Погулянцы и сидидомцы. Как пандемия «заразила» нашу речь и исчезнет ли мат?

Мы часто жалуемся на то, что русский язык «погибает» под влиянием англицизмов, но ситуация с коронавирусом показала, что это совсем не так. Язык в очередной раз показал удивительную способность к креативу. Вспышка коронавируса не только заставила нас вызубрить медицинские термины «вирулентность» и «сатурация», но и породила новые слова, вошедшие в язык. Об этом, а также о том, что вообще происходит с великим и могучим, «АиФ» поговорил с лингвистом, кандидатом филологических наук, автором книги «Русский без нагрузки» и ведущей Youtube-канала «Турковый словарь» Ксенией Турковой. Пьёт ли зумби карантини? Дмитрий Писаренко, «АиФ»: — Ксения, какие же новые слова появились из-за коронавируса? Ксения Туркова: — Пандемия породила не просто отдельные слова, вокруг неё возник целый «словарь». Ничего удивительного в этом нет: так всегда происходит, когда в мире или в отдельной стране происходит нечто важное, значимое, меняющее привычный уклад. В английском языке, например, сразу же появилось слово «ковидиот», оно даже попало в словарь сленга. У этого слова два противоположных значения. Первое — человек, который пренебрегает мерами безопасности, не соблюдает дистанцию, не носит маску и вообще считает, что ему море по колено. Второе — это тот, кто, напротив, слишком сильно паникует и покупает по триста рулонов туалетной бумаги впрок. Кстати, с массовыми закупками товаров связано ещё одно новое слово: «макароновирус». Вообще, в условиях пандемии русский язык в очередной раз показал удивительную способность к креативу. Мы так часто жалуемся на то, что он «погибает» под влиянием англицизмов, но ситуация с коронавирусом показала, что это совсем не так! Появилось огромное количество точных и остроумных наименований разных явлений: «расхламинго» (уборка во время карантина), «карантини» (любой напиток, который скрашивает общение в Zoom с друзьями), «погулянцы» и «сидидомцы» (те, кто выходит на улицу, и те, кто строго соблюдает карантин), «зумби» (тот, кто долго сидит в Zoom), «ковидла» (или «ковидло») и т. д. Такое словотворчество, как мне кажется, помогает нам справляться со стрессом. — Эти слова могут закрепиться в речи или уйдут вместе с пандемией? — Многие исчезнут. Но некоторые, думаю, имеют шансы остаться. Например, всё, что связано с названием программы Zoom. Мы уже говорим «давайте позумимся», «у меня вчера был зуминар». Мне кажется, что основа «зум» со временем станет столь же привычной, как «скайп» или «ксерокс», от которых образованы такие разговорные глаголы, как «соскайпиться» и «отксерить». А ещё — но это, конечно, субъективно — мне очень нравится слово «расхламинго». Все мы время от времени устраиваем расхламинго в квартире. Почему бы не взять его на вооружение? Депутаты Госдумы работают... на сохранение мата — Многие в ужасе от того, как разговаривает современная молодёжь. Как лингвисты оценивают состояние современного русского языка? — У меня и у моих коллег-лингвистов оно не вызывает опасений: пациент жив, здоров и довольно упитан. Обычно те, кто не занимается языком профессионально, очень о нём беспокоятся: думают, что со всех сторон на него сыплются угрозы в виде англицизмов, жаргона, расшатывания норм и т. д. Но на самом деле происходят всё те же процессы, что и 50, и 100 лет назад. В язык попадают заимствования, он их адаптирует или отбрасывает. Молодёжь изъясняется на жаргоне. Нормы меняются: никто уже давно не говорит музы́ка, фо́льга и раку́рс, хотя когда-то ударения были именно такими. — Но какие-то «болевые точки» у русского языка есть? — По моим ощущениям, в него стало проникать много ненависти и равнодушия. Мы слышим из уст чиновников: «государство не просило вас рожать», «макарошки везде стоят одинаково», «кто должен умереть — помрёт»... Таких выражений в последнее время очень много. Это проявления