Глава Третьяковки Зельфира Трегулова — о магии пустого музея и жизни в интернете

http://www.youtube.com/watch?v=1FWRl2dcEvU

Зельфира Трегулова: В Репине и в передвижниках видели в первую очередь критику современного буржуазного общества, подпитывание как бы революционных тенденций. А эти художники не про это. И если ты видишь на полотнах передвижников нечто, что напоминает тебе обличение, это не обличение, это зеркало, которое художник ставит перед человеком и перед обществом и говорит: «Вглядись, ты такой. Это далеко отстоит от того образа, по подобию которого создавался человек. Ты должен идти по пути внутреннего совершенства, ты должен меняться». А это совсем другая история, которая уже восходит к христианскому учению. Поэтому у тебя получается совсем иное, то, что предпочитала вообще не замечать советская власть. А мы сегодня это видим, и современники этих художников это видели и об этом писали. Поэтому это наша внутренняя обязанность, это та миссия, которую мы выполняем: делать выставки, априори обреченные на небольшое количество посетителей. И ты вообще не всегда можешь сказать, какое количество людей придет на выставку. Хотя, конечно, мы это просчитываем, у нас есть бизнес-план. Выставки мы делаем на спонсорские деньги. Когда общаемся со спонсорами «на берегу», то, конечно, встает вопрос о том, сколько ожидается посетителей и так далее. Где-то мы ошибаемся, где-то просчитываем достаточно точно.

Вот никто не мог, на самом деле, сказать, что на самую популярную выставку этого года, на которую, кстати, в три последних дня экспонирования выстроилась очередь, которая нас очень волновала… Выставка называлась «Русская сказка. От Васнецова до сих пор», мы ее открыли в феврале, она простояла с 23 февраля по 18 марта, потом была закрыта и потом была открыта с 3 июля по 20 сентября. На нее пришло 138 тысяч человек. С учетом того, что в Третьяковскую галерею в 2020 году пришло 927 тысяч человек, с учетом первых невероятно успешных двух с половиной месяцев, это фантастический результат. Люди стояли в очереди, а мы психовали, как сделать так, чтобы они держали дистанцию полтора метра, и как понять, когда ты проходишь вдоль этой очереди, это стоит семья или это просто отдельные люди, которых нужно отделять этими полутора метрами. Мы очень нервничали.

Но очередь была. А выставка как раз была экспериментальной, интерактивной и невероятно иммерсивной, мы ее делали со знаменитыми театральными художниками, Алексеем и Марией Трегубовыми, и это действительно была выставка-путешествие, выставка-переживание, выставка, где ты делал, как витязь на распутье, выбор, куда тебе идти: в Подземное царство, в Водное царство или в Лесное царство. Это подчеркивает, видимо, то, что выставки сегодня теряют свой классический облик, нейтральное пространство и ровно развешенные картины. А они становятся таким же переживанием, каким является хорошее кино, спектакль. И оно очень сильно будоражит, ворошит человека, заставляет о многом задуматься. Я вообще по профессии выставочник и выставочный куратор, и выставки — это моя страсть. Я с самого раннего детства хорошо поняла при всем моем тяготении к искусству и к музеям, что бог не дал мне таланта скульптора, художника, музыканта, но я хочу быть рядом с этим, и я в какой-то момент поняла, что создание выставки — тоже искусство. И куратор выставки, работающий вместе с архитектором, сценографом выставки, — такой же художник. Только ты создаешь послание, которое сложное, многосоставное, где участвуют самые различные впечатления. Это очень-очень сложно.

Зельфира Трегулова: Нет, это не репродукция того успеха, хотя Айвазовский — художник гораздо более популярный, чем Серов. Хотя Серов все-таки более дорогой художник, его работы очень редко появляются на рынке, достойных вещей мало. Есть же два варианта переживания успеха. Один вариант: все, я нашел средство Макропулоса, теперь буду лепить и дальше пускать в жизнь. А можно понять, что следующий проект должен быть еще более успешным, чем предыдущий. Ты не можешь почивать на лаврах предыдущего проекта.

