Однажды Лилианна Зиновьевна Лунгина попросила меня проводить ее на улицу Правды к любимым друзьям Золотухиным и пообещала, что в гости мне идти не придется: она знала, как я робею. Робел я не перед известностью Золотухина в те годы - он был заместителем Егора Гайдара по фракции в Думе, и мы каждый день видели его по телевизору, от которого не отлипали; нет, я робел потому, что знал, кто он такой, еще до того, как советская власть рухнула. И, предвидя западню, не очень-то хотел провожать Лилианну Зиновьевну на улицу Правды, но отказать не мог. Всё решилось у домофона. Она как бы случайно выдала мое присутствие, я был решительно приглашен, поднялся с ней к Золотухиным и остался там навсегда.

Первый год я всё собирался с нахальством, чтобы спросить у него самого, как он решился произнести ту речь, в защиту Гинзбурга? Признаться, я никогда прежде не бывал рядом с героем. Но когда стало можно спросить, оказалось, у меня уже нет вопроса. Потому что, оказалось, находясь рядом с ним, всё ясно. Рядом с ним невозможно предположить, что есть более важные критерии существования, чем правда, милость, гордость и честь. В его присутствии всё лучшее так естественно, как будто иначе и быть не может - и остается только недоумевать, откуда в тебе трусость, лживость, равнодушие.

Я все-таки спросил. Получил ответ: «Гинзбург был невиновен».

Великой традиции русских защитников, идущей, думаю, не только от Спасовича, Кони, Карабчевского, но от Герцена, декабристов, Толстого, Борис Андреевич наследовал во времена, когда сама идея отстаивать человека перед властью была самоубийственна. Успешный адвокат, после той речи он был изгнан отовсюду и на двадцать лет сделался юрисконсультом стройконторы, а потом пасечником в деревне Никитино-Троицкое. И все эти годы консультировал правозащитников, участвуя в их деятельности. Имя Золотухина, рядом с именами Софьи Васильевны Каллистратовой и Дины Исааковны Каминской – рядом с именами Владимира Буковского, Петра Григоренко, Анатолия Марченко, Ларисы Богораз, Сергея Ковалева, которых они защищали, – рядом с именами Сахарова и, в те годы, Солженицына – значило для всех, кто хотел знать правду об отечестве и о самом себе, столько, сколько для капитана корабля значит Большая Медведица. Присутствие этих людей все меняло. В их присутствии было стыдно врать и бояться - даже если мы продолжали. Оно возвращало смысл словам «родина», «достоинство», «совесть». И спасало надежду. Коммунистическая империя рухнула не потому, что отжила свое. Она отжила свое, потому что были такие люди. И двадцать лет отсутствия Золотухина в залах судебных заседаний (мёд из Никитина-Троицкого был превосходным, я пробовал) были годами его ненарочного, незапланированного участия в судьбах и сердцах многих людей, в том числе молодых, узнававших о нем и его подвиге. Вот кого, помимо диссидентов, он защищал. И выиграл этот процесс. Среди этих молодых людей был, я уверен, Егор Гайдар - и всё поколение реформаторов России.

Сделанное Золотухиным в ранние ельцинские годы (когда началось вторжение в Чечню, он в знак протеста оставил все свои посты) принадлежит нашим детям, а может внукам. К сожалению, не нам. Мы не смогли защитить сделанное им. Мы так себе граждане. Но если сохранится на карте мира Россия как государство - там не просто будут помнить о роли Золотухина в реформировании судебной системы, включая возвращение суда присяжных: там эту реформу в полной мере осуществят. Потому что у страны, если она хочет быть, нет других вариантов.

Но нам досталось его присутствие. Особенно, что говорить, мне. Во-первых, мёд. Да и во-вторых, собственно, мёд, только невидимый.

Возможно, вы думаете, раз он адвокат, то прекрасно говорит. Вы не ошибаетесь. Он один из лучших рассказчиков на свете. Но чего вам не досталось знать - какой он слушатель. Ничего удивительного, что их с Мариной Петровной дружеским кругом, не светским, а дружеским, были лучшие из лучших поэтов, писателей, музыкантов, художников. Это очень просто: когда есть такой слушатель - Самойлов пишет такие стихи, Войнович такую прозу, Окуджава такие песни, Штейнберг такие картины, а Гутман и Вирсаладзе так играют. Я пришел на улицу Правды, когда этот пир уже закончился. Сидел на этих стульях, пил этот мед, стараясь не промахнуться. Никогда не пойму, за что мне выпала такая честь. Но она никогда не кончится.

Сегодня Борису Андреевичу девяносто. День моего счастья.

Оригинал