Джо Диспенза Развивай свой мозг. Как перенастроить разум и реализовать собственный потенциал. Сила подсознания – Глава9. Стр.199-213
Рис. 9.5. Воздействие мыслей на физическое тело
Когда мы поднимаемся над режимом выживания, зажигаем новые мысли (создающие новые химикалии), изменяем разум (тем самым изменяя химическое сообщение, посылаемое в тело) и модифицируем поведение (чтобы создать совершенно новый опыт, тем самым вызвав выработку новой химии, влияющей на клетки), мы встаём на путь эволюции
Роль памяти в химическом миксе.
Когда мы оставляем позади ситуацию, вызвавшую в нас такие эмоции, как стыд и злость, или оставляем позади людей, места, вещи, время и события, ассоциируемые с этими ощущениями, мы перестаем думать и чувствовать тем же разумом. Но почему теперь, когда мы вышли за пределы обстоятельств, вызывавших те мысли и реакции, определявшие наши ощущения, мы чувствуем себя по‑прежнему? Мы перестали получать постоянную стимуляцию, производившую химикалии, к которым у нас развилась зависимость на клеточном уровне. Когда наши клетки перестают получать ежедневную дозу химикалиев, они начинают использовать потенциал нашей памяти. Помните, что мы можем сделать мысль реальней, чем что бы то ни было.
Наши клетки посылают сигнал обратно в мозг, сообщая ему о том, что они нуждаются в этих химикалиях. Чтобы тело вырабатывало желаемые химикалии, мозг возбуждает соответствующие нервные цепи – те сети, которые содержат воспоминание о прошлом опыте, вызывавшем злость/стыд. В нашем примере реакция злости со стороны партнера Б в ответ на вопрос партнёра А имеет больше отношения к химическим потребностям партнёра Б, чем к вопросу партнера А или форме его постановки.
Позднее, когда этот конкретный аргумент уже потеряет свою актуальность, партнер Б сможет прибегать к исходному, полугодовой давности, чтобы выработать химию злости, необходимую для поддержания привычного состояния бытия.
Можно также уподобить воспоминания и пережитый опыт голосу, который мы все время слышим в голове. Школа RSE учит своих студентов тому, что голос, который мы слышим у себя в уме, является воспоминаниями о прошлом, и когда мы в самой гуще перемен, этот голос звучит громче всего. Немногие люди проговаривают вслух всё, что думают и чувствуют. Но этот голос у нас в голове велит разуму думать так, как себя чувствует тело.
Мы также ведём внутренний монолог, который более точно отражает наши ощущения, чем слова, произносимые вслух. К примеру, вернёмся к нашей ссорящейся паре. Они уже немного остыли, сидят в одной комнате и смотрят телевизор. И между ними происходит следующий разговор:
Партнёр А:
– Ты не против, если я посмотрю бейсбол?
Партнёр Б:
– Мне всё равно. (Не против ли я? Что за нелепый вопрос? Как он достал меня со своим дурацким бейсболом. Сидит с таким видом, как будто решается вопрос жизни и смерти. А мне‑то, блин горелый, что до этого? Он никогда не изменится. Вечно шпыняет меня за малейший проступок. Но хоть раз я что‑то сказала про него? Я хоть когда‑то даю волю эмоциям, если он что‑то запорол? Совсем как мой папаша. Ну точь‑в‑точь. Сидит на заднице и критикует. И так же реагирует на игроков. Если он так охрененно разбирается в игре, почему он тут сидит, а не играет там на поле?)
Представьте химикалии, вырабатываемые мозгом, чтобы напитать тело соответствующими эмоциями.
Партнёр А:
– Спасибо. (Все равно? Ну, да. Думаешь, я совсем тупой? Давай закатывай глаза. Ладно. Говоришь, тебе всё равно, ну так я буду сидеть здесь и получать удовольствие. Посмотрим, кто кого.)
Теперь он тоже в химической петле.
И пусть это сложно назвать зрелым разговором, он вполне типичен и вкратце иллюстрирует, как наша внутренняя болтовня позволяет поддерживать наши химикалии на привычном уровне. Если вы заметили, партнер Б затрагивал воспоминания об отце и его поведении. Мы нередко выбираем себе в партнёры человека, который мог бы воссоздавать раны нашего прошлого и тем самым позволял нам поддерживать «желаемое» химическое состояние, к которому мы пристрастились за прошедшие 20 или 30 лет.
