Анна Семак: организм принял установку на самосожжение, и я изменила жизнь

Анна Семак в 2019 году из «жены Семака» превратилась в блогера-миллионника, ресторатора, документалиста и успешного писателя — тираж дебютной книги допечатывали четыре раза. Помимо этого, Аня стала ньюсмейкером благодаря рубрике «вопросы-ответы» в сторис своего Instagram, не стесняясь самых откровенных вопросов и отвечая то, что действительно думает, а не то, что удобно и нужно. За 15 лет знакомства мы обсуждали разные темы в частных разговорах, а наши интервью были «про любовь и футбол». Постпандемийную беседу мы решили провести в формате «ни слова про «Зенит» и работу мужа», поговорив о самом сокровенном. За чашкой кофе в квартире у окна с видом на Новую Голландию мы разговорились так, что я едва не пропустил поезд в Москву. Столь обнаженной эмоционально Аня была лишь в своей «Близости» и вот теперь в интервью 365NEWS.

— В какой момент ты для себя поняла или решила, что больше не хочешь быть просто женой футболиста, что ты все-таки не часть, которая прилагается к футболисту или главному тренеру, а самодостаточная личность, которая может развиваться и делать то, что ей нравится? Когда поменялось внутреннее восприятие этого и произошла трансформация?

— Мне кажется, вопрос в другом. Женой футболиста быть, кстати, очень комфортно и удобно, особенно с бытовой точки зрения. Если же ты имеешь в виду сепарацию, я думаю, это произошло в тот момент, когда закончился мой родовой марафон, и младший ребенок начал приближаться к отметке школьного возраста. Однажды, волей-неволей, у тебя возникает вопрос к самой себе — а что ты умеешь, кроме того, что все это время проводила 24 часа у плиты и за уроками? Естественно, в наш век информации и самообразования хочется еще чем-то заниматься, и я решила, что настало время. Это даже не было связано с тем, что мне хотелось как-то меряться с мужем успехами, но, в общем-то, для творческого человека самая большая мука, такая духовная тюрьма, когда у тебя есть определенные таланты от бога, а ты их зарываешь и утрамбовываешь поплотнее в себе, пытаешься абстрагироваться от этого. Поэтому это неизбежно бы произошло, и я очень рада, что у меня сейчас есть достаточный запас времени, чтобы раскрыться самой как личности, делать то, что мне нравится, приносить пользу, в том числе и семейному бюджету, оставаться интересной для моего мужа.

— Я просто помню, что все время нашего знакомства всегда присутствовала литература в том или ином виде. И я помню, как ты радовалась, когда вышла «Карюзлица». И после выхода — пауза в 10 лет, и ты все это держала в себе. Это как-то прорывалось и ты подавляла это, или ты писала в стол какие-то заметки, из которых потом стали складываться книги?

— Повторюсь, что для творческого человека нет большей муки, чем держать все в себе. Мне кажется, что если человеку дарован талант, которым он не пользуется, этот талант в какой-то момент начинает работать против тебя, превращаясь в деструктивную энергию. Все эти годы я что-то писала, у меня, кстати, был забавный жанр — sms-эссе «Улыбнись, друг». Это такие забавные зарисовки, которые я отправляла друзьям — мне в ответ всегда приходили очень эмоциональные отзывы, став определённой ступенью к началу ведения блога.

Я писала для журналов, много лет вела колонку в казанском журнале. Меня, в общем-то, в Казани до сих пор многие узнают благодаря этим публикациям в журнале «Кураж». Подрабатывала копирайтером, писала тексты интервью для мужа (смеется). Это, наверное, секретная информация, но уже, наверное, по прошествии времени можно об этом сказать. Единственное, мне бывает сложновато с футбольными терминами, особенно когда вижу что-то связанное с серьезными международными соревнованиями, я, конечно, боюсь допустить оплошность, и мне приходится брать консультации специалиста.

— Сергея Богдановича…

— Да. Объясню, почему я это делаю: у него чаще всего нет времени этим заниматься, а поскольку сильная сторона нашего брака — единомыслие и мы абсолютно одинаково рассуждаем, я знаю, какими словами он говорит, это просто помогает сэкономить время. Естественно, он подписывается под каждым словом, а взаимовыручка в семье — уже неплохо. Это не касается личного аккаунта Сергея в Instagram. Он носит исключительно информативный характер, и мне было бы неинтересно этим заниматься. А про то, что копятся литературные запасы… Почему некоторые проекты остаются прожектами? Потому что нет самодисциплины. Нет самодисциплины — нет структуры, нет структуры — нет ничего. То есть ты можешь быть суперталантливым художником, но пока ты не купишь холст, краски и не потратишь достаточно времени, твои картины не упадут в Эрмитаж с неба и не станут где-то там висеть в достойных коллекциях. Поэтому, как только я научилась ощущать себя самостоятельной личностью, брать ответственность за свою жизнь и доводить начатое до конца, так все и пришло. — А что стало толчком?

