Нина-мироносица

Порой, если вслушаться в рассказ казалось бы, не отмеченного особыми регалиями пожилого человека, можно не только услышать неизвестные подробности истории, быта, но открыть для себя собеседника или собеседницу с совершенно необычной стороны, увидеть в обычной вроде бы биографии и подвиг, и глубину смысла, и духовную высоту.

Тем, кто помоложе, разговоры с пожилыми людьми кажутся сложными, в чем-то докучливыми, а то и скучными. Кажется, что такого интересного для нашего современника может поведать человек «прошлой эпохи»? Но если вслушаться в рассказ, можно не только услышать неизвестные подробности истории, быта, но открыть для себя собеседника или собеседницу с совершенно необычной стороны, увидеть в обычной вроде бы биографии и подвиг, и глубину смысла, и духовную высоту.

Вот казалось бы, обычная сельская учительница 85 лет, но почему проводить в последний путь Нину Фёдоровну Брызгалову в Троицкий храм вятского села Кильмези пришло множество людей самых ранних возрастов? Об этом рассказывает Наталья Чернова-Дресвянникова.

 

Приезжай ко мне!

Когда в 90-х Троицкую церковь вернули верующим, не только здание нуждалось в возрождении, но и приходская община. Нина Фёдоровна, в детстве участвовавшая в тайных богослужениях при советской власти, смогла передать церковные традиции новому поколению православных. Вместе с другими пожилыми женщинами она по многу часов в день трудилась на восстановлении храма. Так что протоиерею Александру Попову несказанно повезло, что под его руководством собрались такие, как Нина Фёдоровна, помощницы, ведь без крепкой общины одному священнику трудно что-то сделать.

Хотя я познакомилась с Брызгаловой только пять лет назад, плакала на отпевании вместе со всеми, потому что и для меня покойная стала тем человеком, к которому всегда можно было прийти за духовным советом и утешением.

Летом 2015 года на открытии Преображенского храма в селе Такашуре Кильмезского района Кировской области собралось много народа, но, к моему разочарованию, почти все были приезжими. Оказывается, в селе осталось только семь человек, и ни одного из них мне не удалось найти, значит, не получится интервью на тему, каким был храм до его закрытия и что значит лично для каждого такашурца возрождение святыни.

Уже отчаявшись, я подошла к черноволосой улыбающейся бабушке, но та тоже оказалась не местной. Эта женщина неожиданно пригласила меня к себе в гости в Кильмезь, предложила рассказать о блаженной Сашеньке Шурминской, к которой ходила её бабушка. Я обмолвилась, что мой прадед Николай Михайлович Репин родом из Кильмези. «Приезжай ко мне, я тебе его дом покажу», – ответила улыбающаяся старушка.

Я знала о предках только то, что рассказывала мне бабушка Антонина Николаевна Евдокимова, в девичестве Репина. Никак не удавалось найти свой родовой дом, и вот незнакомая женщина обещает мне его показать. Поэтому при первой возможности отправилась в Кильмезь к Нине Фёдоровне. Хозяйка небольшого, аккуратного, недавно построенного дома встретила меня у накрытого стола, а рядом лежали вышитое старинное полотенце и две выцветшие шёлковые шали.

Оказалось, что они имеют непосредственное отношение к моей родословной. Шали – подумать только! – подарок сёстрам Вареньке и Елене Лялиным, жившим в селе Селино в двадцати километрах от Кильмези, от самого Федора Ивановича Шаляпина! Варвара – бабушка Нины Фёдоровны, а Елена – моя прапрабабушка! Знаменитый артист, выполняя просьбу матери, ездил в Селино, чтобы побывать на могиле тёти. Там он познакомился со своей некровной роднёй и так полюбил её, что оплатил все расходы по росписи местного храма. С нанятым художником Фёдор Иванович отправил в Селино подарки родственникам, девицам достались роскошные китайские шали.

Очень красивое тканое полотенце, украшенное изящной вышивкой и тонким кружевом, сделала моя прапрабабушка Елена. «Такая была искусница, мастерица на все руки, – передала мне слова своей бабушки Нина Фёдоровна. – За что бы ни бралась, всё делала так аккуратно и красиво, что в мастерстве с нею никто не мог сравниться. И красоты была необыкновенной: фигура точёная, волосы густые, длинные и такие блестящие, словно их позолотили».

