Ботинок Хрущева стал оружием русофобов
Ботинок Хрущева стал оружием русофобов
Ровно 60 лет назад на заседании Генассамблеи ООН в Нью-Йорке случился знаменитый «инцидент с ботинком Хрущева», который до сих пор вспоминают как позор отечественной дипломатии. В реальности все происходило не так, как принято описывать, и стало частью информационной войны против СССР. Эту войну все еще можно выиграть постфактум.
Психологи называют это «эффектом Манделы»: вы и еще тысячи, может быть, даже миллионы людей «точно видели» и «точно помните» нечто, чего в реальности не было. Ошибка коллективного сознания названа по имени бывшего президента ЮАР, поскольку его смерть в 2013 году удивила солидное количество пользователей Сети: некоторые были убеждены, что читали статьи о смерти Манделы в тюрьме еще в 1980-х.
И сразу спойлер: Никита Хрущев, стучащий ботинком по трибуне ООН с обещанием «показать кузькину мать», – это тоже «эффект Манделы». Подобная сцена была в фильме Леонида Гайдая «На Дерибасовской хорошая погода», но все фотографии первого секретаря ЦК КПСС с ботинком в руке – подделка.
По ряду причин этот «эффект Манделы» поразил даже самого Хрущева. В своих мемуарах он пишет, что стук сперва кулаками, а потом и ботинком стал реакцией на выступление представителя Испании – то есть, с точки зрения СССР, представителя фашистской хунты, незаконно захватившей власть. При этом Хрущев ссылается на опыт депутатов дореволюционной Госдумы, которые выражали свое возмущение громким топотом.
Проблема в том, что «обструкция испанского фашиста» произошла более чем за неделю до того, как хрущевский ботинок (точнее, полуботинок, произведенный, по некоторым данным, в ФРГ) прославился на весь мир.
Другой очевидец – глава МИД СССР Андрей Громыко утверждал в мемуарах, что Хрущев вооружился ботинком в ходе речи британского премьера Гарольда Макмиллана, который «употребил особенно резкие слова по адресу Советского Союза и его друзей».
Однако источники, писавшие об инциденте «по горячим следам», связывают нервную реакцию первого секретаря с другим выступавшим – главой филиппинской делегации Лоренцо Сумулонгом. Одна из подготовленных речей первого секретаря была посвящена деколонизации, и филиппинец ответил на нее призывом к СССР «деколонизировать» Восточную Европу, в том числе Прибалтику.
Это было переходом за грань. Хрущев решил выразить протест, но микрофон был только на трибуне, поэтому он попытался привлечь внимание к своим «репликам с места» с помощью сперва кулака, а потом и злосчастного полуботинка.
Такие хрущевские характеристики выступавшего, как «шут гороховый» и «лакей американского империализма», доставили переводчикам трудности не меньшие, чем «кузькина мать», проникшая в политическую лексику еще в 1959-м.
В тот день фотограф The New York Times успел запечатлеть обувь первого секретаря на столе перед ним, но стучал ли ей Хрущев на самом деле – показания разнятся. Сразу несколько американских журналистов утверждают, что советский лидер просто взял ботинок в руку, слегка им помахал, пару раз тюкнул по столу, но «барабанного боя» каблуком по дереву так и не случилось.
Как ботинок Хрущева оказался на столе советской делегации, тоже не установлено однозначно. По версии внучки, первый секретарь разулся для удобства и машинально подхватил туфлю, когда нагнулся под стол за слетевшими часами – они расстегнулись, пока тот молотил кулаком по столу. В том, что касается часов, эту версию подтверждает и переводчик Хрущева – Виктор Суходрев.
В версии сына Хрущева Сергея, полуботинок слетел с ноги отца, когда кто-то в суматохе наступил ему в зале на пятку. Якобы Хрущев решил скрыть этот конфуз и просто сел на свое место. Завернутую в салфетку обувь к столу принес персонал ООН, а обуться в сидячем положении советскому лидеру помешали живот и узость пространства между столом и креслом.
Как бы там ни было, Хрущев не барабанил своей обувью по трибуне ООН, а если и стукнул ею по столу советской делегации, это носило случайный характер и не было перформансом, который засвидетельствовал бы весь мир. Вариант с трибуной и шумовой атакой, как вопиющее нарушение всех норм дипломатии и этикета, возник уже позднее и живет до сих пор в статьях (вот, к примеру, материал в британской The Guardian, посвященный инциденту) и речах политиков (среди прочих отметился бывший постпред США в ООН Джон Болтон – русофоб из русофобов).
Если бы стук ботинком продолжался дольше нескольких секунд, он был бы зафиксирован камерами: за Хрущевым наблюдали, он был главной «звездой» сессии из-за статуса и харизмы. Впоследствии американские телеканалы специально разыскивали в своих архивах подобные кадры – и не нашли.
