе и говорят: «Не могли бы вы у нас сняться?» Мне это очень приятно, я считаю, что мы должны находить и время, и возможность, чтобы работать с молодыми, передавать что-то и у них чему-то учиться, потому что, не скрою, нам надо быть в тренде сегодняшнего дня. Надо их слушать, пытаться понимать и быть с ними наравне, иначе они нам будут говорить, что мы безнадежно устарели со своими взглядами. В театре и кино надо стирать границы именно таким «кровосмешением».

-- Булгакову так и не удалось увидеть свою пьесу на сцене, все театры ее вернули, обосновывая это тем, что она сложна технически, чтобы ее поставить, необходимо такое сценическое оборудование, которого у них нет. Это действительно так, пьеса требует спецэффектов?

-- Я такого не слышал, честно говоря, и видел, чтобы в спектаклях по этой пьесе было использовано что-то из того, что называется непростыми техническими решениями. Почему Мольер плохо получается в театрах, и не только в наших? В Комеди Франсез еще хуже, уверяю вас. Театры взяли за правило разыграть ситуацию, и на этом все заканчивается. А вот гениальный Джорджо Стреллер сделал из мольеровской пьесы комедию дель арте, и никакое техническое оснащение ему не понадобилось. У него был квадрат сцены, я не помню, три на три или четыре на четыре, где все и происходило, но оторваться было невозможно.

Нужно ли использовать новые технологические возможнсоти в спектакле по этой пьесе или нет – не об этом речь, чтобы поставить ее нужна идея, ход. Если бы я его не нашел, я бы к ней даже не приблизился. Не хочу его выдавать, но ощущение праздника, думаю, должно зрителю передаться. При этом важно не терять суть Мольера и Булгакова, потому что форма не может заменить содержания. Что происходит, в чем суть-то? Вот главный вопрос при всех чудотворных формах. Главным-то остается человек и его переживания, которым я верю как зритель.

-- Что же все-таки происходит в пьесе Булгакова «Полоумный Журден»?

-- Любовь! Человек влюблен, больше ничего не происходит, и никогда не происходило. Драматургия Мольера похожа на индийское кино: основная мысль всегда на поверхности, нет второго и третьего слоя. И не могло быть, потому что он шел от зрителя, который смотрит спектакль в данный момент, поэтому пьесы его не писались, а сочинялись на ходу и каждый раз в них были новые реплики. У актеров были только амплуа, им давали задачи: я влюбленный, ты сумасшедший, ты мне завидуешь, а ты все портишь. Театральные амплуа возникли при Мольере, мы до сих пор пользуемся терминами «герой» или «комик», но я не уверен, что все до конца понимают, что это такое и с чем это связано. Например, амплуа героя. Что это значит? Какой-то актер играл только влюбленного и успешного героя. Другой играл влюбленного, но неуспешного, умел показать, как это играть, был в этом мастер, его брали за это. Поэтому Булгаков и ввел в свою пьесу сцену распределения ролей, где видно, как это происходит.

-- Вашим актерам легко в мольеровском театре?

-- Сейчас уже легко. Мы прошли путь от психологического театра к театру Мольера, как мне кажется, достаточно успешно. Форма дель арте – она сама по себе не очень простая, и, если вы заметили, она не очень востребована нашими театрами. Мы привыкли – ты на один стул сел, я на другой, и разговариваем о правилах жизни. Вот я против этого, активно против. Считаю это пережитком, мы его перешагнули, нам надо идти дальше.

-- В конце минувшего года вы стали художественным руководителем театра имени Джигарханяна. Будет ли театр, который вы возглавили, развиваться именно в этом направлении? Это часть вашей концепции?

-- Я против формулировок в концепциях, в жанрах, вообще.Мне кажется, мы отбояриваемся ими. Вот я вам сейчас произнесу красивую формулировку, и что? Приходите и посмотрите, что я делаю, и у вас будет свое мнение. То же самое я буду делать и в театре Джигарханяна. Не буду выходить оттуда, пока не доведу театр до хорошего, очень хорошего уровня. Я это сделаю, можете даже не сомневаться.

-- Прошел месяц после вашего назначения, вы, наверное, уже познакомились с труппой. Что можете про нее сказать? Как оцениваете ее состояние?

-- Состояние непростое, но чтобы понять, какие они и могут ли они двигать дело дальше, нужно больше времени, нужно с ними со всеми поработать, а не просто поболтать. Посмотреть повнимательней, что они сделали, что не сделали. Просто прийти и шашкой помахать – нет такой цели. Нужно разбираться.

-- Вы будете снимать какие-то спектакли, или еще рано об этом говорить?

-- Еще рано. Нужно отсмотреть все, понять, что двигало при выборе репертуара. Мне кажется, годик уйдет на то, чтобы разобраться в причинах. Диагноз надо поставить точный, а не говорить: «Похоже на грипп». Если врач так разговаривает, надо бежать от него.

-- Вы сказали, что у вас есь портфель из шести или семи пьес, которые вы хотели бы поставить. Можете назвать первые две?

-- Ну конечно, сейчас я все выдам, чтобы у меня сразу стибрили идею. Нет, будете узнавать по факту. Но пьесы хорошие, могу вам сказать, проверенные временем. Даже у Антона Павловича Чехова, как ни странно, есть недооцененные пьесы.

Пьесы будут настоящие, правильно выстроенный репертуар – это и есть лицо театра, на мой взгляд.

-- Здание театра Джигарханяна, кажется, тоже не в лучшем состоянии. Что вы считаете нужным сделать в первую очередь?

-- Если бы спросили меня, я бы хотел все поменять, потому что там все плохо. Многие театры сегодня находятся в ожидании ремонта, но это еще и бывший кинотеатр. Двадцать лет назад, когда его переделали в театр, было сделано максимум возможного, чтобы там играли спектакли. Но там нет механизации, подвалов, под сцену ничего не уходит, сцена не крутится, планшеты с декорациями не уходят вверх. То есть нет ничего того, что должно быть в театре. Это просто коробка, и все.

Я думаю, Департамент культуры понимает эту проблему так же, как и я, все будет учитываться. Но если говорить, что именно там не так – все не так. Начиная от внешнего вида. Фасад, зрительный зал, плохая акустика, отсутствие света, музыки, фойе в ужасном состоянии, буфет – все надо переделывать. И дизайн должен быть сегодняшний. Не то чтобы какой-то крутой, я против шика в театре, это то место, где не нужны золото и мрамор, но людям должно быть в нем удобно. Вы должны заходить в простой, скромный театр, но выходить оттуда с крыльями. Вот этого надо добиваться.

-- Вам близка идея театра как творческого центра, в котором не только играют спектакли, но и работает кафе, библиотека, может быть, книжный магазин?

-- Очень близка эта идея, я считаю, что это развивает театр. Замыкаться в своей коробке неправильно. Мне кажется, театр сегодня должен иметь более развернутый интерфейс. Главное, чтобы стороны, в которые он будет разворачиваться, не были пристегнуты как некая социальная обязаловка, обязательства перед зрителями нашего района. Если это появится, боюсь, театр может пострадать.

Татьяна Филиппова