Безрассудство перемен. Колонка Алексея Суконкина

Лихолетье 90-х стало возможным только потому, что нашлись желающие «шатать режим», требуя «свободы». Сейчас «свободы» хочет только молодежь, не знающая ее истинную цену.

Мои попытки разумно и взвешенно пообщаться в Сети с людьми, поддерживающими «перемены» (о которых говорят те, кто 23 января потащил детей на митинги), натыкаются на стену глухого непонимания. На предложение хоть как-то обосновать выбор «перемен» в ответ следуют бытующие в сети штампы, которые очень быстро сменяются оскорблениями. Как говорится — вот и весь разговор.

А ведь действительно — мы друг друга никогда не поймем: у нас разный культурный и возрастной код, который по определению не подразумевает взаимопонимания. Люди, родившиеся в 90-х и 2000-х годах, просто в силу своего возраста не могут знать, в каких условиях жила тогда страна. Как из безопасной и стабильно-предсказуемой жизни огромное государство вначале превратилось в ничто, а потом это ничто пыталось выживать всеми доступными способами.

Я помню, когда мне было 16 лет (1991 год), в наш большой девятиэтажный дом посреди бела дня зашла группа грабителей, которая ходила по этажам и выбивала двери квартир, выгребая из них ценности. Хозяев, которые пытались их остановить, просто избивали, для чего у грабителей были кастеты и фомки. В итоге они обнесли, точно уже не помню, четыре или пять квартир, а может, и больше. В тот день я был дома один, дверь у нас была деревянная — тогда еще ни у кого не было железных дверей. Деревянная дверь открывалась вовнутрь, и соответственно выбивалась с двух ударов ноги. Один удар прозвучал, и я в ужасе, чем смог, забаррикадировал дверь и, схватив кухонный нож, с замиранием сердца слушал, как они переговариваются, решая, убивать меня или нет, когда войдут. И телефонный кабель обрезали — я не мог никуда позвонить. Да, мне было жутко страшно, но, если бы они вошли, я был готов оказать активное сопротивление — у меня не было других вариантов.

В 1992 году прямо во дворе нашего дома бандиты расстреляли милицейский УАЗ. Ту оглушительную автоматную очередь, прозвучавшую поздним вечером, я помню до сих пор. Погиб сотрудник милиции, еще один был ранен. УАЗ всю ночь простоял заведенный, в нем горел свет. Бандит с автоматом прятался за деревом, и я видел его во всей красе. Страшно мне тогда было? Безусловно! Отец по телефону звонил в милицию, но там не отвечали — вероятно, им было не до звонков.

В 1993 году во Владивостоке, на Русском острове, в учебном отряде Тихоокеанского флота от голода умерли четверо матросов, еще человек 50 попали в госпиталь с диагнозом дистрофия. Причина — повальное воровство, вседозволенность и безнаказанность. Комитет солдатских матерей, военная прокуратура, ФСБ, — кто только ни занимался этим делом! Об этом тогда знала вся страна. В том году я пошел в армию. С какими мыслями я шел служить? Да, боялся ужасно. Но шел. Не мог не пойти, ибо воспитан был так: несмотря ни на что, я должен защищать свою Родину. Не тех, кто воровал и жирел (а по сути — и их тоже), а свой народ. И Родина в полной мере предоставила мне возможность почувствовать себя защитником своего народа.

Так получилось, что я был в составе группы, которая успела прибыть в одно многонациональное село, где намечалась грандиозная резня: бесчинствующая толпа, принадлежащая местной титульной нации, уже согнала русскоязычных людей в один из дворов. У людей не было никаких сомнений, что с ними будут делать — они стояли и обреченно выли. Задержись мы на полчаса, сложно сказать, что мы бы увидели в том дворе. Однако успели, и 16 вооруженных мальчиков (старшему 27 лет, остальным по 19–20), отнюдь не «рэмбо», но при двух пулеметах и четырнадцати автоматах — и с очень решительным командиром — вопрос спасения людей разрешили меньше чем за минуту путем «прицельной стрельбы из пристрелянного боевого автоматического оружия с имеющимися у стрелков навыками огневой подготовки». Когда эта обезумевшая толпа (не скажу, какой нации, чтобы не нагнетать), готовая учинить резню, во внезапно обуявшем их смертельном ужасе разбежалась, в два наших ГАЗ-66 мы посадили человек 50 — от младенцев до стариков, которые уже попрощались было со своей жизнью. Их слезы счастья я никогда не забуду.

А потом было жуткое безвременье: найти работу, чтобы прокормить семью (а я, надо же такому случиться, женился почти сразу после армии), в нашем небольшом городке было практически нереально. Ненадолго я вернулся в армию, но после окончания контракта опять столкнулся лицом к лицу с отсутствием работы. Именно в тот период я чуть было окончательно не слился с миром криминала, для которых, впрочем, я все равно был чужой: они, к примеру, не могли понять, для чего нужно тщательно планировать преступление — им было безразлично, «примут» их «менты» или нет — подспудно они все стремились на зону. Я ни разу не попался, к слову — поэтому не судим в те годы. И только в 1999 году я благодаря одному удивительному случаю, корни которого зиждились в армии, попал в ту струю жизни, которая меня и вынесла из окружающего болота.

Судьба дала мне шанс, которым, как я считаю, мне удалось успешно воспользоваться. Но каких трудов мне это стоило — знаю только я. Это было время, когда в политическое поле вошел человек, заявивший: «Поймаем в туалете, значит, извиняюсь, и в сортире замочим». И стал «мочить». Видя, как меняется в стране общая ситуация (я был тогда непосредственным участником и свидетелем разгрома криминальных структур в начале 2000-х годов — о чем написал несколько книг), я невольно сравнивал это с тем, что было в 90-е — конечно, не в их пользу.

И, конечно, сравнивал с тем беззаботным существованием (в сравнении, конечно), которое было в 80-е. Про 80-е годы людям, родившимся в 90-е и 2000-е, рассказывать вообще нет смысла: они не поймут ни слова или примут за сказку. Просто поверьте, молодые люди, было во сто крат лучше, чем можно себе представить. Я знаю, что той безопасной, сытой и предсказуемой жизни уже не вернуть, и довольствуюсь тем, что есть сейчас: лично у меня — самые широкие возможности в будущем, и есть чем гордиться из уже свершенного. И такое положение я готов всемерно защищать.

И я совершенно не хочу снова возвращаться в 90-е, когда выйти на улицу, не рискуя быть ограбленным, было просто невозможно. Я уже сказал про отсутствие работы (собственно — главный фактор наличия криминала), а еще было полное ощущение отсутствия будущего. В те годы мы жили «в никуда».

И теперь самое главное: лихолетье 90-х годов стало возможным только потому, что нашлись желающие «шатать режим», требуя «свободы». Эту «свободу» тогда получила вся страна. И, мягко говоря, все были удивлены результатом — вместо свободы люди получили кошмар. Кто его пережил, уже больше на призывы к «свободе» не поведутся.

Сейчас «свободы» хочет только молодежь, не знающая ее истинную цену. Они не ведают того ужаса, который испытало наше поколение (и более старшее). А верить старшим на слово им западло. Вот и все. Рекомендаций не будет.

***

Мой любимый Виктор Цой, как ни крути (может, и сам того не ведая), оказался одним из главных идеологов развала СССР. Одним из тех, кто доступными тогда методами вдохновил и поднял молодежь «на баррикады». Мы тогда все, как заводные, пели: «Перемен требуют наши сердца...». Мы их требовали, и мы их получили. О чем я сейчас сильно жалею.