Без денег нет вдохновения

О теме «лишнего человека», популярной в изданиях, входящих в «Журнальный зал», рассказывает Владислав КИТИК.

Характерным направлением целого ряда рассказов, открывающих начало года в портале «Журнальный зал», стала тема «лишнего человека». Только такой тип литературного героя у нынешних авторов по сравнению с трактовками русских писателей ХIХ века не только переформатирован (что естественно), но в процессе его адаптации к реалиям современности упрощен. Образы, выведенные в классике, создают галерею людей образованных и мыслящих, драматизм их переживаний вызван тем, что общество не позволяет им раскрыть свои недюжинные способности. Аутизм же «лишних» героев-современников часто сводится к их неудовлетворенности своим материальным положением или скромными социальными возможностями. А также – неуживчивостью с окружающими, что приводит их к внутренней изоляции: нечто вроде добровольного домашнего ареста.

В первом приближении они могли бы напомнить шукшинских «чудиков». Но у последних при всей их кажущейся простоте, гораздо богаче диапазон эмоций и психологически обоснована мотивация поступков, нередко неординарных. Этой искренности и страдания, вызывающего сострадание и взывающего к пониманию, я в некоторых рассказах, взятых для обзора, не нашел. Впечатление, что данным авторам хватает знания темы и выразительного мастерства, чтобы ее подать в хорошей литературной форме, но не хватает усидчивости за письменным столом, чтобы рельефно проявить главное и удалить лишнее. Так, порой мне как читателю не хватало оптимизма в решениях темы, а как обозревателю – сюжетного поворота, который бы поднял содержание на уровень более высокий, нежели констатация. О причинах, по которым рецензируемые рассказы не удовлетворили, сказано ниже.

Идея утопического избавления от греховности за счет удаления от мира передана в рассказе Сухбата Афлатуни «Когда земля была плоской» («Новая юность», №154, 2020). Его герои, в прошлом имевшие профессию и положение в обществе, поверив священнику отцу Андрею, собрались в тундре, где на отшибе строят некую Башню. Персонажей роднит их общая причастность к земной греховности: «Когда земля была плоской… рай был плоским. А потом все это стало накачиваться грехами, расширяться и округляться…» Логически проведенная аналогия с Башней как объемным круглым строением превращает ее не столько в символ, сколько объект иронии автора над тем, что работники, считая себя «людьми одного дела, одной мысли, одного сердца», бездумно возводя это сооружение, по сути, увеличивают свою греховность. Наконец, бессмысленность их стараний скромно объясняется тем, что они проистекают от умственного нездоровья: «Завтра, говорят, заберут нас… в психушку областную, на обследование…»

Акцентом рассказа Михаила Тяжева «Поджигатель» («Новый мир, №1, 2020) становится жизнь человека, списанного на пенсию, который «вдруг осознал, что никому не нужен». Неудовлетворенное желание бывшего розыскника во что бы то ни стало сохранить свою влиятельность, даже в неудавшейся попытке суицида делает его жалким. А реакция на черствость близких и знакомых, отказывающих в поддержке, сводится практически к эгоистическому устремлению привлечь к себе внимание. Вокруг этого моно-переживания раскручивается действие, кульминацией и финалом которого становится поджог чужого особняка, совершенный главным героем. Его кажущееся несчастье не уравновешено осознанием моральной ответственности и личной оценкой этого криминального поступка. Нет и авторской позиции: получил ли его герой сатисфакцию, утолил ли чувство мести, повторив в микромасшабе тщеславную дерзость Герострата? Рассказ вместо расширения в виде открытой концовки, требует эмоционального или семантического завершения.

Тематическую эстафету стихийного протеста, в данном случае – против финансовой власти «новых русских», продолжает герой новеллы Даниэля Орлова «Билет на Луну» («Дружба народов», №3, 2020). Ломая ворота одной из представительниц такой власти, перекрывающие свободный проезд по общей дороге, он устраняет физическую преграду. Но – не проблему:   «Прикинь, - сетовал Пухов Афонину, когда тот остановился возле свежевкопанного столба.– … Доделаем забор, навесим ворота и сами же станем ходить в обход».Для ломки новых социальных стереотипов у Афонина недостаточен потенциал мятежника. Дух народного бунтаря даже на стыке экспрессии героя и его беспомощности не достигает завораживающей остроты. Она притупляется тем, что он сам играет на руку олигархическим интересам, развешивая агитационные билборды в предвыборную кампанию. Пафос стихийного протеста также снижен дурашливостью прозвища: Афоня, который, в конце концов, из практических соображений сдается на милость обстоятельств, покоряясь женской прихоти своей обидчицы.

