Не на каждой флейте можно играть
Не на каждой флейте можно играть
Когда Гамлет почувствовал себя окруженным со всех сторон врагами, когда увидел, что его собственные друзья предают его, он сказал Гильденстерну: «Почему вы все стараетесь гнать меня по ветру, словно хотите загнать меня в сеть?» А потом предложил фальшивому другу сыграть на флейте. Тот стал отказываться и объяснял, что не умеет. А Гамлет сказал:
«Вот видите, что за негодную вещь вы из меня делаете? На мне вы готовы играть; вам кажется, что мои лады вы знаете; вы хотели бы исторгнуть сердце моей тайны; вы хотели бы испытать от самой низкой моей ноты до самой вершины моего звука; а вот в этом маленьком снаряде - много музыки, отличный голос; однако вы не можете сделать так, чтобы он заговорил. Черт возьми, или, по-вашему, на мне легче играть, чем на дудке? Назовите меня каким угодно инструментом, - вы хоть и можете меня терзать, но играть на мне не можете».
Часто считается, что практически на любом человеке можно каким-то образом играть, как на флейте. Кого-то можно подкупить, кого-то запугать, кого-то шантажировать дорогими и близкими ему людьми. А бывают люди, на которых сыграть оказывается невозможно. Таким был Анатолий Марченко, который большую часть своей сознательной жизни сознательно противопоставлял себя системе. Попав в двадцать лет в лагерь за драку, в которой он не участвовал, Марченко уже через год бежал, скрывался, пытался перейти границу с Ираном, был пойман, посажен уже за измену родине. Выйдя на свободу в 1966 году, не пытался жить тихо, чтобы больше не оказаться за решеткой, а написал воспоминания, распространял самиздат, выступал против готовившегося вторжения в Чехословакию.
Видно, как власть сводила с ним счеты, как пыталась додавить – посадили на год, потом добавили еще два. Вышел – стали вынуждать уехать из страны. Не захотел уезжать – отправили в ссылку.
А он все не ломался, все не гнулся, стал членом Хельсинской группы, - то есть обрек себя на неминуемый новый арест, - и получил 10 лет, из которых прожил только 5, объявил голодовку, подвергался постоянному принудительному кормлению – то есть пыткам, - и умер уже на выходе из 117-дневной голодовки уже на заре перестройки, когда свобода уже забрезжила всем – но не ему…
Сергея Мохнаткина ломали начиная с 31 декабря 2009 года, когда его затащили в автозак, потому что он вступился за пожилую женщину, которую били милиционеры, разгоняя митинг «Стратегии-31». И после этого такое ощущение, что он просто одним своим видом вызывал ненависть у всех «правоохранительных» органов.
Забрали в автозак – избили, вызвали якобы для опознания тех, кто его избивал, - арестовали. Голодал в СИЗО и не хотел сдавать отпечатки пальцев – избили. В колониях, куда его сажали, и снова сажали, и продлевали срок – тоже били, да так, что в конце концов сломали позвоночник. И бросали в карцер, и не давали встретиться с адвокатом, и оставляли без передач, и сажали в одиночную камеру с видеонаблюдением. Даже кошку, о которой он заботился в колонии, не дали забрать на волю. Если уж тебя выпускают, так мы напоследок тебе нагадим по полной, может тогда ты заткнешься.
А он не хотел затыкаться, он писал жалобы в колониях и объявлял голодовки, а выходя на свободу, снова участвовал в «несанкционированных» митингах и пытался перекрывать Тверскую улицу, и не давал, не давал, не давал на себе играть.
И вот он умер…
«Вы хоть и можете меня терзать, но играть на мне не можете».
Покойся с миром, Сергей Евгеньевич, ты много страдал, но был свободным человеком. Это большая редкость.