О красавице-мастерице молва дошла до Кильмези, и вскоре к ней посватался Михаил Репин, один из самых богатых купцов. Совершенно потрясённая, я слушала Нину Фёдоровну, боясь пропустить хотя бы слово. «Если б я знала, что ко мне придёт Наташа и будет расспрашивать о своей родословной, – время от времени повторяла собеседница, – то обязательно бы расспросила старших обо всём подробно, но тогда я молодая была, и рассказы о старине меня мало интересовали».

И всё же память её сохранила бесценные для меня сведения. Селинские Лялины появились на Вятке в эпоху петровских преобразований, перебравшись из центральной России. Они умело хозяйствовали, были людьми нравственными. Местные жители звали переселенцев по-разному, но часто восхищались ими как «ляльками», Лялиными.

Фамилия самой Нины Фёдоровны запомнилась мне с самого знакомства с нею, потому что последним священником любимой мною церкви села Слудки был отец Иоанн Брызгалов. Что ей известно о нём? Оказалось, абсолютно ничего. Муж Нины Фёдоровны, чью фамилию она носит, был из Кильмезского района, кажется, его деревня называлась Брызгаловкой. Ни об отце, ни о матери своей он никогда не рассказывал и ни с какими родственниками связь не поддерживал. Нечего говорить и о нём самом, поскольку он оказался человеком подлым и жестоким: увлёкшись молодой женщиной, бросил свою законную супругу и малолетних детей. Совесть ему позволила не только уйти из семьи, но и обобрать её: взял самое ценное имущество и чуть не оставил без крыши над головой, пытаясь отсудить квартиру. Слава Богу, нашлись добрые люди, которые защитили одинокую женщину с детьми.

 

Для вас ничего нет и не будет!

Спорной квартиры Нина Фёдоровна лишилась уже в старости. Тот день не предвещал ничего плохого. Брызгалова, помолившись утром, переделав домашние дела, села в кресло отдохнуть, да так и осталась в нём, когда в соседской половине дома начался пожар. Дым уже проник и в её комнаты. Нужно было быстро выносить всё ценное, можно было ещё многое спасти… Что с ней тогда произошло, Нина Фёдоровна так и не смогла понять. Вместо того, чтобы спасаться, она, оцепенев, продолжала сидеть в кресле. Так бы и сгорела заживо, если бы один парень, прибежавший на пожарище, не догадался проверить, нет ли кого в горящих комнатах. Схватил женщину в охапку и поволок к выходу. Кричит: «Где у вас документы лежат?» Схватил, что под руки попалось: портрет деда, шали, полотенце. Всё остальное досталось огню.

Сгорел и толстый альбом со старинными фотографиями. Карточка селинского племянника Фёдора Шаляпина, внешне поразительно похожего на знаменитого дядю, тоже была там.

В одночасье пожилая женщина лишилась всего, оказалась на улице в одном домашнем халате. Казалось бы, труженица, которая с малолетства отдавала все силы родной стране, попав в беду, имеет право на помощь и защиту государства. Оказалось, что нет. Страховая компания использовала хитроумную схему для того, чтобы не выплатить Брызгаловой равноценную ущербу сумму. Полученных денег хватило бы разве что на собачью будку! «Какое жильё вы просите? – грубо встретили погорелицу в администрации. – Никакого жилья для Вас нет и не будет!»

Нина Фёдоровна не могла вспоминать об этом без слёз. «Вот этими руками, – она протянула мне испорченные тяжёлым трудом руки, – сколько я подняла, перелопатила, перетеребила!»

Она даже не помнила, с какого возраста началась её трудовая жизнь. Не было и десяти лет, когда взяли в колхоз: можешь лопату в руках удержать – сможешь и работать. И трудилась наравне со взрослыми! Однажды двенадцатилетняя Нина разгружала мешки с зерном. В тот день они были тяжелее обычного, килограмм за двадцать. Председатель послаблений никому не давал. Девочка подняла мешок и тут же осела на землю, корчась от резкой боли: в спине что-то хрустнуло, сломанный позвонок согнул её спину…

Походив по присутственным местам, испытав унижение, Нина Фёдоровна поняла, что она со своей скорбью никому не нужна и что у неё оставалась одна ценность – её дети. Дочь жила на Алтае, сын – в Прибалтике. Они звали маму к себе, но та, погостив у них, поняла, что без родной Вятки жить не сможет и вернулась в Кильмезь. Тогда сын, набрав кредитов, выстроил для неё маленький домик в одну комнату.