И даже если эта пара в итоге распадётся, у партнёра Б останутся воспоминания об этом опыте, которые будут давать требуемую химическую подзарядку. И сам процесс расставания усилит чувство собственной несостоятельности и стыда из‑за несоответствия внутреннему стандарту. Голос у неё в голове будет говорить: Ты ничего не можешь сделать правильно. Ты даже не можешь найти кого‑то, чтобы жить вместе. Разве это так трудно? Что же я скажу родителям? Как я смогу взглянуть в глаза отцу? Чёрт. Чёрт. Чёрт. И таким образом она накинет очередной моток верёвки на свою петлю стыда и злости.
Настоящий вопрос для этой пары, если они хотят что‑то изменить, состоит в следующем: «Вы понимаете, что вы оба как два наркомана, зависающие вместе? Вы можете прекратить свои автоматические мысли, действия и реакции и выйти из этого потока? Можете ли вы увидеть себя осознанно, взять сознательный контроль над своими мыслями и изменить своё поведение, не перекладывая ни на кого ответственность за вашу текущую жизнь? На чем держатся ваши отношения – на любви или на эмоциональном коктейле из химикалиев, настолько мощном, что вы бессознательно живёте прошлыми воспоминаниями, прокручивая в голове соответствующие эмоциональные монологи? Вы понимаете, что используете друг друга для ваших личных эгоистичных химических потребностей?» Если все ответы окажутся отрицательными, эта пара ещё долго будет продолжать в том же духе.
Химия и поведение.
Химические вещества и реакции на мельчайшем уровне имеют фундаментальное значение для формирования нашего поведения, мыслей и ощущений.
«Борьба или бегство» – это наиболее наглядная форма нашей зависимости от собственных эмоций.
А эмоциональная зависимость – одна из многих, воздействию которых мы можем подвергаться.
Теперь мы понимаем, что мозг имеет как неврологическую, так и химическую зависимость от наших эмоций. Когда текущие жизненные обстоятельства не вызывают у нас выработки определенных химикалиев, требуемых для поддержания привычного состояния бытия, мы сделаем всё, что в наших силах, чтобы надёжно гарантировать наличие этих веществ в нашем организме. Если мы не сталкиваемся с какой‑либо внешней угрозой или фактором стресса, мы находим себе что‑то похожее. А если не находим, то создаём сами – физически или умственно. Уверен, вам знакома история о короле или королеве, превращающих самую безобидную ситуацию в драму, полную стресса и сильных эмоций. Я также уверен, что в какой‑то момент, вы, вероятно, говорили о ком‑то (возможно, даже о себе): «Он/она любит страдать».
Вследствие биологических требований, управляющих телом, – срочных задач, выполняемых им для поддержания статус‑кво, восстановления равновесия, поиска комфорта, избежания боли и реакции на факторы стресса (как реальные, так и воображаемые) – мы становимся зависимы от химии нашей собственной эмоциональной энтропии. Принимая во внимание это биологическое требование, можем ли мы сказать, что такая зависимость становится неизбежной?
Это правда. Мы не можем избежать зависимости, но можем, приложив огромные усилия, разорвать этот паттерн или цикл. Прежде чем мы рассмотрим этот процесс, нам нужно изучить способы проявления наших биохимических наклонностей в жизни.
Расставание – дело трудное.
Вот пример зависимости: люди возвращаются к прежним отношениям после того, как решили умом, что у них не получается ничего хорошего. Почему же расстаться (всерьёз) так трудно? В ходе отношений, даже плохих, оба человека зажигают нервные сети, создающие нейромедиаторы и пептиды, вызывающие определенные ощущения от переживаемого совместного опыта, и эти ощущения подтверждают личность каждого из них. Они так привыкают к этим отношениям, что, даже решив расстаться, не могут порвать соединяющие их неврологические и химические связи. После расставания каждый ощущает своим телом через память об общем опыте, что его лишили привычного химического стимула. Он или она (или, лучше сказать, его или её тело) ощущает утрату. Душевная боль при разрыве отношений может объясняться нарушением неврологических привязанностей. Учитывая химию эмоциональной зависимости, разве удивительно, что так много пар расстаются, а затем сходятся снова и снова повторяют этот цикл?
