Ирина Хрунова: «Без ЕСПЧ в российском суде нет шансов на оправдание по наркотикам»

Адвокат Ирина Хрунова о «народной» статье 228, новом проекте по защите «наркоосужденных» и будущем drug-преступности в России

На этой неделе правозащитные организации «Агора» и «Зона права» запустили проект «Фабрика 228». Это программа помощи осужденным в РФ по наркотическим статьям как по линии ЕСПЧ, так и в плане защиты от неправомерных действий силовиков. Курирует проект казанский адвокат Ирина Хрунова, первая в России добившаяся отмены приговора через ЕСПЧ по делу за хранение наркотиков. В интервью «БИЗНЕС Online» она рассказала о том, кто чаще всего привлекается за наркотики и есть ли шансы на свободу по ст. 228.

«СРОКИ НАКАЗАНИЯ ПО НАРКОТИЧЕСКИМ СТАТЬЯМ СОРЕВНУЮТСЯ С УБИЙСТВОМ»

— Ирина Владимировна, почему все наркотические статьи считаются «народными» в нашей стране?

— Наркотические статьи стоят в адвокатском сообществе на отдельной ступени. В общении с юристами или уже в изоляторе, когда идет вопрос о статье и в ответ слышится «народная», это значит, что человек сидит за наркотики.

Почему народная? Большое количество осужденных сидят по ней. В местах лишения свободы находятся порядка 500 тыс. человек. Из них 120 тыс. сидят по делам, связанными с наркотиками. В какой-то период времени наркотические статьи были настолько основными, что били все рекорды по количеству. Только с 2016 года количество осужденных по 159 статье превысило осужденных по наркотических статьям. Важно отметить, что случилось не падение, просто мошенничества стала больше. В прошлом году, к примеру, 78 тыс. человек по наркостатьям. 

— Большие сроки — другая отличительная черта?

— Да, и это страшная проблема. Российская Федерация выбрала свой путь борьбы с наркотиками. Он отличается от цивилизованных стран. Для борьбы с наркотиками и зависимостью у других государств имеются программы. Кроме карательной функции есть лечебная, адаптационная и много чего другого. Там есть сотни пунктов, которые нужно выполнить государству для предотвращения стигматизации наркоманов обществом и возвращения таких людей к обычной жизни. Но у нашей страны все иначе. Ключевая задача нашего государства — пресечь распространение наркотиков, что сделать невозможно. 

Наркотиков стало меньше, но они не исчезают, продолжается борьба с минимальными результатами. Соответственно, государству надо показывать работу каждый год. И государство это делает ужесточением сроков наказания. Мы ничего хорошего по наркотической повестке. У нас есть позорные наркоучеты, есть огромные сроки лишения свободы по наркотическим статьям, которые соревнуются с насильственными преступлениями вплоть до убийства. Два года назад в России впервые вынесли пожизненный приговор за распространение наркотиков. Такого нет практически нигде.

Если 10 лет назад я видела приговоры по сбыту наркотиков в 7-9 лет, то сейчас — 10-13 лет. Мы видим ужесточение наказаний.

— Наверное, есть проблема и в доказательной базе?

— Это третий важный аспект современной повестки России в этом вопросе. Для убийства нужны стандарты к привлечению к уголовной ответственности. В случае с наркотиками — нет. Для того, чтобы человек получил 12 лет лишения свободы, достаточно короткого допроса якобы закупщика, который пошел и купил наркотики, и показания одного сотрудника полиции. Этого, как правило, бывает достаточно. Вкупе со сроками и массовостью это страшно. 

Мне на днях прислали приговор из города Ачинск Красноярского края. Там городской суд признал мужчину виновным. У него было три эпизода: два сбыта и одно хранение. По первому сбыту был один наркозависимый закупщик, которого тоже поймали, и он дал показания. Второй эпизод — засекреченный сотрудник полиции. Достоверность таких свидетелей нужно ставить под сомнение. И вот за это он получил 13 лет лишения свободы. Мне кажется, это чудовищно.

— В России вообще реально оправдать человека, обвиняемого по наркотическим статьям?

