Сражение на территории души

Главная проблема воплощения темы религии в кинематографе – это неспособность избежать одной из трёх ловушек: предельной политкорректности, выхолащивающей картину, откровенной приторности, скатывающейся в фальшивое морализаторство, либо сомнительной провокационности, неуместной и зачастую оскорбительной. «Мессия» избегает их все, оставаясь при этом фильмом, способным заставить задуматься о морали, обществе и самое главное – вере.

 

В этом его основное достоинство, множество поставленных «Мессией» вопросов всегда упирается в концепцию веры как таковой. Не обязательно веры в Бога в рамках той или иной религии, не её внешней, ритуальной стороны, а веры как способности человека к иррациональному восприятию реальности. Случай беспрецедентный для потребительского, массового кино. Вторжение на территорию авторского кинематографа вроде «Новейшего завета» ван Дормаля или «Хадевейха» Дюмона и тяжеловесной классики, такой как «Причастие» Бергмана или «Слово» Дрейера. Петрони упрощает тему веры, делает её более очевидной и доступной, добавляет действия, динамики, шпионских игр и проецирует сложные философские материи в кино для рядового зрителя, не обременённого ни многими знаниями, ни многими печалями.

В центре незамысловатого сюжета «Мессии» таинственный Аль-Масих, разговаривающий загадками и намёками, абсолютно спокойный в любой ситуации, «глаз бури», как он сам себя назовёт позже. Аль-Масих движется, и сорванные с места ураганом люди движутся за ним, хотя он никого не зовёт, не уговаривает и не принуждает. Аль-Масих улыбается, искренне, тепло, а затем произносит очередную дву­смысленность. И этого достаточно. Кто он? Сумасшедший, вообразивший себя мессией? Настоящий пророк? Мошенник, прикидывающийся посланником высших сил? Или провокатор, создающий условия для социальной диверсии? Каждый из четырёх вариантов вполне вероятен, но ответа на этот вопрос не будет – зрителю придётся выбрать самостоятельно, полагаясь не на логику и факты, а на веру. Редкий случай в кинематографе, когда вместо объяснения, буквально в каждом эпизоде, зритель должен выбрать свой вариант интерпретации увиденного, поверив в одну из предложенных версий.

Очень хороша эта особенность фильма в сюжетной линии агента ЦРУ Евы Геллер, разрабатывающей версию того, что Аль-Масих – последователь некоего крайне опасного деятеля, сбежавшего в Россию. Агент Геллер просто верит, несмотря на скудность фактов, подтверждающих её опасения. Но тут явно прощупывается второй смысловой слой в картине, занимающий большую часть сюжетной ветки спецслужб. Спецслужбы в ужасе от перспектив «социального терроризма» – использования культуры, религии, убеждений, идей, на которые общество опирается, как на фундамент, против этого общества. Должным образом срежиссированное второе пришествие – огромный дестабилизирующий фактор, способный рушить режимы, страны, одним махом сносить выстраивающиеся годами системы.

Теме выведения общества из состояния равновесия в сериале уделено очень много внимания, особенно в контексте того, что старые виды терроризма уходят в прошлое. Человечество приспособилось, переварило угрозу взрывов и захвата заложников, разработало способы защиты от атак подрывников и смертников. Но что самое важное, выработался иммунитет – никому не приходит в голову начать переговоры с террористами. И терроризм, по сути, лишился своего главного оружия, являвшегося мощным рычагом воздействия на общество, – страха. Сегодня мы приходим к новой парадигме, когда бомба заложена самим обществом в голову каждого индивида. А дальше – дело техники: используя современные информационные технологии, доставить идею-детонатор до человека. Это мы и видим в «Мессии»: один человек, нажимающий на болевые точки общества, взламывает его и устраивает социальный взрыв.

Таким образом, эту картину вполне можно рассматривать как фильм-предупреждение: информационные войны переходят на новый уровень, сражения разворачиваются на территории человеческой души.

 Николай Трябин