Интересно отметить, что, когда все аспекты нашей жизни, по большому счёту, остаются без изменений, они начинают определять наш психоэмоциональное облик. Соответственно, большинство людей выбирают себе отношения, основываясь на том, что у них общего с другим человеком – как они оба устроены на синаптическом уровне. В «игре свиданий» главную роль играет совпадение нервных сетей. Но когда обстоятельства меняются, большинство людей, не приложив особых усилий, чтобы измениться внутренне, ищут свойственного им неврологического порядка в другом человеке, таким образом повторяя отношения того же типа снова и снова. Мы можем расстаться с партнёром, но остаться химически зависимыми от ощущений, порождаемых этими отношениями. И мы приведём в вакуум, возникший из‑за отсутствия прежнего партнёра, нового кандидата, который, как мы знаем (на подсознательном уровне), будет вызывать желаемый нами химический прилив, к которому мы пристрастились.
Даже если мы разрушим неврологический порядок, отражаемый в наших жизненных ситуациях, такое изменение вызовет чувство потери знакомых ощущений. Потеря этих ощущений может вызывать дискомфорт, независимо от таких полярных категорий, как хорошо или плохо. Изменение нашей жизни заставляет нас обдумывать возникшую ситуацию и реагировать привычным способом, вместо того чтобы занимать активную позицию – думать и действовать таким способом, который будет создавать новую реальность. Обдумывать возникшую ситуацию и реагировать привычным способом – это не более чем зажигать старые нервные цепи, которые мы признаём как знакомые. Весь этот процесс создает те же нервные сети, которые зажигаются снова и снова, приводя к тем же мыслям и реакциям, которые мы испытываем день за днем, вне зависимости от того, видим ли мы нашу ситуацию в положительном или отрицательном свете, успешной или неудачной, счастливой или печальной.
Все эти ощущения, ассоциируемые с нашим внешним миром, определяют наше «я» в качестве «кого‑то», кто испытывает определённые ощущения, которые затем побуждают нас к проявлению определённых действий, мнений, предрассудков, убеждений и даже субъективных оценок.
Наши ощущения питают наши мысли..
Тревожность и петля обратной связи.
Много лет мы слышали и читали о широком распространении клинической депрессии в Америке. Нам также было известно о спорах об эффективности и потенциальной опасности многих антидепрессантов. Однако с некоторых пор возник новый тип расстройства: пять взаимосвязанных патологических состояний, которые мы можем объединить под названием тревожных расстройств. Согласно отчёту Национального института психического здоровья (НИПЗ) за 2006 год, пять тревожных расстройств – общее тревожное расстройство (ОТР), паническое расстройство, навязчиво‑маниакальное расстройство (НМР), посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР) и фобии (социальное тревожное расстройство, агорафобия (боязнь открытого пространства) и т. п.) – беспокоят приблизительно 40 миллионов американцев от 18 лет и старше9. Это составляет 18,1 % населения. Депрессия, по‑прежнему остающаяся основной причиной недееспособности среди американцев, поражает более 14,8 миллиона взрослых американцев. Тревожные расстройства распространены больше, но никакая отдельная форма тревожного расстройства по величине охвата не приближается к депрессии. НИПЗ сообщает, что у множества людей, страдающих одним из тревожных расстройств, диагностируют также и другие и что параллелизм депрессии и тревожных расстройств велик.
Что же происходит? Неужели мы просто стали лучше различать и категоризировать эти патологические состояния? Возможно, в прошлом людей, считавших себя жертвами тревожных состояний, определяли просто как «нервических натур» и не воспринимали как всерьёз больных? Какими бы ни были эти цифры, мы должны исследовать тревожные расстройства и их отношение к стрессу, а также химическую зависимость тела.
Во многих отношениях тревога является здоровой реакцией на внешние стимулы. Мы должны быть в состоянии обостренной восприимчивости, когда собираемся произнести речь, сделать презентацию или перформанс или отразить потенциальную угрозу. Но когда наша тревожность переходит границы разумного и начинает усложнять повседневную жизнь, то есть делается хронической, это становится проблемой.