— Наверное, это связано со многими факторами, вот эта вот моя сепарация. Медленно подходим к очень скользкой теме.

— Мне показалось, что ключевым стал прошлый год.

— Да. Он стал не просто ключевым, он стал определяющим и фантастически плодотворным.

— Потому что вот та Аня, которую я знал до 2019 года, и та Аня, которую я узнал в 2019 году — это абсолютно два разных человека. Ничего общего между Аней той и Аней нынешней.

— Да, так и есть. Мы неизбежно затронем эту тему — когда в ноябре 2018 года мы с Сергеем Богдановичем приняли волевое решение расстаться, мне пришлось резко повзрослеть. Когда ты живешь с человеком, являющимся тебе не просто мужем, но и отцом много лет — контролирующим тебя, заботящимся о том, чтобы у тебя все было, то… У нас часто в отношениях проскальзывала такая фраза: «Зачем тебе работать, если у тебя все есть?». Но это же не про нас, не про таких женщин, как я. И когда понимаешь, что остался в поле без одежды, а у тебя еще семь детей и ты привык к определенному образу жизни…

Я резко вернулась в 2000 год, когда моего первого мужа посадили в тюрьму, а я осталась с новорождённым ребёнком на руках совершенно без помощи.

Что бы ни случалось в моей жизни, всегда была уверенность в том, что не пропаду. В любом случае, я очень хорошо, качественно убираюсь. Для меня даже сейчас не проблема пойти мыть полы в Мариинке, если так сложится. Никогда не скажу, что грязная работа не для меня. Я прекрасно готовлю, всегда могу работать поваром. Смогу работать няней, имеется хороший опыт с детьми любого возраста.

Осознавая, какую сумму мне нужно зарабатывать, чтобы покрывать базовые потребности своей семьи, в том далеком 2000 году, я поняла, что в Твери на одной работе этого не заработаю.

У меня в то время был личный рекорд — четыре работы одновременно: пекла торты для ресторана, работала администратором в киноконцертном зале, подрабатывала телеведущей, мы до рассвета снимали и монтировали программу, и еще подрабатывала Снегурочкой на детских праздниках в период зимних каникул.

Так же и сейчас — я нарисовала себе определенную сумму, которая мне нужна для того, чтобы в случае чего суметь обеспечить моим детям не худшую жизнь, чем та, к которой они привыкли. Естественно, пересмотрела какие-то свои личные потребности — совершенно перестала интересоваться брендовой одеждой и приняла для себя концепцию минимализма.

— Где Dior и Chanel?

— Я раздала практически 80% того, что у меня было. Что-то отдала старшей дочке, потому что она еще проходит тот период взросления, когда встречают по одежке, что-то отдала подругам, которые никогда бы не смогли себе такого позволить. Продавать — не моя история.

Однажды я поняла, что человеку для жизни надо очень мало. Меня этому научила Азия. Помню, как приперлась на Бали с огромным чемоданом, а уехала с рюкзаком — просто оставила там всю свою одежду. Теперь в подобную поездку беру три чистых белых рубашки, двое легких штанов, одни шлепанцы и никаких украшений. Я, в принципе, и раньше никогда не любила жирные бриллианты, все эти ролексы — это совершенно не моя история, не моя эстетика. View this post on Instagram Он все время делает мне больно, пытаясь обнять или прижать, когда я меньше всего этого жду, каждый раз случайно попадая пальцами под рёбра или в другое чувствительное место. Я в ответ на это издаю протяжный стон. Он хохочет. Я могу заснуть только с открытым окном, а он любит тепло. Он обожает подолгу ходить пешком, а я отовсюду пытаюсь вызвать Убер. Я могу потеряться в незнакомом городе, он нет. Он долго и старательно все взвешивает, я принимаю решения мгновенно. Поэтому я довольно часто жалею о содеянном, а он почти никогда. В семье я «злой полицейский», он добрый. Несмотря на то, что злой полицейский запрещает искать защиты у доброго, дети идут поплакаться доброму тайно, пока злой полицейский спит. Я вскипаю за секунду и выражения, которые говорю в порыве гнева, вполне могли бы войти в лексический словарь самых мощных, изощрённых ругательств на русском языке (без применения ненормативной лексики). Чтобы вывести его из себя надо сильно постараться, но до ругательных выражений дело, скорее всего, так и не дойдёт. Через пол часа я искренне удивляюсь, почему все вокруг с такими кислыми лицами, ведь меня уже давно отпустило. Он отходит не так скоро, но у нас есть правило — никогда не отказывать друг другу в примирении, поэтому, тяжело вздыхая, отпускает плохое навсегда. Мы редко засыпаем в ссоре, умеем вовремя остановиться, чтобы не усугублять положение. Мы единомысленны практически во всем, кроме государственной системы образования. Мы всю жизнь мечтаем о деревянном доме с большой террасой у озера, коровах, козах, курах и лошадях и всю жизнь живем в далеких от этой картинки обстоятельствах. Мы с самого начала договорились вкладывать деньги не в роскошные машины и яхты, а в будущее наших детей. Наша духовная жизнь неразделима, мы знаем куда идём и четко следуем плану. Мы часто падаем, но никогда не залёживаемся, а встаём и идём дальше, поддерживая друг друга. Если одному сейчас тяжело, второй всегда возьмёт на себя его обязанности. Мы знаем друг о друге абсолютно ВСЕ и умеем вовремя стереть «ненужные» участки памяти. (Продолжение в карусели)

