«Когда в 1990 году в Минске случилась «плошча», генералам хватило ума не разгонять людей, хотя приказ был»: вспоминает полковник милиции
О жизни во времена перемен в конце 80-х - начале 90-х «Комсомолке» рассказал бывший главный редактор газеты «На страже Октября», полковник милиции в отставке Сергей Шахнович, который руководил изданием 17 лет.
- Если собрать все тиражи милицейских газет союзных республик, то у нас был тираж больше всех их вместе взятых. В конце 70-х, когда я стал редактором «На страже Октября», мы начинали с 40 тысяч, потом стало 200 тысяч, а через несколько лет - полмиллиона экземпляров и только по лимитированной подписке. Газету, теперь можно в этом признаться, нередко выписывали по блату, - рассказывает Сергей Шахнович.
- Сергей Леонидович, если вспоминать союзные СМИ, первым делом на ум приходит слово «рупор власти». Вы сталкивались с цензурой?
- Меня много раз грозились выгнать из МВД, но, как говорят, Бог миловал... Может, потому, что мне везло на добрых людей. Я пережил 9 министров внутренних дел, работал вплоть до Захаренко.
Да - КПСС, политотдел, линия партии и прочее. Но меня еще на журфаке приучили, что в газете должны быть три вещи: первая - информация, вторая - критика или проблема, третья - человек, эмоции. В начале 80-х был огромный авторитет милиции, газета выходила три раза в неделю по 4 полосы.
Поначалу, бывало, мне руки выламывали. Особенно когда приходил новый министр: как выйдет газета - так меня на ковер...
Помню, пришел новый министр Виктор Пискарев и сразу начал критиковать: «Мне этот желтый листок не нужен! Он подрывает авторитет милиции...» Первое время он даже курировал газету, постоянно передавал вырезки из союзной прессы с комментарием: «А нам слабо?» А у нас вместе с редактором и замом - 7 человек в штате.
И каждый день очереди под дверью - люди со всей страны приезжали в газету искать правду. Закончилось тем, что перед своими выступлениями Пискарев звал меня готовить его доклады, а за это отдавал газете милицейскую сводку и всю информацию, кроме агентурной.
«Про количество преступлений писать было нельзя»
- Настольной книгой был талмуд цензуры - «Перечень сведений, не подлежащих опубликованию в открытой печати», созданный Главным управлением по охране тайн в печати при Совете министров БССР (сокращенно - Главлит. - Ред.). Ни один номер не мог выйти без его штампа на полосе «Разрешено к печати».
Показателем уровня квалификации редактора было число вычерков Главлита: чем меньше вычерков в газете - тем лучше, грамотнее, подкованнее и политически благонадежнее редактор и коллектив.
- Про что даже помыслить не могли написать?
- Про то, что в районном отделе милиции есть звания выше майора - это означало, что отдел особый или более вооруженный, а народу об этом знать было не положено. Про численность личного состава милиции в том или ином районе - нельзя, о низком морально-политическом состоянии милиции - тоже нельзя. Про дислокацию колоний - нельзя, про их численность - нельзя, про количество убийств в стране - нельзя, как и про количество преступлений по району, чтоб не разлагать моральный дух государства.
Если больше трех милиционеров засветились в каком-то ЧП - тоже нельзя писать. Можно только про отдельные недостатки - лишь отдельно взятый милиционер мог что-то совершить.
Когда случился бунт в 7-й колонии в Минске на Ангарской - тоже нельзя было писать.
- Если случалось ЧП с участием милиционера, как поступали?
- Критика должна была быть сбалансированной. В конце 80-х в Гомеле в милиции работал подполковник, его сын учился в другом городе в пограничном училище. Однажды приехал с учебы, убил девочку и что-то украл из ее квартиры.
Его приговорили к расстрелу, но отец начал писать петиции о помиловании - и сын получил пожизненное заключение.
Тогда отец взялся за меня: оказывается, ножевых ранений было не 12, как мы написали, а 11, вынес сын не три магнитофона, а два.
Отец убийцы дважды подавал на нас в суд за необъективную информацию, хоть мы ее давали по милицейской сводке. Мораль проста - в любой самой понятной и простой ситуации проверяй информацию.
Таких историй у меня десятка два, в суд подавали раз 20. Но проиграл я раза два или три. В суд приходилось ходить самому, юристов в штате редакции не было.
В начале 90-х мы перепечатывали и расследования газеты «Свабода». Например, про начальника милиции, который грозился меня убить за то, что мы написали, как подчиненные строили ему дачу.