 

Сиротская доля

Я навещала Нину Фёдоровну всякий раз, когда удавалось побывать в Кильмезском благочинии. Мы встречались как родные, близкие люди, разговаривали о себе, о жизни, о Боге, и всякий раз услышанное поражало моё воображение.

«Не родись красивой, а родись счастливой». Марфа, мама Нины, родилась красивой. На умную, работящую, статную девушку заглядывались многие парни, но ей приглянулся Фёдор из деревни Астраханово, что неподалёку от села Селино. Он любил её и защищал от нападок домашних в родительском доме, куда привёл молодую жену. «Потерпи, – говорил ей, – работать я умею, накопим денег и поставим свой дом». Но в начале 1930-х Марфа, беременная третьим ребёнком, лишилась мужа, а вся семья потеряла кормильца, потому что хозяйство держалось только на нём. Заметив однажды округлившийся живот невестки, домашние сказали: «Без Феди зачем плодиться?» Но Марфа всё-таки родила.

Ниночке не было ещё и года, когда на семейном совете невестке приказали: «Завтра встанешь пораньше и уедешь с ребёнком за Вятку. Пойдёшь по такому-то адресу. Там живут баба с мужиком, уже престарелые, а детей у них нет. Отдашь им девочку, и не смей вернуться с ней обратно! Выгоним тебя вместе с детьми, идите куда глаза глядят». Умылась Марфа поутру слезами, завернула дочку в худое одеяльце и пошла отдавать в хорошие, но чужие руки.

Приёмным родителям девочка сразу приглянулась: кожа беленькая, щёчки румяные, с ямочками, волосы чёрные, блестящие, завиваются в тугие спиральки. И характером малышка на славу: с самого утра с матерью в дороге, а не капризничает! Посадили Нину на кроватку с атласным одеялом, дали в одну ручку пряник, в другую – яркую куколку и проводили родную мать с крыльца.

Если бы не старшие сынишки, побежала бы Марфа к Вятке да и отдалась бы её быстрым водам… Брела она сама не своя, не зная, как жить дальше. А по деревенской улице навстречу ей шла высокая старая цыганка в обористой кофте, широченной юбке и цветном платке, брошенном на чёрные с проседью косы. Колоритный облик завершала деревянная трубка в зубах. Поравнявшись с Марфой, цыганка схватила её за грудки: «Что ты наделала, молодушка!? Ты ребёнка своего отдала чужим людям! А ведь дочь будет для тебя единственной опорой и отрадой в твоей несчастной жизни! С нею ты встретишь старость. Она тебя досмотрит и похоронит! Беги, пока не поздно, забери ребёнка!» А потом крикнула вдогонку: «Бог тебе поможет!»

Вот и тот дом. Марфа вбежала на крыльцо, не постучавшись, открыла дверь. Ниночка спала в своей новой кроватке, её успели выкупать. Ни слова не говоря, незваная гостья бросилась к ребёнку, схватила девочку на руки и выбежала вон… Слава Богу, родные согласились принять горемычную обратно вместе с дочкой. Наверное, сама Богородица помогла, ведь недаром Нина родилась в праздник Введения Её во храм.

Много позже, когда Марфа лежала на смертном одре, а дочка заботливо ухаживала за ней, мать рассказала о том дне, когда вся в слезах возвращалась домой из чужой деревни, где оставила навсегда родную кровинушку. За свою долгую жизнь Марфе пришлось пережить много горя. Чудом в голодное время подняла детей, потом проводила сыновей на фронт и не дождалась. Тогда Нина стала ей единственным утешением и опорой.