При тревожном расстройстве у человека без видимой причины ускоряется пульс и затрудняется дыхание, возникает сильный страх или иная негативная эмоция, потеря самоконтроля, боль в груди, повышенное потовыделение и потеря ясности мышления. Принимая во внимание уже усвоенное нами, мы можем понять, что при возникновении панической атаки симпатическая ветвь автономной нервной системы берет контроль на себя.
Приступы тревоги возникают, когда кто‑то старательно приучил свой организм приходить в состояние бдительности и готовности к следующему стрессовому переживанию. Панические атаки, возникающие автоматически и постоянно у некоторых людей, развиваются в результате жесткой умственной привычки то и дело беспокоиться и тревожиться либо в результате чрезмерной подверженности одним и тем же стрессовым внешним условиям.
Я могу судить по своему опыту, что, если проследить состояние тревоги в обратном развитии, до самого возникновения, у большинства людей оно будет обусловлено какой‑либо большой проблемой, вызвавшей интенсивное эмоциональное давление. После такого события память о пережитом опыте заставляет человека думать об этом происшествии снова и снова в ожидании подобного в будущем. Когда он пересматривает в уме своё прошлое, мозг начинает вырабатывать соответствующую химию, и такие мысли сигналят СНС активировать свои импульсы. Тогда такого человека охватывает тревога и страх за своё будущее. И теперь его психологическая установка (течение мыслей) вырабатывает химикалии тревоги и беспокойства. Его мысли о конкретном факторе стресса, а не о самом стрессе, вызывают реакцию на стресс.
Если каждый день мы волнуемся о том, что может случиться в следующий момент, мы запускаем серии мыслей, создающие беспокойное умонастроение. В глубинах неокортекса зажигаются конкретные закреплённые нервные сети, подкрепляя постоянные мыслительные процессы, относящиеся к различным беспокойным воспоминаниям. Когда эти мысли активируют особые паттерны синаптических связей, организм начинает вырабатывать химикалии, относящиеся к этим нервозным мыслям. И теперь, когда эти химикаты бдительности гуляют по телу, оно испытывает нервозность. Как только неокортекс оценивает самочувствие тела, мы говорим что‑то вроде: «Я волнуюсь». Ожидая чего‑то со страхом, мы сознаём внутреннее состояние нашего тела. И если возникает паническая атака, мы испытываем настоящую потерю самоконтроля, состояние, вызывающее сильный страх. Теперь нам точно есть о чём беспокоиться, потому что мы определённо не хотим испытать ещё раз что‑то подобное. Такое беспокойство и предчувствие нейрохимически притягивают ближе следующий опыт.
Как только «я» осознает, что тело испытывает тревогу, активируется нервная сеть, ассоциируемая с тревогой. Мы чувствуем себя в соответствии с нашими мыслями, а наши мысли возникают в соответствии с нашими чувствами. Для того чтобы мозг признал ощущение беспокойства, он будет использовать существующую нервную сеть. В результате мы будем прокручивать мысли, относящиеся к нашим тревогам, поскольку эта нервная сеть теперь активирована. И тогда мы будем вырабатывать больше мозговых химикалиев для усиления того, что чувствует наше тело, поскольку наша немедленная оценка тела заставляет нас чувствовать себя в соответствии с нашими мыслями. Ух ты!
Теперь наши первоначальные мысли становятся реальными. Если мы чувствуем что‑то, значит, оно настоящее, так ведь? Так мы начинаем приучать тело к очередной панической атаке. И тогда наша боязнь чего‑то заставляет нас беспокоиться ещё сильнее, а это затем усиливает нашу тревожность, которая заставляет нас больше беспокоиться. Причина этого проста. Как только возникает состояние тревожности, мы задействуем постоянную петлю обратной связи от тела к мозгу, активируя ту же нервную сеть беспокойства, которая затем вызывает в теле ещё большую тревогу, и дальше в том же направлении.
Теперь мы знаем, что, когда мы реагируем на ощущения тела, думая в соответствии с этими ощущениями, мозг вырабатывает больше тех же самых химикалиев, посылая в тело те же самые химические сигналы. Вот так мы поддерживаем «состояние бытия».
Любое повторяющееся ощущение, каким бы оно ни было, создаёт состояние бытия – счастливое, печальное, смущённое, одинокое, никчёмное, незащищённое, радостное или даже депрессивное.