— У нас есть судебная практика. Любой адвокат должен ориентироваться на нее. Большое количество дел в Европейском суде по правам человека связано с наркотиками. Это как раз моя специализация. Здесь работает психологический эффект. Когда человеку необоснованно назначили 2-3 года лишения свободы, он может смириться и перетерпеть. Но когда он получает приговор в виде 10 и более лет лишения свободы, ему есть, за что бороться. ЕСПЧ давно знает о данной проблеме в России. Он вынес большое количество решений против Российской Федерации, в которых признавал нарушением 6-й статьи Конвенции о защите прав человека (право на справедливое судебное разбирательства, — прим.ред.). Все то, что мы называем в российской практике контрольной закупкой, ЕСПЧ посмотрел под микроскопом и сформировал свое мнение. ЕСПЧ прекрасно видит, что Россия ничего не меняет в этой ситуации. Из девяти дел по этой теме в Европейском суде — четыре мои из разных уголков страны. У всех схожая ситуация. И вдруг летом прошлого года Европейский суд неожиданно вернулся к одному делу, которое лежит с 2014 года, и поставил перед властями России дополнительный вопрос. Суть такова: мы вам уже давно разъяснили, как надо работать, но от ваших граждан продолжают поступать жалобы. Сколько еще вы будете игнорировать нашу позицию? ЕСПЧ в ближайшее время вынесет достаточно строгое постановление, которое мы тоже будем учитывать в своей практике. 

— Решение ЕСПЧ является основанием для пересмотра и отмены приговора в России?

— В моей практике, в том числе и по наркотическим делам, Верховный суд РФ рассматривает дела после решение ЕСПЧ. В моем случае 100% дел приводили к отмене приговора и отправке дел на новое рассмотрение. В некоторых случаях это было настолько долго, что Верховный суд отменял приговор, когда человек уже отбыл наказание. Но в некоторых делах Верховный суд отменяет приговор и выпускает человека из тюрьмы. Компенсацию в таких случаях выплачивает сам ЕСПЧ за счет Российской Федерации.

Мое дело приобрело эффект разорвавшейся бомбы прошлым летом. Резонанс объясним тем, что оно проходило на фоне дела журналиста Ивана Голунова. У меня было дело Александра Борисова. В октябре прошлого года, когда Верховный суд отменил приговор после решения ЕСПЧ, Борисов все еще находился в тюрьме. Его в итоге отпустили из-под стражи, а в марте — после нового рассмотрения — суд в Москве прекратил уголовное дело в отношении Борисова за недоказанностью. Но ему все равно пришлось отсидеть какое-то время. 

 «обычные граждане у нас в большинстве юридически безграмотны»

— Раз у нас 120 тысяч заключенных, выходит, что далеко не все обращаются за пересмотром в Европейский суд?

— Это одна из основных проблем. Я очень много работаю с коллегами из разных регионов. Занимаюсь околообразовательной деятельностью: веду семинары и тренинги на тему Европейского суда. Очень большое количество вопросов и потребностей от адвокатов в семинаре приходит по теме, связанной с наркотиками. Они бьются за клиентов, но на выходе получают нулевой результат. Уже психологически хочется продолжить работу, и я знаю, что предложить адвокатам. К сожалению, Европейский суд не пользуется популярностью у моих коллег, потому что это нечто новое. Надо изучать нюансы, на это требуется время. В нашем бюро есть правило, что в Европейский суд мы идем практически по каждому делу. Это обязательная часть нашей работы, но в целом по стране такое встречается редко. Многие адвокаты знают о ЕСПЧ поверхностно. После своих семинаров коллеги убеждаются, что жалобы по наркотическим делам отправлять туда достаточно легко. Просят научить их. В адвокатских палатах меня люди сами просят рассказать именно об этой теме, что только подтверждает массовость проблемы. Я считаю, мои коллеги несправедливо мало уделяют этому внимание. 

— Вас специально для этого приглашают с такими уроками?

— Да, меня приглашают проводить семинары. До карантина я ездила в Ленинградскую область. После я получала много сообщений на почту, где адвокаты рассказывают, как решились написать в ЕСПЧ. 