A post shared by Anna Semak (@annas_secret_garden) on May 11, 2020 at 11:24am PDT — Скорее, какие-нибудь дизайнерские кольца, браслеты.

— Да, именно. Что-то очень тонкое, с историей, соответствующее моменту, настроению. К разговору о материальном: у меня ни разу в жизни не было своей машины. Моей первой машиной, когда мы уже встречались с Сергеем, был Ford Focus с ручной коробкой передач — ты знаешь обычные амбиции жен футболистов, можно было попросить что угодно, тем более Сергей Богданыч не жадный молодой человек, но мне не хотелось соответствовать глупым стереотипам.

Я гордилась тем, что у меня литые диски и мой любимый черный цвет. А все вокруг крутили пальцем у виска и говорили: «Пфф, какая же это жена футболиста?» Типа это совсем не формат.

— Потом, по-моему, появился Range Rover.

— Ну, это была не моя машина, это была машина Сергея, на которой я ездила, пользуясь материальным достатком супруга. В автомобиле мне важна безопасность, физиологичное кресло и чёрный цвет — все.

Но вернемся в 2018 год, когда произошло мое разделение. Я просто села и стала соображать, что могу сделать для того, чтобы обеспечить себе надежные тылы. В принципе, в этом не было необходимости, потому что мы с Сергеем оставались друзьями и, в первую очередь, родителями. Естественно, я могла рассчитывать на материальную поддержку детей, но когда происходит такая стрессовая ситуация, тебе этого недостаточно — нужно быть уверенной в том, что ты в случае чего можешь этот паровоз сдвинуть с места сама. Я стала партнером в веганском балийском ресторане, и он приносит хороший доход, потому что гости нашего «Secret Spot» в основном экспаты из Калифорнии и Австралии, веганы, серферы, люди, которые живут веганской философией. Я стала партнером, а позже — собственником своего веганского проекта в Петербурге, и плюс незадолго до того, как все это случилось, — не верю во все эти карты желаний, но я только подумала о том, что если бы у меня был редактор, человек, который бы меня направлял, подталкивал, то, наверное, тогда я бы и смогла раскрыть свой литературный потенциал на 100%. А писать что-то и бегать по издательствам уже как-то даже и не солидно. И буквально через три дня мне написал редактор из «Эксмо» и сказал, что хочет со мной работать. Мы встретились, подписали контракт на несколько лет, и моя первая книга буквально через несколько месяцев после этой судьбоносной встречи вышла в свет.

«Я не сдамся, буду бороться и вылечусь»

— Еще один важный момент, как мне кажется, — это твое возвращение в Instagram, потому что у тебя же были аккаунты, но потом ты закрывала, открывала, опять закрывала, и, в конце концов, опять же, в этот определяющий 2019 год ты прям ворвалась, за год заработав аудиторию в миллион подписчиков, что по нынешним меркам очень существенно, тем более в столь короткие сроки. И фактически это стало дополнительной литературной площадкой, которую ты принципиально не монетизируешь. Насколько велика роль социальных сетей в продвижении тех проектов, в которых ты участвуешь? Насколько то, что там, можно отождествлять с тобой?

— Я думаю, что Instagram в моей судьбе сыграл решающую роль в какой-то момент. Хорошо помню, когда возник разговор на эту тему с Сергеем. Я только вернулась из Нью-Йорка, показав Ирене Понарошку свое эссе про Метрополитэн-опера, и Ирена мне сказала: «Ты обязательно должна вести Instagram, я гарантирую, что за год у тебя будет стотысячная армия подписчиков». Помню, как летела из Нью-Йорка с мыслью поговорить с Сергеем Богдановичем, а в то время открытые соцсети для него как в мультике «Остров Сокровищ»: «Слово «ром» и слово «смерть» для вас означает одно и то же», и для него вот слово » Instagram » и слово «смерть» означало одно и то же. То есть Сергей Богданыч очень рьяно защищает свое, и для него личная жизнь напоказ неприемлема в принципе.