Состояние бытия означает образовавшуюся петлю обратной связи между мозгом и телом. Когда петля обратной связи набирает цикл за циклом, подкрепляя химически мозг и тело, мы пребываем в состоянии полной химической удовлетворённости.
Со временем мы будем поддерживать это нейрохимическое состояние, основанное на том, как мы постоянно активируем те же паттерны зажигания синаптических связей, исходя из наших воспоминаний. Эта химическая непрерывность, основанная на том, как мы зажигаем собственные уникальные паттерны ощущений, опираясь на нашу неповторимую личностную индивидуальность, уникальна у каждого человека. Однако принцип действия этой петли идентичен. Тревожность порождает тревожность. Представьте, что бы произошло, если бы мы вместо этого испытали радость, благодарность или умиротворение? Возможно ли, чтобы та же петля обратной связи служила нам на пользу, а не порабощала нас?
Почему так трудно измениться.
Всякий человек, место, вещь или событие, в достаточно длительный период являющиеся частью нашей жизни, определяют своим повторяющимся воздействием нашу личность во времени. Мы ассоциируем с собой каждый из этих элементов, и в результате они становятся частью нашей нервной системы и подтверждают нашу индивидуальность. Для каждого известного элемента нашей жизни у нас имеется представление, закреплённое в нервной системе и связанное с особым ощущением. Это подводит нас к пониманию, почему изменения так трудны. Сменить человека, место, вещь, время или событие в нашей жизни значит разорвать нейрохимическую цепь, которую мы поддерживали постоянной стимуляцией10.
Если я попрошу вас изменить последовательность действий при чистке зубов или при вытирании после душа, вам это может не удаться или удаться, но вы будете испытывать большое неудобство или начнёте, но быстро вернётесь к привычной последовательности. Вы определённо будете склоняться к тому, чтобы вернуться к более простому и привычному способу. Эта склонность является привычкой, которую нужно разрушить, если вы хотите изменить свой разум и перестать быть жертвой привычного положения вещей.
А теперь представьте, какие потребуются усилия, чтобы прекратить отношения с человеком, который наносит удары по вашей самооценке уже в течение 15 лет. Привыкнув к ощущению собственной никчёмности, мы хотим и дальше испытывать его, поскольку пристрастились к нему на нейрохимическом уровне. Это рутинный, знакомый, естественный, лёгкий способ думать о себе и чувствовать себя. Такие мысли основаны на воспоминаниях о взаимодействиях с этим человеком. И с этими воспоминаниями у нас ассоциируются определённые ощущения, имеющие нейрохимическую основу.
Здесь важно понимать, что, если мы решим изменить динамику отношений с конкретным человеком, занимающим определённое место в нашей жизни, вызываемые этим изменением душевная боль и мучения будут обусловлены, по всей вероятности, нехваткой химического стимула вследствие дезактивации привычных синаптических связей нервных сетей11. Отсутствие стимулов из внешней среды (не видеть, не касаться, не обонять, не ощущать и не слышать) не позволит зажечься нервным сетям, ассоциирующимся с этим человеком. В результате мозг не будет продуцировать особые химикалии, питающие тело и вызывающие соответствующее ощущение. Не важно, положительное это ощущение или отрицательное, оно возникает вследствие выделения определённых химикалиев. И в таком случае любовь (или то, что мы считаем любовью) в действительности может быть химической зависимостью.
Зависимость и её преодоление.
Так что же происходит, когда мы говорим, что с нас хватит, и хотим изменить привычный образ мыслей? Что происходит, когда мы, наконец, решаем избавиться от мыслей и ощущений, связанных со стыдом, злостью или ненавистью, хотя бы на один день? Такое решение на самом деле подобно намерению сесть на диету, исключить какой‑то вид пищи из рациона или попытаться покончить с курением или выпивкой. Решение прекратить испытывать стыд требует столько же воли, как и любое из названных намерений. Включая волю для преодоления этих мыслей, мы словно вытягиваем своё тело из дремоты без утренней чашки кофе – в данном случае без фиксации на чувстве стыда. В результате тело начинает выражать неудовольствие мозгу: «Что это значит, где химикалии стыда? Это кто такое придумал?»
