Верховный суд отверг иск к Путину о признании недействительным указа о голосовании, поданный Валерием Соловьем и его сподвижниками. Но процесс пошел, как говорится. Свое заявление в Следственный комитет подал политик Леонид Гозман.

Он ходатайствует о возбуждении уголовного дела против В. Путина, требует провести проверку «по факту приготовления к убийству путем принуждения к участию в военном параде и голосованию в период пандемии смертельного заболевания».

Мы спросили у политика, чем он руководствуется и чего хочет добиться.

– Не слишком ли резко звучит ваше заявление, если учесть, что оно касается Путина?

– Мне кажется, что полезно не вилять, а называть вещи своими именами. И то, что будет проходить 24 июня, и особенно голосование 1 июля — правильно называть фарсом и цирком, но так же правильно называть это приготовлением к убийству. И вот почему. Эпидемиологическая ситуация в нашей стране остаётся тяжелой. Даже если не принимать во внимание неофициальные сообщения о положении в разных регионах и городах, даже если ориентироваться только на официальную российскую статистику по коронавирусу, — понятно, что снижение пока очень-очень медленное. То есть даже официально эпидемиологическая ситуация признаётся очень сложной.

– ВОЗ вообще говорит о второй волне пандемии.

– Именно. И это значит, что какая-то часть наших с вами сограждан на параде и особенно в ходе голосования может заразиться. И с учетом очень высокой летальности вируса часть наших соотечественников вполне может после этого умереть. 

Президент Путин перенес апрельскую дату голосования и майский парад на более поздний срок именно из-за опасности коронавируса. Но наша эпидемиологическая ситуация, когда он дал указ о переносе, была даже лучше, чем сейчас. Тем не менее почему-то сейчас Путин настаивает на проведении массовых мероприятий. Но допустим, я заблуждаюсь насчёт большой опасности, а президент думает иначе. Но у меня такое впечатление, что он думает так же, как я. Хотя бы потому, что Голикова только что сказала, что маски надо будет носить даже осенью, и мэрия отказала коммунистам в проведении митинга 27 июня, аргументировав эпидемиологической ситуацией и недопустимостью массовых мероприятий.

А самое главное — сам президент, наш Верховный главнокомандующий, продолжает придерживаться жесткого режима самоизоляции. Да, он появится на параде. Но Кремль не отрицает, что все ветераны Великой Отечественной войны, которые будут рядом с Путиным на параде, находились перед этим на карантине. Значит президент считает, что для него опасность есть. А для граждан? Так как иначе назвать его действия и распоряжения, как не приготовление к убийству?

– Ну вы же не докажете, что он в курсе опасности. Может, ему просто нравится в бункере.

– Подождите, но если он не знает об опасности, то он абсолютно некомпетентен как руководитель и должен быть отстранен от исполнения своих обязанностей в силу стойкой неспособности. Если человек не знает, что в стране эпидемия, какой же он, к чёрту, президент?

Но я отношусь к нему с уважением, и считаю, что он все знает. А следовательно, его распоряжения — это приготовление к убийству. Это тяжкое преступление, предусмотренное статьей 105 УК РФ. И гражданин Российской Федерации, когда ему становится известно о готовящемся тяжком преступлении, обязан известить об этом правоохранительные органы. Поэтому я и обратился в Следственный комитет с просьбой открыть уголовное дело.

– И Следственный комитет ваше заявление принял?

– Да. Оно зарегистрировано под номером 719940, и соответственно, процесс как-то пошёл. Конечно, они откажут в возбуждении уголовного дела. Я, честное слово, не столь наивен, чтобы думать иначе.

– А можно я вас наивно спрошу, на каком основании откажут?

– У них есть очень хорошая юридическая отмазка — 91-я статья Конституции РФ защищает президента от любого преследования. Он неприкосновенен. Сколько раз к президенту обращались с различными исками — и покойный Боря Немцов, и многие другие, но это всегда, естественно, отфутболивается системой. Но я всё равно считаю это абсолютно осмысленным. Потому что надо называть вещи своими именами, преступление надо назвать преступлением и преступников — преступниками. А кроме того, это работа на будущее. Когда-нибудь этот режим закончится. И я думаю, что вред, нанесённый 20-летним правлением Владимира Путина нашей стране таков, что дело вряд ли обойдется без суда. Но мне бы хотелось, чтобы это был суд наш, а не международный. Мне бы хотелось, чтобы мы сами это делали. И это обвинение тоже должно быть в списке. Оно, с моей точки зрения, более серьезно, чем многие другие. Мне кажется, я на месте адвоката Владимира Путина в суде довольно легко бы отбил обвинение насчет аннексии Крыма, войны на Донбассе или в Сирии и даже в уничтожении малазийского Боинга.

