«Не время сейчас болеть». Так говорили москвичи во время войны

В эти дни московская скорая работает на пределе своих сил. Телефон на подстанциях звонит, не умолкая. Жалобы людей самые разные – на сердце, тошноту, кашель, температуру и… настроение. Одни говорят взволнованно, другие буквально кричат в трубку. Часто плачут, умоляя приехать как можно скорее. Ничего не поделаешь, такие времена – люди стали нервные, мнительные. Малейшее недомогание вызывает тревогу. Впрочем, часто бывает, что им просто кажется, что несчастье уже вошло в их дом. И врачи, досадуя, что потеряли напрасно время, уезжают, напоследок пытаясь успокоить своих пациентов…

Бывало ли нечто похожее в нашей истории? Да, случалось.

В научном архиве Института российской истории Российской Академии наук хранятся записки врача скорой помощи Александра Дрейцера, работавшего в поликлинике Наркомздрава. Он выезжал на вызовы в годы Великой Отечественной с подстанций скорой помощи, расположенных в Боткинской больнице и Институте Склифосовского.

Столицу, особенно в 1941 году, много и часто бомбили немцы. Машина с красным крестом мчалась по городу на рассвете, днем и во мраке ночи - с потушенными фарами из-за светомаскировки. Порой водителю на мгновение освещали путь вспышки разрывов и свет трассирующих пуль. Как правило, за сутки дежурства машина выезжала на вызовы в среднем 12-14 раз.

Во вступлении Александр Григорьевич писал: «Ежедневно мы видели много случаев проявления героизма обычных русских людей. Так, красноармейцы и офицеры, как правило, игнорировали ушибы, ранения и шли в свою часть. «Не время сейчас болеть», - говорили они. Рабочие и работницы отказывались от госпитализации и, ограничиваясь перевязкой, порошком или каплями, шли к своим станкам. Редко приходилось слышать жалобы на лишения, ограничения, отсутствие отопления, освещения и прочего. Русский народ понимает, что такое Отечественная война, и героизм его является естественным…»

Врач оговаривался, что встречал и трусливых, малодушных людей, безвольных алкоголиков и военных, игнорировавших свой долг. Но этих людей было несравненно меньше, чем спокойных, уверенных, не позволявших себе и другим впасть в уныние.

Перейдем непосредственно к запискам врача.

«8 августа 1941 г. Участились ВТ (воздушные тревоги. – В.Б.). Население быстро и ловко тушит зажигалки. Продукты питания труднее получить. Мороженое еще продают везде. Изящные московские кафе превратились в трактиры: исчезли скатерти, появились оловянные ложки, подавальщицы стали грубее.

С 9-ти часов ВТ. В одиннадцать вызов в метро «Сокол». Внизу в четыре ряда на полу лежат люди, больше женщины и дети. Лежат они в определенном порядке. Каждая семья имеет свой участок. Стелят газеты, потом одеяла и подушки. Дети спят, а взрослые развлекаются по-разному: пьют чай, даже с вареньем, ходят друг к другу в гости, тихо беседуют, играют в домино. Несколько пар шахматистов, окруженных болельщиками. Многие читают книгу, вяжут, штопают чулки, чинят белье — словом, устроились прочно, надолго. Места постоянные, забронированные. По обе стороны туннеля стоят поезда, где на диванах спят маленькие дети.

В медкомнате - роженица. На носилках уносим ее и везем в роддом. В больнице спокойно, деловито переносят рожениц и новорожденных в бомбоубежище. Организованность переноски успокаивающе действует на рожениц. Нет истерик, нет криков.

13 августа 1941 г. За городом война еще не ощущается. Дачи, правда, пустые. Два часа дня. В карете пожилая супружеская чета. У мужа приступ бронхиальной астмы. Старушка все твердит ему: «Бросай курить, Петя. Это все у тебя от курева, правда, доктор?» Старик отмахивается от нее. Везу обоих домой в уютную, светлую комнату…

10 часов вечера, ВТ. На площади пьяный мужчина попал под авто. Его держат два милиционера, от которых он отбивается. Темно. Пытаюсь обнаружить повреждения. Пьяный вырвался из рук милиционеров, ударил в лицо фельдшера, сбил с ног другого. Площадная брань. Укладываем на носилки и в сопровождении милиционера везем в вытрезвитель…»

В своих записках Дрейцер вспоминал уникальный случай, рассказанный коллегой. В доме на Моховой жила глухая и подслеповатая старушка. Она никак не могла усвоить правила светомаскировки и по вечерам всегда зажигала свет. Никто не мог с ней сладить – ни соседи, ни управдом, ни милиция…

Однажды поздно вечером, во время воздушной тревоги, в ее окне снова появился свет. Один из военных, недолго думая, выстрелил в окно. Он, конечно, не думал никого убивать, пальнул наобум, для острастки. И шальная пуля угодила в голову старушке!