Естественно, ему пришлось сдаться, и со временем он понял, зачем мне это нужно.

Я делюсь опытом, своими историями, и если есть хоть один человек, которому это может помочь, значит, работа проделана не зря. Одно дело – демонстрация себя и своей красивой жизни, и совсем другое — тексты, вдохновляющие задумываться о важном. Когда Сергей начал видеть обратную связь, он как-то выдохнул, успокоился.

— И тоже завел себе аккаунт.

— Ну, он завел аккаунт в 2019 году, чтобы иметь возможность следить за мной (смеется). Что примечательно, до того, как у Сергея появился Instagram, помню, как ревностно относился он к съемке сторис. Если мы ехали куда-то отдыхать, я скрывала от него истории, снимая из-под полы. На тот момент у меня было 200 тысяч подписчиков, он говорил: «Я не хочу ехать отдыхать с 200 тысячами подписчиков, которые каждый день подсматривают, что я делаю» (смеется). Теперь сам делится важными моментами с аудиторией. Все-таки надо понимать, что мы живем в таком мире, где ты либо следуешь правилам…

— … и рассказываешь все сам…

— … либо ты аутсайдер и где-то там тебя папарацци будут щелкать, додумывая свою «правду» и у тебя не будет возможности ответить. Instagram – это хорошая информационная платформа, прежде всего, где ты можешь транслировать свою позицию, которая касается каких-то важных вопросов. Ни одного своего поста не пишу без цели, просто для поддержания охватов, без скрытого посыла читателю. Если кому-то может показаться, что я чересчур беспечная и где-то слишком откровенная, то у меня встроена программа, в которой взвешено каждое междометие. Я прекрасно понимаю, какую реакцию вызовет тот или иной пост и с точностью 99% предугадываю, какую фразу выдернут журналисты для очередного громкого заголовка.

— Есть предел откровенности?

— Да. Я никогда никому не расскажу то, что не готова услышать о себе в будущем от незнакомого человека. Это что касается личного общения. Что касается Instagram, бывает, вдохновлюсь и тут же за 15 минут напишу без всякой цензуры, забыв о любых границах. Ты меня знаешь, я в принципе достаточно откровенная… — Соглашусь, что это так и есть, но я никогда не видел тебя прежде настолько открыто откровенной. То есть, одно дело, когда ты откровенная с друзьями, с теми, кого ты знаешь много лет, и другое дело, когда вот эта откровенность выливается на миллионную аудиторию.

— Скажем так, я откровенная, но когда я транслирую что-то в массы, я тщательно охраняю свое, самое сакральное, сокровенное. Если заметил, я в последнее время совсем не снимаю сторис с детьми. В какой-то момент пандемия показала, что люди настолько остервенели от злобы — не жалеют ни женщин, ни стариков, ни детей. Поэтому стараюсь личную жизнь по максимуму оградить, оставляя все самые главные сторис за кадром.

Все, что я транслирую в своих рассказах — это личный опыт, и я рада, что многие читатели воспринимают меня как друга, как психолога, несмотря на то, что у меня нет специального образования. Мне часто пишут с просьбой помочь в какой-то сложной ситуации, многие писали, что благодаря мне пришли к богу. И вот именно из-за этого, из-за того, что я могу своими эссе принести какую-то пользу людям, я не бросаю этим заниматься. То есть для меня очень важно быть полезной кому-то. Бесцельные публикации с целью наживы меня совершенно не интересуют, поэтому нет рекламы.

— Я еще обратил внимание, что темы, которые до определенного момента оставались внутри, они так или иначе стали выходить в публичное пространство в интервью. То, о чем раньше знали лишь самые близкие, становится известно всем. Серьезным показателем в этом смысле для меня стал твой рассказ о рассеянном склерозе в интервью Свете Бондарчук. Это возможность тоже привлечь внимание к проблеме и через это рассказать, как можно справиться с болезнью, или это случайно произошло?

— В интервью Свете Бондарчук сложно устоять и вообще что-то скрыть, потому что она глубокая, харизматичная и сама по себе открытая женщина, но здесь момент в другом. Я не скрываю такие вещи, напротив, мне кажется, мой опыт мог бы быть кому-то полезен. Не знаю, связано ли это с нашим национальным мышлением, менталитетом, но когда ты узнаешь, что у тебя обнаружена серьезная болезнь, то основная реакция — все пропало. Почему мы не умеем выкарабкиваться из этого состояния, а все больше в него погружаемся, меня интересовало всегда. И также мне запомнился рассказ — я не помню, в каком фильме это было, но, в общем: в онкологическом отделении лежали две женщины. Одна сказала: «Я все в этой жизни уже успела, все сделала, можно и умереть спокойно», а вторая сказала: «Я не сдамся, буду бороться и вылечусь». И дальнейший сценарий жизни этих женщин определили их слова — одна умерла, вторая выжила.