В рассказе «Синее пламя» («Новый журнал», №298, 2020) Андрей Иванов указывает на одну из причин вытеснения человека на периферию общества, концентрируясь на экономическом аспекте существования писателя и досадной зависимости творческой интеллигенции от материальных условий для творчества: «…кинули триста пятьдесят евро, подавись! как псу кость – держи, засунь их поглубже... А ты мечтаешь, что у тебя будет дом…» Отчаянье от безденежья вынуждает героя идти на компромисс, писать конъюнктурные романы. А, судя по его пренебрежительным отзывам о людях, что занимает чуть не половину рассказа, перед нами скорее стареющий циник, чем человек, невзирая ни на какие обстоятельства посвятивший себя творчеству. В итоге поиск источника доходов становится более существенным, чем источник вдохновения. И нравственный выбор, который мог бы возникнуть на стыке материального и духовного начал, не достигает развития. Из-за отсутствия других нюансов необеспеченность литератора представлена как единственный фактор, угнетающий музу. Аттестуя жизнь как жалкую и беспросветную, он сам определяет себе место «лишнего».

Совсем не сказочной является история отношений лесного ежика, «который научился читать», и непризнанного писателя Савелия в рассказе Ильи Имазина «Ежик Филимон, или Сказка на вырост» («Крещатик», №1, 2020). Каждый из них в поисках индивидуальности невольно оказался аутсайдером для своего окружения. Безмолвное общение двух интровертов-гуманитариев определяет многоплановую тематику рассказа, противоречия и взаимосвязи между разными сторонами жизни. Это – смещение будничных нужд на второй план, чтобы освободить время для занятий литературой, и – обывательский практицизм, когда ежики «тратят уйму времени, чтобы научиться ловко выгибаться, изворачиваться, отбрыкиваться, грозно фыркать, топорщить иголки под определенным углом». Это – нестыковка между потребностью приблизиться к своему естеству и неумением внимать ему, неотождествимость доброго подтрунивания и жесткой ироничной критики. Различие между усредненными личностями и родственными душами, одиночеством и уединенностью...

Образец биографической прозы в манере воспоминания-зарисовки читается в рассказах Эдуарда Кочергина «В гостях у Бабоньки-яги. Одна нога здесь, другая там» («Звезда», №3, 2020). Вслед за живым фрагментом детства всплывает театральная история, при ее ситуативной анекдотичности теперь более похожая на предание с благополучным концом. Для тех, кто пережил коллизии 70-х годов, рассказ дает возможность по-доброму взглянуть на прошлое, которое дорого как время молодости. Для людей помоложе рассказ о том, как художник Большого театра, перед премьерой взятый в армию, за счет номенклатурных связей избежал службы в «партизанах». Но и в настоящем сохранены родовые черты формализма, намеренного состыковать культуру и регламент, просветительство и приказ, режим и декорацию. В любом случае рассказ делает честь приключенческому жанру.

«Одни говорят, что зло есть страдание, вызванное нашими проступками. Другие считают, что зло коренится в самой природе телесного мира», – рассуждает герой новеллы Владислава Пасечника «Человек из Красной земли» («Урал», №2, 2020). Для развития своей версии этого нравственного спора автор избрал времена шумерской древности, где завязкой служит научение «чтобы выжить, ты должен утаить от других свое сердце. Страшнее всех прочих чувств – любовь». И в продолжение этого тезиса все диалоги и события рассказа посвящены мести и ненависти. Поворотная мысль о том, что для искупления недостаточно мудрости, нужна еще – жертвенность, оставлена на уровне только высказывания. Не подкрепленная действиями героев, она теряется в антураже описаний бесконечных военных столкновений, а приближенность к жанру фэнтези отвлекает от концептуальности заявленного взгляда на понятия добра и зла.

Представителям «потерянного поколения» буквально противостоит образ преданного романтике моря и судьбе родного города одессита Виктора Борга. Здесь море – нравственная и содержательная категория. Через него происходит становление главного героя документально-художественного романа Веры Зубаревой «Лоцман на трубе» («Новая юность»,№6, 2019). Роман, основан на дневниковых записях отца Зубаревой, старшего лоцмана Одесского порта, капитана дальнего плавания Кима Беленковича. Его видение исторической правды и внутренняя правда автора превратили версию в самостоятельное, эмоционально наполненное, полифоничное произведение. Философская составляющая в том, что есть «Вина перед отцами… Она открывается не сразу, а по мере странствий по жизни, по мере перехода от детскости к взрослости, а затем к отцовству или материнству… Отцы — как большие корабли. Когда они отчаливают от берегов жизни, дети становятся гаванью памяти о них». Смена событий, их акцентов, динамика перемен, создают эффект присутствия в поле действия романа, что делает его кинематографичным. Возможно, по его мотивам будет снят фильм. Вторая и третья части романа вышли в журналах «День и ночь» (№1, 2020) и «Нева» (№3, 2020), готовится к выходу окончание романа в журнале «Южное сияние».

 

Владислав КИТИК