Как положено, вызвали скорую. Мертвую отвезли в приемный покой, раздели. И что же? Под гримом «старушки» оказался 40-летний мужчина! Видимо, это был немецкий диверсант, заброшенный в Москву еще до войны…

Кстати, диверсантов в то время в столице было немало. Другой коллега Дрейцера привел рассказ своего друга-артиста. Он увидел человека, который отмеривал шагами расстояние от подстанции метро до углов улиц. Проделал он это несколько раз. Артист с помощью милиции задержал и привел его в комендатуру. Там шпиона разоблачили.

«24 августа 41 г. 8 часов вечера. Вызывают «Скорую» и милиция, и пожарная команда. Входим в огромную комнату. В середине комнаты стоит рояль. В углу справа - диван, рядом - стол. На столе несколько бутылок, рюмок, закуски, посуда. Никакой мебели больше в комнате нет, даже стульев. На диване лежит совершенно голая женщина лет 20. Это балерина. Она курит папиросу. Лицо и руки у нее в копоти. В комнате человек 30–40 пожарных, милиции и любопытных соседей, уличных зевак.

Подхожу к Т.

Называет свою фамилию, имя, отчество.

- Сколько вам лет?

- Все равно не поверите, пишите 28 или 35.

- Где у вас ожоги?

- Нет ожогов! Мне показалось, что пахнет гарью, и я вызвала

пожарных, а там почему-то вызвали вас.

- Почему вы голая?

- Я у себя дома и мне так нравится…

Никаких повреждений не обнаруживаю. Психической ненормальности тоже. Легкое опьянение.

1 час ночи. Молодая женщина лет 25-ти повесилась на спинке кровати. Муж мобилизован. Двое детей эвакуированы со школой. Двое малышей тут, плачут, теребят мать. Опоздали мы. Соседи берут детей, а мы увозим мать на вскрытие.

14 сентября 1941 г. 8 часов утра. Воскресенье. На квартире лежит без сознания молодой человек лет 28 - студент. Пьян. Выкачиваем из желудка с полведра вина. Приходит в себя. Пьет он потому, что «на войне, на фронте неудачи». Советую ехать самому на фронт.

19 сентября 1941 г. На днях разбили театр Вахтангова. Второй раз попала бомба в старинную аптеку на Арбате. Витрины магазинов зашиваются фанерой и засыпаются песком. Город приобрел особый военный вид. Детей эвакуируют.

29 сентября 1941 г. Пострадало много жилых домов. Нет автобусов. Участились случаи падения в предоконную яму.

Дома отравилась девушка 19 лет. Выпила склянку йодной настойки. Родители лежат в обмороке, сестра мечется по комнате, а сама больная лежит на диване без чувств. На столе письмо в Красную Армию. Оказываю ей помощь. Она «жить не хочет». Она на заводе испортила деталь (это не первый раз, ее все ругали, даже «добрый» мастер).

Переговорил с комсомольской ячейкой. Встретились в больнице. Потолковали. Потом возвращаю ей письмо в Красную Армию. В отчаянии она это письмо написала жениху в Красную Армию. Обрадовалась, что письмо не отправлено. Обещает больше таких «глупостей» не делать.

4 октября 1941 г. На «Скорой» некому работать. Остался еще на сутки. У всех угнетенное настроение в связи с отступлением. Но все же все твердо уверены, что окончательная победа будет за нами».

Врач Дрейцер искусно, тонкими штрихами, рисует картины того времени. Они лаконичны, в них нет подробностей, но их легко представить. Враг у ворот Москвы - вокзалы запружены уезжающими. На привокзальных площадях очереди с вывесками организаций на шесте. Толпы людей сидят на своем скарбе. На горе людей наживаются носильщики, люди с тачками и воришки.

Снесенный накануне воздушной волной памятник Тимирязеву вернули на пьедестал. От фашистских бомб серьезно пострадал Большой театр. И - о чудо! – гигантская очередь за билетами выстроилась в филиал Большого театра (ныне - Театр Оперетты. – В.Б.).