Мне попался замечательный профессор в Германии, который сказал такие слова: «Анна, ты должна пересмотреть свою жизнь. За что ты себя так наказываешь? За что ты себя так не любишь? Возвращайся домой, измени образ мыслей, образ жизни». Это было до 2019 года, буквально за год до нашего расставания с Сергеем. Профессор дал мне рекомендации по здоровью, собственно говоря, поэтому я пересмотрела диету, исключив глютен. И он мне объяснил, что аутоиммунное заболевание как датчик с обратным отсчетом – таймер включается, и в какой-то момент организм принимает установку, что пора прощаться.

Это заболевание может убить человека буквально за считанные месяцы — посадить в инвалидную коляску и вообще списать со счетов. И тогда я поняла, что действительно загнала себя в такое состояние, не оправдывала чужие ожидания. Это, опять же, мое внутреннее ощущение. И мой организм получил установку на самосожжение. Испугавшись изрядно этой ситуации, вернулась и начала менять свою жизнь, отношение к творчеству, к работе.

Я постоянно обесценивала труд, связанный с семьей. Казалось, мое существование на земле совершенно бесполезное и бессмысленное.

Ну что такое быть матерью семерых детей и ежедневно выполнять бытовую рутинную работу? — думала я, маясь от нереализованности. Это каждый сможет. — Это куда более тяжелая работа, чем быть футболистом или тренером.

— Возможно, но для меня она хоть и творческая, но слишком легкая, весь свой огромный ресурс я тратила только на детей, оставляя батарейки неразряженными. Единственная причина, по которой уставала — это их ссоры. То есть устаю от криков, детских ссор, от драк, но организация логистики, быта даётся мне легко, я очень выносливая…

— Как и любая русская женщина.

— … да, но видишь, мне было мало. Я мыслю масштабно: если детей, то много, если бизнес, то мировой, поэтому мне стало тесно в тех рамках, в которые меня ограничивали.

— В то же время те примеры и та трансформация, в том числе подхода к воспитанию детей, становятся достаточно серьезным примером для твоей аудитории. Ты не думала о какой-то методике, которую можно было бы внедрить повсеместно? Именно по образовательной части, по воспитанию.

— Тут я могу уложиться в одно предложение буквально. Для детей самое важное – три составляющих: любовь, доверие, личный пример. Все. Истина всегда простая и понятная.

Я училась на ошибках своих родителей. Будучи сознательным ребенком, уже в 5 лет я дала себе обещание, что никогда не буду включать свет в детской комнате, если мне будет нужно что-то найти. У меня очень чувствительные глаза, и мама каждый раз, когда заходила в нашу комнату, пытаясь что-то найти, включала свет — для меня это была пытка. В 5 лет пообещала себе, что когда у меня будут дети, не буду включать вот так бесцеремонно свет. И сдержала это обещание, всегда пользуюсь фонариком, если нужно что-то найти.

Моя мама никогда мне не доверяла, она обследовала все мои рюкзаки, искала записочки. Повторяла: «Как я могу еще узнать, что у тебя в голове?»

— Надо расположить ребенка, чтобы он пришел и рассказал.

— Конечно, поэтому когда мои дети подросли, я собрала их и сказала: «Ребята, запомните одну вещь: оставляя телефон на кухне, на полке, в своей комнате, будьте уверены, что ни я, ни отец никогда в жизни не пересечем ваше личное пространство, не будем читать ваши сокровенные мысли и не будем таким образом пытаться что-то о вас узнать. Ваше личное пространство зашифровано, закрыто, оно только ваше. Но мы в ответ на такое доверие ждем ответного доверия и очень рассчитываем на то, что в сложной ситуации вы придете к нам за советом, а не пойдете куда-то на улицу». И это сработало.

«Это был контрольный выстрел в голову»

— Ты несколько раз в личном общении рассказывала о том, что достаточно долгий период времени ты в себе пыталась сломать то программирование, которое досталось от мамы, те рамки, в которых ты существовала до определенного момента, не понимая, что это не твоя жизнь, а проекция жизни матери на твою жизнь. Как ты в этой ситуации смогла выйти из этих границ и открыть себя настоящую?

— Я прошла через очень тяжелый период, потому что мои родители в том же роковом 2019 году заняли не ту позицию, на которую я рассчитывала.

— Они тебя не поддержали в тот самый момент в конце 2018, верно? Ты об этом?