Другими словами, первый секретарь ЦК КПСС с ботинком на столе – это, конечно, казус, но еще не скандал. Попытки прервать филиппинца стоили советской делегации десяти тысяч долларов (штраф за нарушение порядка), но сам инцидент проще всего охарактеризовать в шекспировском духе – «много шума из ничего».
А шума действительно много. Когда скандал с «горячими» подробностями возникает не по итогам самого события, а позднее, причем имеет признаки искусственной раскрутки, в ситуации принято прозревать информационную войну. Именно с ней и столкнулся Хрущев в Соединенных Штатах.
Ранее газета ВЗГЛЯД подробно писала о первом в истории визите советского лидера в США. Для Хрущева изначально готовили ловушку: недалекий и неотесанный первый секретарь должен был опозориться на всю планету. Однако этого не произошло – Хрущев прошел все или почти все испытания с достоинством и в буквальном смысле покорил Америку, идет ли речь только об американской прессе или об обществе в целом.
Осознав, что мероприятия по дискредитации советского режима вдруг пошли не по плану, из Вашингтона на места спустили новые правила приема советского лидера: например, запрет смеяться над хрущевскими шутками. Но не помогло и это:
если по прибытию в США Хрущева встречали толпы молчаливых американцев, взиравших на коммунистического вождя с явным страхом, то провожали его плакатами в духе «Спасибо!» и «Приезжайте еще!».
Спустя год он вернулся и отнюдь не для того, чтобы пугать Генассамблею своей обувью. Программа визита была хорошо спланирована и содержала в себе множество ходов, красота которых хорошо видна именно теперь.
Например, уже на следующий день после прибытия в Нью-Йорк, где его поселили в роскошных апартаментах, Хрущев вдруг ринулся в черный Гарлем, куда белые господа того времени не заглядывали. Там же, в грошовой гостинице он встретился с Фиделем Кастро, и эта встреча произвела фурор – то, что оба лидера буквально источали обаяние, нехотя признавала даже консервативная пресса США.
Демарши в ООН – это тоже не про плохое воспитание, а про борьбу с колониализмом. В тот год независимость получили еще 17 африканских стран, которые Москва хотела бы видеть в числе своих союзников, поэтому колониальную модель советская делегация ругала по поводу и без – как эксплуатационную, расистскую и бесчеловечную.
Если посмотреть на это из современной Америки SJW и BLM, Хрущева нужно не штрафовать, а носить на руках как прогрессивного лидера, предвосхитившего будущее. Но вместо этого обычно вспоминают про ботинок – историю, призванную дискредитировать первого секретаря. Ее раздули, живописали, преувеличили – и, судя по всему, сделали это намеренно.
Американская пропаганда как будто мстила Хрущеву за прошлогодний визит, описывая произошедшее в Генассамблее как выходку опасного, агрессивного, невоспитанного и глупого человека. При этом в Вашингтоне отлично понимали, что подобные фокусы с обувью абсолютно неприемлемы с точки зрения культур многих развивающихся стран в Азии и исламском мире, на которые был рассчитан хрущевский пафос о деколонизации.
Советская же сторона, осознав, что некие манипуляции с ботинком отрицать невозможно, подала их как громкий протест против фашизма. Лучше уж так, чем вдаваться в глупые объяснения, тем более упоминать призыв филиппинца к деоккупации Прибалтики.
В конечном счете этот, как сказали бы сейчас, хайп полностью перекрыл собой и суть произошедшего, и всю остальную программу пребывания Хрущева в США. Причем не только для американцев, но и для советских граждан.
Четыре года спустя инцидент с ботинком был назван «постыдным эпизодом» и стал одним из формальных оснований для отстранения Хрущева от власти путем аппаратного переворота.
То есть форма дискредитации первого секретаря, придуманная американцами, пригодилась сначала Брежневу, а потом (ближе к развалу СССР) – ненавистникам Хрущева из числа фанатов Сталина, которого тот «предал» и «очернил».
Теперь все эти соображения неактуальны, и демарши Хрущева в ООН стоит вернуть к тому, чем они были на самом деле – к политической игре советской делегации против колониальных идей, чего западный мир не смог оценить в 1960-м, но не может не оценить сейчас.
«Нравится вам это или нет, но история на нашей стороне», – провозгласил первый секретарь в тот день. Сегодня мало кто рискнул бы ему возразить – колониализм однозначно подается во всем мире как то, чего нужно стыдиться.
Неоднозначное, часто скептическое отношение к фигуре Хрущева на родине объяснимо и даже оправдано. От завоеваний его эпохи захватывает дух, но и знаменитый «волюнтаризм» не был наветом: из-за упрямства и переоценки собственной компетентности первый секретарь успел наломать немало дров. Однако он ни в коем случае не был тем, кем его пыталось выставить окружение Эйзенхауэра и Брежнева – темным и бесхитростным увальнем, дискредитирующим свою страну.
«Эти опасные качества сглаживались острым умом, тонким чувством юмора и значительным количеством простой человечности».
Об «общеизвестном величайшем позоре Хрущева» – стуке ботинком – он не упоминал ни разу.