Начинаясь со слабого зуда и поскуливания в виде импульсивных мыслей, этот процесс вскоре переходит – при невыполнении просьб тела – во внутренний монолог с нарастающей громкостью, требующий немедленного удовлетворения требований. Тело испытывает ломку из‑за прекращения привычной подпитки и неспособности вернуться в состояние гомеостаза. Тело не хочет ничего менять, потому что оно привыкло к постоянной нагрузке рецепторных участков, отвечающих за стыд. Тело так долго раздавало приказы, а теперь чувствует себя бессильным. В такой момент мы будем испытывать неотступный психический зуд. Внутренняя говорилка будет возмущаться, требуя к себе внимания, заставляя нас почувствовать стыд.
Нам знаком этот голос – на него мы бессознательно реагировали день за днём. Мы прислушивались к нему и действовали по его указке, словно это голос нашего внутреннего божества. Много раз этому голосу удавалось разубедить нас в чём‑то, отказывая нам в величии духа. Когда мы в самой гуще перемен, он ворчит и ноет громче всего. Он говорит нам: Можешь начать завтра! Ну давай, это грандиозная причина нарушить обещание. В любой другой раз, только не сейчас! И моё любимое: Это просто как‑то неправильно! И тогда мы говорим себе: «Я должен доверять своим ощущениям, ведь мы же заодно», и, разумеется, такая логика отбрасывает нас на прежнюю позицию. Голос, которого мы слушаемся, это наше тело, требующее восстановить прежний порядок и прекратить мучения и дискомфорт.
Нам всем знакомы подобные ощущения, ведь большинство из нас предпринимали попытки отказаться от той или иной привычки или воздержаться от определённого вида пищи, к примеру от шоколада. Мы задумываем наше предприятие с наилучшими намерениями, но уже через несколько часов начинаем перебирать в памяти все случаи, когда ели шоколад. Мы начинаем думать о знаменитом мамином шоколадном торте, «двойном темном». Внезапно всплывает воспоминание о том, как мы ели землянику в шоколаде во время медового месяца и каким восхитительным было это лакомство. А в следующую секунду мы вспоминаем, как наш авиарейс в брюссельском аэропорту задержали на четыре часа и мы успели съесть три десерта из бельгийского шоколада.
А теперь представьте, что, в то время как некий демон искушает вас этими воспоминаниями, вам предоставляется возможность отведать кусочек маминого шоколадного торта. В ту секунду, как вы взглянете на торт, ваше тело немедленно отреагирует (возможно, даже слюновыделением). А затем вы станете слышать голоса из подсознания, о которых я упоминал, подзуживающие вас забыть решение, принятое с утра пораньше, и поглотить весь торт. Мы не продумываем всё это осознанно; эти мысли исходят из нашего тела и указывают нам, что делать. Как только тело получает химическую стимуляцию от созерцания лакомства, оно заставляет нас думать о том, чего оно хочет.
Решив по собственной воле изменить эмоциональное состояние, мы вынуждены так же реагировать на громкие и настойчивые призывы тела. Возможно, вы однажды решите перестать быть жертвой. Вы начнете день с наилучшими намерениями, но к полудню станете думать о том, как муж (или жена) обидел вас вчера. И приметесь вспоминать все другие случаи за последние 30 лет, когда он обижал вас, даже сам того не замечая. Незаметно ваше самочувствие ухудшится. Вы можете поймать себя на этом, но внутренний голос начнет внушать вам забыть принятое решение и признать: Ты никогда не изменишься, у тебя сил не хватит, к тому же всё детство тебя шпыняла мать, поэтому ты выросла такой, как есть. Ты не можешь взять и прекратить все это, твои шрамы слишком глубоки.
И что же вам делать? Начав реагировать на эти мысли, вы позволите выделиться химикалиям, которые усилят ваше привычное состояние. Но если вы запретите себе думать об этом, вам станет очень неудобно, ведь ваше мышление будет таким непривычным, ненормальным. И плюс ко всему, представьте, что в этот день на вас станут валиться всевозможные причины, убеждающие и дальше оставаться жертвой: с утра вы упали с крыльца; кто‑то из коллег на работе решил взять отгул как раз на той неделе, когда вы собирались уйти в отпуск; когда вы ехали в машине в супермаркет, кто‑то задел вас и помял дверцу. И вот у вас уже уйма причин, чтобы чувствовать себя жертвой. Тело подзуживает вас сделать первый шаг назад, чтобы почувствовать свое привычное нейрохимическое состояние. Если вы решите ответить на призывы тела и пойдёте у него на поводу, вы снова окажетесь в том состоянии, которое представляется вам более удобным. Быть жертвой – это так привычно и удобно, а неприятные моменты можно перетерпеть… тем более что не быть жертвой так непривычно.