— Да, не поддержали. Всю свою жизнь я боролась с тем, чтобы они приняли меня такой, какая я есть, и с тем, что я не хочу оправдывать их ожидания. Помню, как мама написала мне sms после того, как я подстриглась наголо. Конечно, мы понимаем, что это определенная форма психоза. Естественно, я ожидала принятия и любви — это все, чего мы ждем от своих родителей. А мама написала мне: «мы с папой настоятельно просим тебя не бывать в публичных местах, пока не отрастут волосы, нам надоело объяснять людям, что ты не сменила ориентацию и ты не смертельно больна». Были упомянуты и татуировки, но это уже не важно. Мне тогда казалось, что внешность не имеет значения, мне хотелось, чтоб меня любили любой — лысой, падшей, сумасшедшей.

Для меня эта ситуация была контрольным выстрелом в голову. Когда ты обескожен, когда все твои мечты, надежды разрушены, когда ты остаешься в ситуации, к которой вообще не был готов, и у тебя остался последний островок надежды — кровные родственники, твои родители, а они в этот момент говорят тебе о каких-то приличиях, рамках, что ты должна быть вот такой, должна выглядеть вот таким образом, чтобы нас не позорила, а то какие-то левые люди про нас плохо подумают… Они не думают о первопричине, о том, что человек, который пошел и побрился наголо, возможно, на грани катастрофы, что он не в себе. — Что он призывает, чтобы на него обратили внимание, обратили внимание на проблему, и ждет помощи.

— Да. И мы перестали общаться с родителями. Для меня это был невероятно травмирующий опыт, но прошло время, я страдала, понимала, что это вообще не про меня, не про православного человека, цель жизни которого — всепрощение. Тем более, это касается сакральной связки «родители — ребенок». Отвергать, не принимать, злиться — вообще не про меня, мне не свойственно такое поведение.

Прошло время, и моя мама написала мне письмо: «Мы тебя очень ждем, ты, пожалуйста, возвращайся, и нам все равно, сколько детей ты усыновишь, из Африки они будут или из России, инвалиды или здоровые. Нам все равно, сколько на тебе татуировок, мы просто тебя любим». И вот в тот момент, конечно, все оковы разрушились, и мы сбросили счетчики, так же, как это произошло у нас с Сергеем Богдановичем, мы как будто бы встретились заново и начали отношения с нуля.

Я поняла свои ошибки прошлого. В той суете, в том бешеном ритме жизни, в котором я постоянно находилась, я воспринимала звонки мамы как какой-то удручающий фактор. Не понимала, почему должна тратить свое время, чтобы слушать, как дела у тети Нины или сколько стоят фрукты у Фатимы, или кто что сказал. Вот эти стариковские разговоры, имеющие ценность только для того, кто это переживает. Я приняла для себя одну формулу: поняла, что моя святая обязанность — слушать их. Не потому, что мне это интересно или неинтересно, а потому, что я хочу дарить им это время, делиться эмоциями, потому что однажды у меня не станет этой уникальной возможности — слушать, как мама что-то увлечённо рассказывает, о чем-то бесконечно хлопочет, переживает…

Я стала тратить час в день на то, чтобы попытаться вникнуть в мамину реальность и стать сопричастной к ее миру. Это так мало по сравнению со временем, которое мы проводим в пробках или в соцсетях, но это время бесценное…

— Ты поняла, кто такая тетя Нина?

— (Смеется) Да, это важный человек. И отношения, соответственно, изменились. Я продала наш дом в Казани, и мы с Сережей купили дом моим родителям, что, в общем-то, надо было сделать давным-давно, потому что у них не было своего жилья, они жили в церковной неприватизированной избушке. Теперь у родителей есть возможность достойно встретить старость, занимаясь садом, теплицами. Родители Сергея так же защищены — у них есть дом в Москве и в Краснодаре, поддержка сыновей. Я стала много времени посвящать семье, дарить маме какие-то подарки не по праздникам, поддерживать ее всячески.

Да, у нас есть дистанция, она никуда не исчезла. Я называю родителей на «Вы», и это уже задает определенный тон отношениям. Но я очень благодарна ситуации, которая произошла, потому что она позволила мне пересмотреть мое отношение к жизни в целом, не только на семью, но и на отношение к родителям.

— Эта ситуация, которая была с твоими родителями, ты ее проецируешь как-то на своих детей? Ты готова будешь принять любого из детей таким, каким он станет? Кто угодно приходит и говорит…

— «Я гей»?

— Например.

— Или «Я хочу уйти в ислам», или еще что-нибудь?

— Вот какая будет у тебя реакция? Ты скажешь: «Это твой выбор, я тебя приму и в таком виде»?

— Я знаю четко одно: что ни при каких обстоятельствах не перестану любить своих детей и постараюсь сделать все, чтобы сохранить наше доверие друг к другу.