Адвокат может помогать разными способами. Может прочитать документы и дать советы, написать жалобу, пойти защищать в суд. Если у людей не хватает финансов, чтобы защитить своего ребенка, надо все-таки помочь им советом. 10 лет я получаю приговоры по делам, связанными с наркотиками. 

Если бы не карантинная история, я бы продолжила свои семинары. У нас уже был запланирован ряд встреч. Адвокатская палата Татарстана, Карелии, Пскова. Были достигнуты договоренности, на практическую работу по написанию жалоб в ЕСПЧ по наркотическим делам. 

— То есть адвокаты не приспособлены к максимальной защите своих клиентов?

— Неправильно так говорить. Это отдельно стоящая правовая система, которая вне Российской Федерации. Европейскому суду не учат в университетах так, как учат российскому праву. Это специфический курс, которому обучают дополнительно. Ну и в целом, обычные граждане у нас в большинстве юридически безграмотны. Очень мало людей, которые хотя бы чуть-чуть понимают основы права на элементарном уровне. 

А то, что адвокаты не готовы защищать… Недавно я прочитала приговор, связанный со сбытом. Человеку дали 4 года — в пачке сигарет нашли наркотик. Адвокат там все сделал правильно, хороший квалифицированный защитник, который все разложил по полочкам. Но он не был услышан судом. Поэтому мы обязательно пойдем в ЕСПЧ.

 «Коробка марихуаны не стоит тех лишений, которые последуют, как только ребенок попадется»

— Есть ли оправдательные приговоры по «народной» статье в России без ЕСПЧ?

— Нет, я думаю, что 99,99% без шансов для подсудимого, что бы он ни сделал. 

— Татарстан чем-то отличается от других регионов по наркотическим делам?

— У меня нет статистики по Татарстану, но уверена, что она ничем не отличается от общероссийской. Мне приходят дела со всей страны, и все они одинаковые. Статистика у регионов тоже не отличается друг от друга. Одна Москва может стоять особняком, но в остальных уголках страны статистика одинаковая. Нет регионов, где более тщательно рассматривают дела, а в других нет.

— В основном попадаются молодые люди?

— Да. Когда я начинаю общаться со своими клиентами, которые оказываются в следственном изоляторе, они рассказывают о своих соседях. Все поражаются тому, что рядом сидит большое количество детей, как они говорят, которые сидят по наркотическим статьям. От 18 до 22 лет — для них они, в самом деле, дети. И ребята утверждают, что даже не знали о таких последствиях.

— Как делать, чтобы знали?

— Нужно начинать со школ. Искаженный способ борьбы с наркотиками — это повальное тестирование, когда школьников заставляют сдавать анализы. Тесты, как минимум, могут быть ложноположительными. Я бы давала отдельные уроки адвокатами и судьями, тем, к кому доверию повыше, чем к сотрудникам правопорядка.

Так вот школьникам следует объяснять, с чем придется столкнуться в жизни, когда вы попадаетесь с коробкой марихуаны или положительным тестом на наркотики. Мало кто знает о последствиях соглашения или отказа от прохождения теста. Люди не знают, что с ними может случиться, если они попадут в наркологический диспансер. Его задача, на мой адвокатский взгляд, направлена не на защиту пациента, а на выявление. Я бы поспорила, что там можно ставить диагноз сходу. А таких людей ставят на профилактический учет. Это ведет к тому, что человек никогда не получит права, не сможет устроиться на госслужбу, будет ограничение в педагогической деятельности. Много чего еще окажется под запретом для человека на всю жизнь. В школе об этом не говорят. Надо доносить, что коробка марихуаны не стоит тех лишений, которые последуют, как только ребенок попадется. 

Отдельно нужно говорить про сроки заключения. Каждый раз вздрагиваю, когда вижу в следственном изоляторе девочек 18-19 лет. Без косметики они выглядят, как дети. Они и не знали, что даже за передачу наркотиков без денег может наступить уголовная ответственность с большим сроком наказания. В женских колониях очень много девушек отбывают за это наказания. 