цинизма и чёрствости по отношению к людям и их реальным проблемам. Язык ненависти мы видим в соцсетях и на телевидении: оскорбление собеседников, проявления нетерпимости, неумение спокойно вести дискуссию, деление на «своих» и «чужих». Это кажется мне самой опасной тенденцией. — А матерная лексика? Современные подростки матом не ругаются, а просто разговаривают, даже не понимая, что это непристойно. Для языка хорошо или плохо, что так происходит? — Действительно, есть люди, в речи которых мат утратил табуированность, он стал фоновым, как слова-заполнители пауз («ну и вот», «например»). Мат, особенно русский, — это сильно «заряженная», экспрессивная лексика. Когда я объясняла своему ребёнку, что такое мат, я сравнила эти слова с заклинаниями, а заклинания всегда имеют большую силу. Если мы разбрасываемся ими направо и налево, они эту силу утрачивают. Разговор «на мате» в фоновом режиме — верный путь потерять мат, превратить его в обычные слова. Именно поэтому, как ни парадоксально, чем больше вокруг мата запретов, тем больше шансов его сохранить. Вероятно, депутаты Госдумы, запрещая мат в публичном пространстве, даже не задумывались о том, что на самом деле работают на его сохранение! Я сама не использую мат в речи, но, например, некоторые анекдоты без мата утрачивают всю свою остроту. Нужна ли классика подросткам? — Может ли язык стать инструментом политического влияния? Надо ли его продвигать в мире? — Любая страна так или иначе хотела бы продвигать свой язык, делать его популярным и престижным. Ведь чем больше возможностей язык даёт, тем он популярнее. И наоборот — чем язык популярнее, тем больше у него возможностей (мы видим это на примере английского). Это простая закономерность. А ещё филологи давно заметили: чем хуже отношения двух стран, тем популярнее языки, на которых они говорят. Отношения России и США сейчас не самые тёплые. Но чем больше в США новостей о России (причём неважно, со знаком плюс или минус), тем выше у американцев интерес к русскому языку. Во-первых, потому что открываются вакансии в разных службах, связанных с внешней работой и политикой: им требуются специалисты со знанием русского. Во-вторых, подростки идут его изучать, потому что для них это что-то вроде романтики: русские шпионы и т. д. Кроме того, они хотят выделяться, потому что русский — это не то же самое, что, например, испанский, который в США используется фактически как второй язык. — У русского языка всё ещё высокий престиж в мире: он находится на 4 месте по переводам. Очевидно, что это благодаря нашей классической литературе. А что будет дальше? Ведь люди всё меньше и меньше читают классику. — Да, дети гораздо меньше читают классику просто по той простой причине, что им сложно понимать и лексику, и синтаксис, скажем, XIX века. Я очень люблю «Ночь перед Рождеством» Гоголя, но давайте прочитаем, например, первое предложение второго абзаца: «Если бы в это время проезжал сорочинский заседатель на тройке обывательских лошадей, в шапке с барашковым околышком, сделанной по манеру уланскому, в синем тулупе, подбитом черными смушками, с дьявольски сплетенною плетью, которою имеет он обыкновение подгонять своего ямщика, то он бы, верно, приметил ее, потому что от сорочинского заседателя ни одна ведьма на свете не ускользнет». Как вы думаете, может ли современный подросток понять это без переводчика? Думаю, нет. В том, что люди меньше читают классику, нет абсолютно никакой угрозы языку. Да, классику стоит читать с детьми, но с обсуждениями, терпеливыми разъяснениями и комментариями. В то же время надо позволить им пополнять свою речь и из других источников: современных книг, фильмов, сериалов, познавательных Youtube-каналов, да просто из разговоров друг с другом! А чем больше мы будем говорить друг с другом и чем больше будет обсуждений, объяснений и спокойного диалога, тем меньше будет языка вражды.