И ведь они строили дачу! Но потом все дружно написали заявления, что строили в личное время и в добровольном порядке.
Он еще и в суд подал за клевету на меня и на газету. Но потом Бог его наказал: на гражданке он пошел работать в фирму и попал-таки в тюрьму.
«Это было одно из первых открытых противостояний народа, оппозиции и власти»
- Как газета освещала глобальные ЧП - например, аварию на Чернобыльской АЭС?
- Тогда, в 1986 году, нельзя было сеять панику, и первые 10 дней в СМИ не было никакой информации. В Чернобыль сразу отправили милицейские подразделения - проводить эвакуацию, вывозить людей, требуя оставлять нажитое, потому что «через три дня вернетесь домой».
В газетах ни строчки, нельзя - ни про саму аварию, ни про то, что в зоне работает милиция. В это время в городах проводили майские ура-демонстрации.
Первая публикация в белорусской прессе была 7 или 8 мая - после того как информацию о Чернобыле опубликовали союзные «Известия». До этого нам из газеты все вычеркивали. Что случилось, обсуждали в коридорах и на дачах МВД. Назавтра после аварии сосед мне сказал: «Сергей, иди в дом и забери сына. Не знаю, что произошло, но что-то очень плохое».
Народу ничего не говорили, а в это время чиновники готовили план эвакуации Минска. На загрязненных территориях творился маразм - военные и милиционеры ставили столбы в 30-километровой зоне, сами копали, снимали и переворачивали дерн в населенных пунктах. Через полгода я и сам писал с убеждением, что аисты вернулись на зараженную территорию в родные гнезда - значит, все хорошо. Раз птица может - значит, и человек тоже...
- Но ведь ликвидаторы умирали.
- Но кто установил связь, причины - от чего умирали милиционеры, пожарные, работавшие в зоне?
Я тоже ликвидировал последствия взрыва на ЧАЭС - мы жили в Мозыре и каждый день ездили в зону. И впервые в жизни пять дней подряд пили водку. Страшно было от неизвестности, от того, что внешне все вроде, как прежде. Вспомнить того же Игнатенко (пожарный. - Ред.), который тушил пожар на АЭС ночью 26 апреля и вскоре умер страшной смертью...
- 7 ноября 1990 года в Минске прошла антикоммунистическая «плошча». Тысячи людей с флагами и пугалами вышли на площадь Независимости. Газета писала про это?
- Нет, у нас была милицейская направленность, но драк и провокаций во время тех событий не было, машин перевернутых не было...
Моим генералам хватило ума не разгонять людей, хотя команды им поступали.
Пришел Автозавод, пришел Тракторный в касках, пришли домохозяйки, грохоча пустыми кастрюлями. И ведь не разгоняли людей, потому что не хотели крови. По сути это было одно из первых открытых противостояний оппозиции и власти. Собрались десятки тысяч человек, но в итоге легкие телесные повреждения были только у нескольких милиционеров. Да, тогда из-за беспорядков возбудили уголовное дело, проверили Позняка, но из-за отсутствия состава преступления дело вскоре закрыли.
Тогда же, в 1990-м, я решил сделать первый коммерческий номер газеты, его впервые пустили в продажу. На первой странице в центре стоял милиционер с дубинкой, слева от него сидело Бюро ЦК, справа - митингующий народ. А на последней странице опубликовали анекдоты из журнала «Нева».
Один из них звучал так: «Заходит Михаил Сергеевич в баню - мужики сразу тазиками прикрываются. Горбачев не понял: «Вы чего?» А те в ответ: «Мы же думали, что вы с Раисой Максимовной пришли!»
Вот за этот анекдот я чуть не вылетел со службы. Доброжелатель послал газету союзному министру внутренних дел в Москву, и тот приказал убрать редактора из органов.
Но тогда 18 белорусских депутатов послали в МВД СССР коллективное письмо: мол, мы - суверенное государство и сами разберемся в своих внутренних делах. И отстояли меня, хоть шумиха была знатная. Но строгий выговор по партийной линии я получил - чуть ли не единственное взыскание за 17 лет редакторства.
-Что думаете по поводу нынешней ситуации, жёсткого подавления протестов?
- Такой ужас и во сне не мог присниться. Во-первых, людей в форме было в разы меньше, во-вторых, как бы это пафосно ни звучало, мы верили в справедливость и служили не за страх, а за совесть.
Милиция дежурила на митингах, скорее, для недопущения беспорядков. Потасовки между сторонами возникали, но это были единичные случаи. И они ни в какое сравнение не идут с тем, что пришлось пережить многим белорусам.