 

Тягостное время

О моих родственниках Репиных Нине Фёдоровне рассказывала бабушка. Дом купца Николая Репина среди других строений Кильмези выделялся своими размерами и расположением: двухэтажный, высокий, просторный, он стоял в самом центре села рядом с церковью. Всё в нём и на одворице было продумано и устроено так, чтобы удобнее вести хозяйство. Николай Михайлович торговал с Питером, Москвой и даже ездил куда-то за границу, занимался почтовыми перевозками, держал до сорока лошадей. Работников Репины берегли, а сами трудились не покладая рук. Всех своих четырнадцать детей родители с малолетства приучали к крестьянской работе. Много жертвовали родному селу и бедным людям. Любили их односельчане.

За усадьбой стоял ещё один довольно большой деревенский дом, за ним – просторный огород и сад, а также крошечная в три окошечка избушка, наполовину вросшая в землю. Её давно следовало бы разобрать, да не дошли хозяйские руки. В начале 1930-х годов Николая Михайловича Репина вместе с женой Антонидой и малолетними детьми советская власть лишила всего. Усадьбу и крепкий дом конфисковали, а в избушку «на разбор» поселили супругу и шесть детей арестованного в 1937 году и пропавшего без вести последнего священника кильмезской Троицкой церкви Иоанна Пантелеева.

Оставшаяся без кормильца семья повторила участь раскулаченных Репиных: большевики лишили Пантелеевых и дома, и имущества, и гражданских прав. Старших детей и матушку не принимали на работу, младших не пускали в школу. Сыновьям удалось уехать из родного села в Москву и как-то там устроиться. Старшую дочь спас неравный брак: её, совсем юную, взял в жёны престарелый вдовец. Младшим детям вместе с мамой оставалось только одно – умереть от голодной смерти. Так бы и случилось, если бы не добрые люди, способные поделиться с ближним последним. «Повесит мне мама на плечики котомочку, – вспоминала Нина Фёдоровна о том, как ходила к матушке, "которая в Репинском доме жила", – положит туда картошечки, морковки, хлебушка, что наполовину с лебедой испечён, и я пойду из Селино в Кильмезь».

Спрашивала я Нину Фёдоровну, не слышала ли она о двух Антонинах из Слудки, которых все называли монашками. Одна из них – Антонина Евдокимова – была сестрой моего деда, другая – Антонина Менчикова – её сестрой во Христе. В их маленьком домике хранились спасённые из слудской церкви иконы, но главное – там теплился огонёк Православия. Со всей округи и даже из отдалённых мест Вятской губернии к ним собирались верующие для молитвы.

Нина Фёдоровна вспомнила и описала их: одна, которая помоложе, была высокой и статной, другая – маленькой и горбатенькой. Все их звали просто матушками. В бедной одежде, в лаптях, имея за пазухой только Священное Писание, шли они в соседние сёла и деревни раскисшими лесными и просёлочными дорогам, рисковали жизнью, переправляясь через реку на плотиках или худых лодочках, замерзали студёными зимами… И всё это ради одной цели – нести слово Божие и утешение тем, кому они необходимы. Это было самое тягостное время, когда людей расстреливали и забирали в сталинские лагеря, когда во время войны бабы с детьми получали похоронки с фронта и отдавали последние силы в колхозах, часто болели и умирали. Приходили матушки Антонины в дом, где поселилась беда, утешали хозяев, вместе с ними молились и уходили только тогда, когда видели, что люди справились с горем. Шли в другой дом, в другую деревню.

«Как они узнавали, куда пришла беда, не знаю. Наверное, Бог направлял. Помню, мама мне наказывала: "Придут без меня матушки, ты их лапоточки хорошенечко протряси да на печку поставь, чтобы они назавтра в сухом и тёплом пошли". Если бы не матушки Антонины, многие бы не выжили в те годы», – говорила моя собеседница.

 

Молитесь за Россию!

Последний раз мы говорили с Ниной Фёдоровной в прошлом году 7 января. Я позвонила ей, чтобы поздравить с Рождеством Христовым. После обмена пожеланиями она сказала, что вспомнила ещё один эпизод из своего детства. В деревню Астраханово, что возле Селино, в 1942 году привезли старенького священника по фамилии Ураков. Доставили прямо из лагеря, где он сидел много лет.