А эту историю с парадом и голосованием во время эпидемии я не понимаю, как отбивать. И соответчиками президента по этому делу будут, конечно, руководители избирательных комиссий, губернаторы и мэры городов. Они все принимают участие в подготовке к убийству.

– Вы говорите об уголовных делах, преследовании и наказании. Но при такой перспективе как раз нет ни малейшего резона уходить из Кремля. Может, наоборот, нужно создать такой механизм сменяемости власти, чтобы он был безопасен для самой власти? Нужны какие-то гарантии, что уходящий с поста президент сохранит свою неприкосновенность и свое имущество. А либералы своими угрозами о судах над преступным режимом только затрудняют создание этого механизма.

– Во-первых, я за суды, но против расправ. Кроме того, вряд ли Владимир Владимирович собирается сидеть пожизненно в Кремле только потому, что Гозман говорит о его преступлении.

Если бы я участвовал в переговорах власти и общества, то я бы согласился на амнистию не только Путину, но и всем, кого он назовет. Это несправедливо, но зато это безопасность. Понимаете, я боюсь гражданской войны и распада страны. Не потому что я считаю территориальную целостность такой уж ценностью, а просто потому, что распадаться страна будет со страшным потрясением.

– Почему?

– На самом деле я не вижу ничего такого уже плохого, если на месте России создастся некоторое количество находящихся в дружеских отношениях русскоязычных государств.

Существует федеративная республика Германия и Австрия, у них нормальные взаимоотношения, и там, и там говорят по-немецки — плохо что ли? Там всё нормально. Но вероятность того, что распад России произойдет легко, маловероятен. У нас нет механизма «престолонаследия». И после Владимира Путина трон начнут делить люди, обладающие, так сказать, частными армиями. А кроме того, появятся какие-то войска у губернаторов — им присягнут дислоцированные на их территории воинские части. И будет кровавый хаос, которого хотелось бы избежать.

Так вот, единственный шанс на бескровный вариант — это дать все возможные гарантии всем тем, от кого мы хотим избавиться. Простить им все преступления. Я бы даже собственность им оставил — по крайней мере, задекларированную. Но, к сожалению, проблема в том, что никто не может быть субъектом этих гарантий. Более того, история последних десятилетий в этом смысле неблагоприятная. Судили и Войцеха Ярузельского, которому в Польше даны были гарантии, и генерала Аугусто Пиночета.  И тот, и другой умерли даже до приговора, но тем не менее. А кто может дать эти гарантии у нас? Тот, кто обладает такими полномочиями, как раз и может кинуть. Международные гарантии? Они не сработают, к сожалению. Скажем, президент США может помиловать человека за преступления, совершенные против американского народа. Но не может помиловать за преступления против народа России. Он даже не может дать ему постоянное политическое убежище — следующий президент его может отменить.

Еще несколько лет назад, до Крыма, у Владимира Владимировича была прекрасная возможность купить дворец на Сардинии и уехать туда спокойно. Вот сейчас на Сардинии живёт экс-президент Кучма. Но Кучма не стал стрелять в людей когда была оранжевая революция, он принял волю народа, и теперь никто его не преследует, он живет себе спокойно, даже приезжает периодически в Киев, он уважаемый человек. Но Владимир Владимирович, к сожалению для всех, лишил себя этой возможности.

– Так, может, тогда стоит озаботиться не возбуждением уголовных дел против Путина, а наоборот, инициативой создать орган, который может давать такие гарантии?

– Я не исключаю того, что на уровне мировых лидеров этот вопрос как-то обсуждается, поскольку война ни в какой стране не радует, ну и разумеется ее никто не хочет в стране  с таким гигантским ядерным потенциалом, как у нас.

– А если ещё вспомнить о Герострате и прочих прелестях, то и вообще страшно.

– Конечно. Вы же понимаете, что если бы у Гитлера была атомная бомба, он бы её, может быть, прямо на Берлин и жахнул бы. Он же открыл шлюзы берлинского метро, чтобы утопить наши батальоны, и заодно утопил несметное количество берлинцев, которые там прятались. Словом, я не знаю, как это сделать. Моё дело было обратиться в Следственный комитет, перевести вопрос в юридическую плоскость и называть вещи своими именами.

– А что вы думаете об уклончивости президента — то ли будет он дальше избираться то ли не будет избираться?

– Я думаю, что если он будет здоров, то он, конечно, будет использовать данную самим себе возможность править вечно. Он от власти уходить не собирается. Ему нужно только одно — чтобы никто не надеялся. Вот он и сказал: не ищите преемников.

– С другой стороны, мы уже знаем эту тактику — в  2018 году президент Путин до последнего тянул с объявлением своего будущего избрания. И только в последний момент сказал, что по просьбе трудящихся он будет выдвигать свою кандидатуру.

– Да уж, эти трудящиеся! Давно бы он ушел на покой, да трудящиеся не дают.