Вечером у бомбоубежищ – тоже очереди. Услышав знакомый голос Левитана: «Граждане, воздушная тревога!», люди устремляются вниз на всю ночь. Забываются сном, иногда просыпаются, толкают соседа: «Миновало? Уже было?» - и снова погружаются в дрему…

19 октября 1941 г. Везде одна тема разговора: куда ехать, когда едете, что везете с собой и т.д. Заводы и фабрики отпустили рабочих. Дали аванс за месяц вперед. Выдают всему населению по пуду муки. Метро сутки не работало. То ли ремонт, то ли срочная перевозка, а толков и слухов масса…»

Необходимое пояснение. Известно, что столичное метро хотели взорвать, поскольку приход немцев в Москву в октябре сорок первого казался неминуемым. Фронт был прорван, началось массовое бегство «ответственных товарищей» и чиновников. Началась эвакуация наркоматов и дипломатического корпуса.

На базарах и на улицах продавали краденые конфеты и шоколад. По улицам проходили гурты скота. По Садовой угоняли куда-то несметное количество свиней. Темные личности тянули в подворотни животных чуть ли не на глазах у пастухов…

В планах советского руководства было уничтожение заводов, фабрик и других предприятий. На воздух должны были взлететь театры, концертные залы, музеи, стадионы, здания. Все прекрасная, неповторимая столица могла превратиться в прах. Даже страшно об этом подумать!

К счастью, немцы не захватили Москву, и город уцелел. Но представьте, что столицу взорвали – такой приказ вполне мог прозвучать! – однако воины Красной Армии сумели уберечь город. Как жили бы, точнее выживали, горожане без еды, воды, света в суровую зиму 1941 года?! А ведь их было в то время немало, несмотря на то, что эвакуировалось огромное количество взрослых и детей…

24 октября 1941 г. В городе стало спокойно. Холодно. Печушки, жаровни, электрические приборы - все на ходу.

Из пострадавших домов многие временно переезжают в квартиры эвакуированных. Население привыкает к бомбежкам и реву артиллерии.

За Брянским вокзалом забаррикадированы боковые улицы.

8 часов вечера. Темно. ВТ. Воздушной волной сшибло мужчину. Труп. Бухгалтер. При нем 9000 денег, чек на очень крупную сумму и бутылка водки.

1 час ночи. Много пострадавших от бомб. Попадания в жилые дома. Среди пострадавших двое знакомых.

29 октября 1941 г. 4 часа дня. Мальчик 17 лет забрался на крышу 9-этажного дома, где гонял голубей. ВТ. Шальная пуля попала в голову. Мальчик мертв.

4 ноября 1941 г. Опять на вокзалах почему-то масса людей. Видел женщину с тремя детьми, которые цеплялись за ее юбку. На спине у нее два мешка. Я оглянулся, когда она прошла, и тут только заметил у нее под мышкой 2-недельного младенца, который висел головой вниз. Головка посинела. Окликнул ее и указал на ребенка. Остановилась, свалила мешки, ребенка взяла на руки. Остальным сунула в руки по куску хлеба. Сама заплакала.

24 ноября 1941 г. 11 часов вечера. Гражданка И. 55 лет в отделении милиции упала в обморок. Она ночевала у дочери без прописки. Проверка. Протокол. После моих переговоров с начальником милиции протокол уничтожается, и больная выздоравливает.

24 декабря 1941 г. Полгода войны. За водкой две очереди: мужская и женская, а то женщин отталкивают.

4 января 1942 г. Новый год! Холодно! На улице перед рестораном «Арагви» вытянулись очереди. Зябнут и возмущаются, когда проходят в ресторан люди по «блату». Москвичи все-таки встречали Новый год, вскладчину.

Небо прояснилось - немцев гонят…

24 апреля 1943 г. Милиционер, девушка 17 лет. Ночевала у жениха своего, тоже милиционера. Утром пошла дежурить. Забыла пудреницу. Вернулась за ней и у жениха застала другую девушку. Пришла на пост и застрелилась. Вызвал комсомольскую ячейку, которая обещала это дело обсудить.

Завмаг П. 62 лет. повесился. Оставил трогательное письмо. Его сотрудники крали продукты. Проверив наличие, он обнаружил воровство. Во избежание позора - повесился.

24 сентября 1943 г. Гражданка Ю. 24-х лет. Комната в 6 метров. Трое детей: 1, 2 и 3 лет. Беременна. У знахарки сделала аборт».

…Врач Александр Дрейцер вел свой дневник до конца 1943 года. Последняя запись 4 декабря короткая и торжествующая: «Бомбили Берлин». Дальнейшая судьба этого человека неизвестна.

Быть может, в наши дни кто-то из врачей московской скорой помощи тоже ведет дневник. И когда-нибудь мы узнаем подробности поведения жителей столицы во время этой проклятой пандемии.