«Я думаю, – предположила Нина Фёдоровна, – что его выпустили умирать: он очень худой был и больной. Не то что дров наколоть, воды себе не принёс бы. Передвигался по дому с трудом, а поселили его в брошенной избушке, абсолютно не пригодной для жизни – мол, всё равно скоро умрёт. Люди тогда, конечно, всякие были, но больше, несмотря на великую нужду, жалостливые и сердечные. Бабы наносили батюшке поленьев, мальчишки наломали на берегу ивовых прутьев, так что он топил свою печку, и было у него тепло. Как только священник немного окреп, стал ходить по домам с проповедями. Мне особенно запомнилась одна из них».

Я тут же схватила ручку и стала быстро записывать воспоминания Нины Фёдоровны: «В избе собралось восемь женщин. Все вдовы. После службы они стали задавать батюшке вопросы: за что им такая доля? как им жить без мужского плеча, поднимать детей?. И он их вразумил: "Мы не видим Господа, но Он среди нас и о каждом всё знает, какие у кого беды и нужды. Не плачьте о мужьях: они погибли за святую нашу Матушку Русь. Великую жертву принесли на алтарь Христов ваши мужчины. Будьте их достойны! Растите детей, держитесь вместе, помогайте ближним. Молитесь, чтобы Господь, Матерь Божия и наши святые сохранили Россию. Только благодаря горячей молитве Матушка Русь победит в войне и сохранится"».

Я поблагодарила Нину Фёдоровну за рассказ и собралась прощаться, но она с жаром меня остановила: «Надо срочно бросить клич на всю округу, на весь мир: молитесь усердно за нашу Россию! Спасите Родину!» Что она имела в виду, какую угрозу для страны?

 

Пять рыбок

Оказывается, Нину Фёдоровну хорошо знали не только в Кильмезском районе, но и в Вятских Полянах, в Малмыже. К ней часто приходили за советом. Она выслушивала, утешала, мягко, по-матерински наставляла. «Моя мама умерла рано, – вспоминала монахиня Параскева, – так я считаю Нину Фёдоровну своей второй мамой, она меня воспитала. К ней я бежала со своими горестями и радостями. Часто бывало так: расскажешь ей о проблеме, а она улыбнётся: "Поступай, как Бог велит, молись Ему и не беспокойся, скоро всё изменится"». И правда, трудность вдруг разрешалась.

Ночь на 12 мая прошлого года монахиня Параскева провела у постели умирающей. На её глазах Нина Фёдоровна отошла ко Господу. На прощанье завещала: «Не плачьте обо мне. Всегда буду рядом с вами».

Праздник жён-мироносиц в прошлом году я отмечала в слудском храме, но ещё не знала, что рассталась с дорогим моему сердцу человеком. После службы раздался телефонный звонок от матери Параскевы, что само по себе удивительно, так как моя сотовая компания в Слудке не принимает сигнал. Так я узнала о похоронах, назначенных на утро следующего дня. Если бы я была дома в Казани, то не успела бы…

Ночью читала Псалтирь по новопреставленной рабе Божией Нине в Вятско-Полянском Богородичном монастыре, а утром отправилась в Кильмезь. Приехала прямо к Троицкой церкви, для которой так много сделала покойная и где должно было пройти отпевание. Похоронить себя Нина Фёдоровна завещала в родном Селино.

В ожидании гроба я стояла в одиночестве у входа в храм. Подошла супружеская пара с пакетом в руках: «Привезли друзьям стерлядку, а их дома не оказалось. Может, вы купите? Здесь пять рыб на три килограмма». «Хорошо бы помянуть покойную хорошей ухой, – подумалось мне, – тем более что ни на похороны, ни на прощальный обед остаться не смогу». Но тут же спохватилась: после автозаправки у меня осталось всего 300 рублей, а килограмм деликатесной рыбы стоит гораздо дороже. Спросила о цене, скорее, для того, чтобы оправдаться, мол, купила бы, да денег мало. «Отдадим всё за… триста рублей», – и новые знакомые протянули мне пакет! Несмотря на жару, я довезла рыбу до Казани в полной сохранности. Сварила уху. Помяни, Господи, рабу Твою Нину, которая всю жизнь до последнего вздоха несла Тебе, словно миро, свою веру и любовь!

Наталья ЧЕРНОВА-ДРЕСВЯННИКОВА

Публикация газеты «Вятский епархиальный вестник»