Фрагмент передачи "Один"

Я думаю, что если искать какой-то День Победы – если его нельзя отпраздновать девятого мая, – надо праздновать его девятого августа, потому что это день премьеры Ленинградской симфонии. Когда город, который под бомбежками, под обстрелами, который полуразрушен, вымирающий от голода, музыкантов собрал – кого с фронта отозвали, кого из госпиталя подняли, откормили хоть как-то, чтобы могли стоять, а ведь садиться они не могли, потому что потом уже не встать… Стоя они отыгрывали эту часовую огромную симфонию. Вот тогда стало ясно, кто победил, задолго до девятого мая. Девятого августа 1942 года была одержана великая победа.

И вот я думал применительно к Шостаковичу: ведь он прекрасно понимал, как Сталин его использовал и вообще понимал, как его использовали здесь. Он не был лоялен к этой власти, я склонен верить Соломону Волкову, да и вообще, я склонен верить Пятой симфонии. Но тем не менее Шостакович понимал, что эта власть и, более того, эта политическая система являются условием и существования такой аудитории, как у него, и существования его самого. В других условиях он просто не возник бы. Он к Ленину относился, кстати, с благоговением, он хотел посвятить какую-нибудь работу его памяти, он к социализму сталинского образца относился с ужасом, а относительно Ленина у него были не шестидесятнические даже, а какие-то разночинские иллюзии.

Но дело в том, что он как Пушкин понимал политическое устройство России. Это вечный конфликт гранита и болота. Но другой эта система быть не может: это болото будет порождать свои фантомы, это болото будет его давить, и из их взаимодействия буду получаться великие музыканты, потрясающие женщины, великие люди, удивительные подвиги, – в общем, такая причудливая среда, такой морок, на этом болоте возникший. Но во-первых, именно на эту среду будут с восторгом и надеждой смотреть все люди мира; во-вторых, именно она, как некий улавливающий тупик, будет в конце концов останавливать любое зло, будет вбирать его в себя, останавливать и губить. Оно будет, все дальше туда заходя, все глубже в ней увязать.

Поэтому разговоры о том, что у нас здесь смешались черное и белое… Они не смешались, они образовали такую уникальную, в мире больше нигде не виданную среду, в которой есть враждующие представители интеллигенции, но есть пять процентов с каждого края радикалов и есть девяносто процентов абсолютно инертного населения. Это не «глубинный народ», это обычный народ, потому что термин «глубинный» какой-то очень опускающий, понимаете? Все опускать в глубину. Это и есть настоящий народ, который способен на невероятные злодейства, на нечеловеческие подвиги, на появление гениального искусства. Вообще бог создал Россию, чтобы в этой чашке Петри вырастить великую культуру. До какого-то момента она здесь вырастала. Вырастала из этих противоречий, как Достоевский, как вечные эти пары варягов и хазар, ведь русскую культуру на новом витке делают раскаявшийся варяг и раскаявшийся хазар, раскаявшийся патриот-государственник и такой же раскаявшийся вольнодумец, передумавший; условно говоря, Толстой и Достоевский. И вот из взаимодействия всех этих волшебных факторов рождается человеческая культура.

Почему Шостакович это терпел и, более того, считал неизбежным? Уехать – да, он мог бы, наверное, уехать, но как-то ему, во-первых, не хотелось уезжать, во-вторых, он понимал, что его аудитория здесь, и эта аудитория его понимала. Он для нее написал Пятую симфонию, про которую Пастернак замечательно сказал: «Ну гений же, да? Все сказал и ничего ему за это не было». Шостакович учился писать такие траурные марши, чтобы они выглядели, как «Марш энтузиастов». Великая амбивалентность музыки! И поэтому говорить о каком-то неправильном устройстве этой системы… Понимаете, систему надо судить по ее продукту. Главный ее продукт – это ее наука, ее искусство, способность, как в ловушку, как в тупик, заманивать большинство чужих утопий, которые здесь гибнут, рассасываются, останавливаются, и так далее. Наверное, с точки зрения мирового гомеостазиса, Россия за этим очень нужна. А другая Россия немыслима, потому что если осушить болота, его фауна вымрет.

Читать эфир полностью