Все-таки наша семья живет в православной концепции, и мы имеем гораздо больше упования на бога, чем на себя. Любые сложности можно преодолеть, имея несокрушимую веру и любовь.

Знаешь, к разговору о доверии, когда моим детям было полгода, я придумала такое правило: они были в несознательном возрасте, но я всегда стучалась, прежде чем зайти в комнату, показывая с самого начала — я тебе доверяю, это твое пространство. И дети знают, что когда кто-то к ним стучится, это мама, уважающая мои границы. И это важный момент. Мне кажется, это могло бы кому-то помочь также обрести доверие с самого начала, показать, что ты не управляешь ребенком, а ты просто идешь рядом и поддерживаешь в тот момент, когда он может упасть. View this post on Instagram Головоломка «аргументы и факты» снова в деле! Первым трём правильно угадавшим, я перечислю на карту по 5.000 рублей. Из тринадцати фактов обо мне, четыре — ложь. Результаты в воскресенье! Если окажется трудно угадать точную комбинацию чисел, выберу победителей из тех, кто ближе остальных подобрался к цели. Кто НЕ МОЖЕТ участвовать в конкурсе: 1. Граждане РФ по фамилии Семак и Гуревич. 2. Спойлеры. 1. Как то, плавая в океане с подругой, мы увидели рядом огромный акулий плавник и изо всех сил погребли к берегу. 2. В детстве мне часто приходилось драться. 3. Я еврейка по материнской линии. 4. Терпеть не могу мороженое. 5. Однажды Сталин написал письмо моему дедушке. 6. Ни разу в жизни не напивалась так, чтоб на утро было стыдно. 7. Я не общаюсь со своими родителями. 8. Иногда, под настроение, люблю посмотреть тупые комедии. 9. Как водитель, предпочитаю ручную коробку передач. 10. Чтобы написать детскую книгу, мне нужно всего две недели напряженной работы. 11. Не могу спать без одеяла даже в тропиках. 12. Я против расизма, но почему-то недолюбливаю китайцев. 13. После новой свадьбы, мы с мужем договорились о свободных отношениях. (Ложь — 7,8,12,13) — я выбрала девять победивших вместо трёх, все они получили равноценные денежные призы. Спасибо за участие!

A post shared by Anna Semak (@annas_secret_garden) on Apr 10, 2020 at 8:06am PDT «Мне пишут подписчики: «Муж абьюзер, муж бьет, что делать?»

— Ты затрагиваешь массу социальных проблем, которые актуальны на данный момент. Я спрашивал у друзей и знакомых, о чем бы они хотели тебя спросить, и почему-то один из самых популярных вопросов, который чаще всего звучал – как решить проблему домашнего насилия? И твое отношение к тому, что, может быть, наверное, все-таки будет принят закон о домашнем насилии, и как людям с этим справляться, куда идти, что делать?

— Это сложный вопрос, слишком долгий период времени проблема домашнего насилия никак не освещалась, и мы никогда не узнаем о том, что десятилетиями происходило за дверями закрытых квартир, как никогда не узнаем и о том, что пришлось пережить женщинам, которые уже ушли из этой жизни, прожив в такой матрице всю свою жизнь. И пытались уйти, но всегда находились советчики, которые говорили: «Терпи! Бьет, значит любит». Вот эти все наши закостенелые стереотипы. В какой-то момент проблема начала вылезать на поверхность, все-таки мы живем в век информации.

Единственный совет женщинам, которые попали в трудную ситуацию, поскольку это проблема комплексная, она требует комплексного решения – обратиться к профессионалам. Есть такой фонд «Насилию.нет», и когда мои подписчики спрашивают, что делать — муж абьюзер, муж бьет – однозначно обращаться туда, как мне кажется. Само собой, если речь идет не о каком-то провокативном поведении, потому что часто женщины сами проверяют реакцию: «Ну че, дай мне в морду! Ага, ты меня ударил!» — когда ты проверяешь границу, а потом ловко используешь ситуацию, чтобы манипулировать, сказать: «Ты поднял на меня руку, ты теперь должен мне!»

Если речь идет о ситуации, когда человека несет и он причиняет вред матери своих детей, подруге, своим детям, естественно, надо бить в набат, потому что в таком состоянии, если у человека нет никаких тормозов, непременно наступит момент, когда он кого-то толкнет, не рассчитает силу, человек ударится об угол — то есть это прямая угроза жизни.

Фонд «Насилию.нет» создан для женщин, находящихся в тяжелой жизненной ситуации. Я не смогу дать человеку рекомендацию, куда бежать от мужа, потому что должна быть определенная стратегия выживания, выхода из таких отношений. И вот этот фонд как раз комплексно занимается с людьми, ставшими жертвами домашнего насилия, рассказывает к кому обратиться, как снять побои. Важно перестать бояться и сделать первый шаг. Позиция жертвы обездвиживает.