А Айвазовский был вызовом. Как объяснить, зачем молодому человеку прийти на выставку Айвазовского? Ну, закаты, луна — и что? Нашли ключи в том числе и в современном искусстве и в акценте на глобальность, философичность концепций. Причем то, как сделать выставку Айвазовского, мне подсказал один из самых великих живущих художников Аниш Капур, который был у нас в галерее, пробегал мимо полотна Айвазовского, остановился, пошел смотреть иконы, вернулся, уже опаздывал на свое собственное открытие, опоздал-таки, остановился около Айвазовского как вкопанный. А там две полосы — светло-серая полоса неба и темно-серая полоса моря. Стоит и смотрит. Я не выдержала и спросила: «Что вам в этом Айвазовском, о котором в фундаментальной прежней истории русского академического искусства только пассаж на полстраницы?» Он говорит: «Как?» И посмотрел на меня с изумлением. «Он же пытался в 1871 году, — посмотрел на этикетку, — сделать то, что пытаюсь делать я, и то, что сделать практически невозможно, — отразить бесконечность». И тут я поняла: вот подсказка, которую я искала, вот то, о чем мы будем говорить на выставке Айвазовского, — что он про бесконечность. Да, есть красивый Айвазовский с закатами, с ночной Феодосией, ночным заливом Золотой Рог. А есть Айвазовский — философ, и тому множество подтверждений: его брат монах-мхитарист, его возможное гипотетическое знакомство с Тернером. В принципе, часть творчества Айвазовского — это наш русский Тернер.

На Айвазовском было 600 тысяч человек; потом был Верещагин — 330 тысяч человек, хотя это точно не про отрадное, которое так стремился изображать Серов; потом Репин — 601 тысяча человек; бой за билеты на «Шедевры Пинакотеки Ватикана». Самая дорогая цена, заплаченная за билет на эту выставку (они разлетались онлайн за полчаса), была 28 номиналов. Это 14 тысяч рублей. 500 рублей стоил билет. Безумно сложно было попасть на выставку Эдварда Мунка.

Зельфира Трегулова: Здесь есть несколько соображений. Первое соображение: люди опасаются. Понимаете, когда закрывают музеи, обозначая тем самым, что музеи — опасное место, кто-то задумается, и задумается серьезно. Я сама помню, с каким страхом шла на первый концерт в зал Чайковского после того, как отменили запрет на концерты, на концерт Дениса Мацуева, как я боялась оказаться рядом с людьми. Да, все сидели в масках, да, все сидели через одного, но буравила мысль. Мне это, конечно, ужасно нужно: да, я слушала онлайн-концерты Мацуева, да, я сидела после изматывавшего тебя бесконечного общения в Zoom, когда ты свою энергетику пытаешься передать через равнодушный экран и понимаешь, что она разбивается об него, ты не можешь ее передать. Ты используешь гораздо больше сил для того, чтобы убеждать или приходить к решению какого-то вопроса. Меня эта мысль мучила. А потом я просто поняла, что это настолько необходимо: мне необходимо слушать живую музыку, мне необходимо вживую пойти и посмотреть спектакль, мне нужно пойти в музей или выйти просто в залы Третьяковской галереи, благо съемок за это время было много, и вновь вглядеться в какие-то любимые работы и подпитаться этим. Это первое соображение.

Второе соображение: количество зрителей сильно меньше еще и потому, что люди не приезжают в Москву. В отличие от Эрмитажа, Музеев Кремля или даже Пушкинского музея, мы не столь существенно опираемся на зарубежного зрителя. Я старалась поднять, было 10% посетителей из-за рубежа в 2015 году, 13% — в 2019 году, разница небольшая, и процентное соотношение не столь существенно. Но мы были любимым музеем людей из регионов, которые постоянно приезжали сюда. А когда у нас разворачивались такие выставки, как «Серов», «Айвазовский» и «Репин», они приезжали специально на эти выставки из Подмосковья, из Ярославля, из Ростова, то есть оттуда, откуда можно на автобусе днем доехать, экскурсия по Москве — и обратно. Сейчас эти люди не приезжают, и, пока они не начнут приезжать, эта часть публики будет смотреть нас онлайн. Именно поэтому мы, сделав невероятный прорыв в онлайне весной этого года, продолжали эту работу и будем ее продолжать даже тогда, когда откроемся и, дай бог, больше не закроемся. Потому что мы знаем, что еще долгие месяцы, а это может продлиться и годы, людям будет трудно приехать в Москву. Это дорого, это путешествие, а путешествие небезопасно, и так далее.

Когда мы открылись, мы видели, что к нам приходят вначале 25% наших зрителей — в июле, в августе уже 50% плюс 45% в сентябре — неплохо. И потом с ростом заболеваний это пошло резко на спад, мы дай бог принимали эти самые 25%, которыми ограничили концертные и театральные залы. А потом нас закрыли. Я думаю, что с учетом некой обеспокоенности от того, что это публичное пространство, с учетом того, что люди из регионов нескоро будут приезжать сюда в залы в Лаврушинском переулке и на наши выставки, мы не можем ждать очень быстрого возврата к тем цифрам, которые у нас были до этого. А 2019 год был самым успешным годом в истории Третьяковской галереи — 2 млн 836 тысяч человек, мы впервые вошли в первую двадцатку в мире по самому главному рейтингу популярности и посещаемости музеев. Эрмитаж там всегда, а вот Третьяковская галерея как художественный музей вошла туда впервые...