— Начиная с середины нулевых у нас началась романтизация наркосреды. Например, в песнях рэперов. Как вы думаете, это повлияло на рост преступлений по 228?

— Я не отдаю большую роль молодежной субкультуре. Это может повлиять на психику несовершеннолетнего, но не сильно. Максимум может навивать небольшой «романтик». Совершенно точно не надо под видом борьбы с наркоманией запрещать песни или не допускать артистов до сцены. Еще глупее запреты на продажу носочков с изображением марихуаны. Не носки с листком конопли побуждают обратиться к наркотикам.

Не надо думать про подростков, что они глупые. С одной стороны, есть молодежная субкультура. Но с другой, есть мнение, которому они будут доверять, что наркотики — это плохо. Другая проблема, что [прямо сейчас] нет вот этого другого мнения. Эта позиция может быть донесена на классном часе, но она не будет восприниматься. Или сотрудником ПДН, которого постигнет та же участь.

Нужна иная работа. В Европе этим занимаются сотрудники НКО, они как раз заточены как раз под это и знают, как доносить правильные мысли до молодежи. И там подростки доверяют их мнению. 

В начале этого учебного года я была на родительском собрании для всей параллели. И там сотрудница ПДН пыталась нам всем рассказать. Честно, мне ее слова показались бредом. После ее выступления я встала и рассказала родителям об этой проблеме с точки зрения адвоката. Все классные руководители и директор школы подошли ко мне и попросили выступить перед их детьми на эту тему. Я просто хочу сказать, что есть люди, способные преподнести материал. Но пока государство не ставит это в приоритет.

— Почему вообще в России так жестоко обстоят дела с наркотиками?

— В 90-е и нулевые был всплеск наркозависимых. Молодежь употребляла наркотики, потому что ей нечем было больше заняться — как раз 20 лет назад началось ужесточение наказаний. Зачем? Просто показать, что любое проникновение наркотиков будет наказываться максимально строго. Но этот путь не работает.

 «Власть показала, что не только не осудила невиновного Голунова, но и старается наказать людей, которые совершили в отношении него преступление»

— Как отразилось дело Ивана Голунова на нашем обществе?

— Очень сильно. Многие жители России думают, что подобное может случиться со всеми, но не со мной. А еще есть пословица, что дыма без огня не бывает. Мы все время пытаемся понять, почему человек попал за решетку. Находим негативный факт в его жизни и списываем на это. Дело Голунова показало важный момент: наркотики могут подбросить каждому, и за это можно оказаться в тюрьме. Журналист, который никогда не был замечен в грязных вещах, на ровном месте оказался в тюрьме.

Вторая важная причина в смене отношения у россиян к этой проблеме — безнаказанность и топорность, с которой действуют сотрудники полиции. Дело Голунова сопровождалось информационным шумом со всех сторон, за него вступались с позитивной стороны. С другой стороны у нас выступали официальные лица, которые говорили о лабораториях у него дома, подготовленной спецоперации и журналистской деятельности как прикрытии. Нам показывали прекрасные кадры с наркотиками. И люди поняли, что это было сделано постановочно. Позже уже удалили фотографии с сайта МВД, что только заставляло людей убеждаться в невиновности Голунова. Это было слишком — так откровенно фабриковать доказательства. 

Дело Голунова показало всем, что, если ты благополучный и не покупаешь наркотики, у тебя нет привычки покуривать травку в свободное время, это ничего не значит. Ты все равно можешь попасть за решетку. Благодаря тому, что это журналист, много медийных лиц встали на его защиту. Поэтому круги на воде так сильно разошлись. Если бы это был менеджер среднего звена любой компании, никто бы про него не вспомнил, и он бы сидел в тюрьме. Это было очень важным шагом в формировании мнения, что наркотики очень близки к нам.

Летом прошлого года было решение ЕСПЧ по моему делу. Оно было очень важным, потому что до этого ЕСПЧ занимался исключительно сбытчиками. Практика, которая есть по сбыту наркотиков, не соответствует европейским принципам. А в прошлом году было решение по гражданину России, которое касалось не сбыта, а хранения при себе. ЕСПЧ четко расписал, какие доказательства он считает заслуживающими внимание, а какие — нет.