— Люди не то, что в фонды, люди даже к психологу боятся идти. Как можно людей переубедить в том, что психолог – это, прежде всего, помощник? К тебе же обращаются тоже как к психологу.

— Да. В Европе и в Америке это обычная практика. У тебя заболел живот — ты идешь к гастроэнтерологу, у тебя заболело сердце — ты идешь к кардиологу, у тебя заболела душа — ты идешь к психологу. Я сейчас не беру в расчёт религию. Есть люди, которым вполне достаточно религиозных практик. Для многих психология вообще кажется чем-то абстрактным, сродни астрологии или эзотерики. У нас такая многокультурная страна, часто люди ждут какой-то волшебной пилюли. Они не хотят тратить на терапию месяцы, а то и годы, предпочитают пойти к бабке, воспользоваться быстрыми методами достижения желаемой цели. Поэтому терапия пугает тем, что, во-первых, это дорого, во-вторых, непонятно, в-третьих — долго. А результат нужен сразу.

Еще большая проблема в том, что многие люди воспринимают психолога как определенный буфер, человека, на которого можно спихнуть ответственность. Мне недавно в рубрике «Популярные вопросы и ответы» пишут: «Где найти психолога, чтобы быстрее уйти от мужа?». Можно просто уйти от мужа, то есть не надо перекладывать ответственность на другого человека.

Мне кажется, что терапия, именно психотерапия, становится доступна человеку в определенный момент духовной зрелости, когда ты понимаешь, что готов работать над собой и меняться. Ведь в чем еще проблема — человеку вообще не свойственно брать ответственность за свои поступки. Мы самые лучшие адвокаты для самих себя. Проще сказать: «Это все они сделали со мной, я жертва, я складываю лапки, и на мне вообще не может быть ни вины, ни ответственности, ни стыда». А когда идешь в психотерапию, ты обязан проработать стыд, проработать свои эмоции, признать ошибки. А это серьезная работа.

«У меня черный пояс по разводам»

— Возвращаемся к тому, как менялась Анна Семак. 2019 год, Гималаи, Африка, один документальный фильм, другой документальный фильм, первая книга, миллион подписчиков — и все это меньше чем за год. Вот эта крейсерская скорость — ты уверенно штурвал держишь? Ты понимаешь те объемы, которые на тебя свалились, и при этом семеро детей никуда не делись? Более того, еще и внучка добавилась, и два ресторана — один в Петербурге, другой на Бали. Такое ощущение, что это просто какой-то атомный ледокол несется…

— Ты знаешь, видимо эта энергия, которая аккумулировалась во мне 20 лет, она взорвалась. Скажу тебе честно, что отработала на 30% от своих возможностей. Постоянно корила себя за лень, за то, что если бы я с самого начала более структурированно взялась за дело, могла бы больше.

Все дело в уровне энергии. Я всегда себя сравнивала по уровню энергии с джек-рассел-терьером. Еще помню, что как раз таки в этом 2019 году я получила морские права на лодку.

— Это яхта, прошу заметить!

— На госбюджете, парусная (смеется). Отметь обязательно, что гонять по каналам на собственной яхте можно только под парусами, срубая мосты.

— Итак, ты получила права…

— Каждый день начинался с того, что мы выходили в открытую воду — мой любимый момент, когда мы выезжали в акваторию Невы напротив Английской набережной, я делала глубокий вдох, и как будто вся история этого города, пропитывая меня, давала мне силы. Я думала каждый раз об одном — господи, в каком красивом городе я живу, господи, спасибо за все, спасибо за небо у меня над головой, спасибо за воду у меня под ногами, спасибо за яхту на госбюджете под парусами (смеется). И вечером у меня оставалось настолько много нерастраченной энергии, что мы собирались с друзьями на лодке и танцевали часа три без остановки, вымещая остатки этой энергии. Не знаю, что это было. Не иначе как взрыв…

— Да, да, застал этот взрыв прошлой весной!

— Да! Потом, видимо, как-то все-таки, когда жизнь вошла в более-менее привычное русло, получив определенные важные, ценные навыки, перенеся их в новые отношения, в новую историю, конечно, я стала использовать энергию уже по-другому. В мирных целях.

— Плюс, как я понимаю, появилась определенная дисциплина, график, ты понимала, сколько часов в день тебе нужно…

— И личные границы, что очень важно.

— И все вместе это заработало.

— Да. Мне доверяют мои друзья, они знают, что я никогда никому ничего не расскажу. У меня талант хранить чужие тайны. И мне очень часто говорят: «Аня, я на грани развода». И что я для себя уяснила из той ситуации, которая со мной произошла — говорю: «Так, спокойно! У меня черный пояс по разводам, сейчас все объясню». Кто