— Дело Голунова помогло?

— Нет. Раньше аналогичное дело было в 2016 году против азербайджанского журналиста Сакита Захидова. Там была клоновая ситуация. Его остановили сотрудники полиции, сказали, что он в чем-то подозревается, отвезли в отдел полиции, а спустя время в отделе у него достали из кармана наркотики. Захидов был осужден. Сначала его хотели осудить за сбыт, но в итоге он получил статью за хранение. Он дошел до ЕСПЧ, и суд вынес решение в его пользу. После этого мы стали вторыми, но первыми России.

Европейский суд решил: в ситуации, когда между задержанием человека и изъятием наркотиков проходит продолжительное время (а человек находится во власти полицейских), нужно очень осторожно подходить к доказательствам.

В ближайшее время я еще две аналогичные жалобы отправлю в Европейский суд.

— А власть голуновское дело сильно испугало?

— У властей была опция отпустить Голунова, прекратить любое его уголовное преследования и замять историю. Но власть не пошла по этому пути. Они все-таки раскрутили дело против сотрудников полиции, которые дают признательные показания. Они довели ситуацию до логического и справедливого конца. Власть показала всему сообществу, что не только не осудила невиновного Голунова, но и старается наказать людей, которые совершили в отношении него преступление. Поэтому к его делу у нас не должно быть претензий и вопросов.

— Но ведь «оттепель» не произошла. Новых «голуновых» не возникнет?

— Нет, ему просто повезло, что у него такие друзья и что он сам по себе медийный человек, работающий в известном издании. Никому так больше не везет. Не представляю, как профсоюзы механизаторов или программистов будут также отстаивать своих коллег. Увы, пока наша страна к этому не готова.

 «знакомые из реабилитационных центров рассказывают, что им легче закрыться. вся работа уходит на заполнение бумаг»

— Может, наше государство спасет полная смена вектора, которая приведет к легалайзу? Соседняя с нами Грузия уже два года живет по новым и свободным правилам.

— Помните, несколько лет назад случилось массовое отравление боярышником? Многие депутаты предлагали переделать, запретить, штрафовать. Я смеялась в голос. Незадолго до этого я прочитала книгу, в которой рассказывалось, как менее полувека назад спивалась Скандинавия. В Финляндии, к примеру, диагноз алкоголизм был у 40% населения. У этих стран была очень четкая программа того, как они движутся к спасению своих наций. Она включала принятие около 50 нормативных актов, но все было максимально доступно и понятно. Условно, алкоголь не продавался в супермаркетах. Это были понятные населению меры. Сейчас там тоже пьют, но ни о каком алкоголизме нет и речи. У этих стран существуют апробированные программы. Когда наши предлагают разработать план, это звучит смешно. Не надо ничего разрабатывать, вы возьмите за основу программу, которая показала эффект в нескольких странах. Можно что-то подкорректировать, часть убрать, немного добавить.

С Грузией то же самое. Она не придумала велосипед. Она взяла то, что было у европейских стран существенно раньше. Грузия просто сделала поправки на свои законы, принципы и традиции.

— Получится ли это у России?

— Не могу сказать. Мне не хочется говорить впустую. Мы не сможем применить ничего из того, что успешно действует в европейских странах. Еще 10 лет назад в России успешно работало представительство ООН по наркотикам. У них было отделение в Москве, они собирали представителей госнаркоконтроля. Я сама была на отчетной конференции в Москве, где они собирали так не любимых всеми полицейских и возили их в Лондон. Они показывали, что может быть иначе с правовой, медицинской и другими системами. Помню, как один из региональных представителей наркоконтроля говорил мне, что после поездки в Лондон понял, насколько неправильно работает российская система. Но подобных организаций в сейчас в России нет, и работать им невозможно. 

Даже знакомые из реабилитационных центров рассказывают, что им легче закрыться, потому что вся работа уходит на заполнение бумаг и совещания, а не на взаимодействие с людьми. Поэтому сейчас ничего из того, что мы можем заимствовать, нет.