Наматываем петли.
Когда такие ощущения проходят каскадами по нашему мозгу и телу, происходит следующее. Как только гомеостатическое равновесие меняется из‑за того, что мы прекращаем думать привычным образом или реагировать на те же обстоятельства, клетки тела собираются вместе и сговариваются. Они направляют сообщение в конкретную нервную сеть, чтобы она зажгла определённый уровень разума, и были созданы «правильные» химикалии для поддержания баланса в организме, и наше тело было под контролем и в спокойном состоянии. Если рецепторные участки не получают привычную дозу пептидов, несущих с собой знакомые эмоции, и такие клетки чувствуют изменение в балансе, они направляют сообщение через периферийные нервы и спинной мозг в головной. Сообщение будет примерно таким: «Эй, что там у вас происходит? Вы можете начать зажигать те самые мысли, которые выработают нужные химикалии, чтобы все вернулось к норме?» Подобным образом петля обратной связи между лимбическим мозгом и телом, фильтрующая кровь через гипоталамус в режиме самоконтроля, замечает, что уровень нужных химикалиев падает, и пытается привести в порядок химию тела, то есть вернуться к нормальному состоянию жертвы путём выработки соответствующих пептидов. Все это происходит за несколько бессознательных моментов, и мы внезапно уже думаем в соответствии с нашими ощущениями. Можете взглянуть на рис. 9.2, чтобы увидеть, как клетки посылают в мозг сигналы на неврологическом и химическом уровнях.
И если состояние наше действительно плохо (что может восприниматься телом с точностью до наоборот – как «действительно хорошо»), как только мы поддадимся этим подзуживаниям, этим требовательным голосам, мы уже не остановим запущенную реакцию. Мы просто не сумеем, откусив шоколадный торт, не слопать его целиком. Вы замечали, что, переживая эмоциональную бурю, вы испытываете смятение и сердитесь? А вслед за этим возникает ненависть. В состоянии ненависти вы принимаетесь судить других, а когда вы судите других, вы завидуете им. Когда же вы завидуете, вы становитесь уязвимыми. А уязвимость порождает ощущение никчемности, от которого вам просто становится плохо. И вслед за этим вас охватывает чувство вины.
Это все равно как съесть весь торт, поскольку, будучи зависимым, вы не можете остановиться, пока не насытите в полной мере химическую потребность тела. Когда химически обусловленный мозг возбуждает все свои эмоциональные пептиды и изменяет вашу внутреннюю химию, вы активируете соответственные нервные сети, содержащие определенные воспоминания. Вы создаете все уровни разума, вызывающие сочетание каждой химически обусловленной мысли с ощущением. И тело становится подобным неоседланной лошади, скачущей по полю.
Вот здесь должна вступить в дело наша воля и самодисциплина. Мы должны достичь мастерства в управлении собой, но сможем ли мы? Не поддадимся ли наплыву долговременных воспоминаний, позволив им определять нас, подтверждая наше прежнее «я»? Или будем стойко двигаться вперед, верные принятому решению избегать мыслей и ощущений жертвы? Будем ли искать немедленного облегчения или сумеем целенаправленно удерживать в сознании более совершенный образ себя, невзирая на текущие ощущения? В любом случае сознательный разум теперь будет пытаться установить своё главенство над телом. Это может стать поворотной точкой нашего развития.
А вот другой пример. Мы видим в кино персонажа, напоминающего человека из нашего прошлого, что активирует соответствующую нервную сеть, связанную с прежним опытом, и эта активация вызывает определённые ощущения в виде выброса химических веществ. Когда эти химикалии выделяются, мы начинаем сознавать, что нам не хватает этого человека, и нам становится нехорошо. По сути, зажигание этой нервной сети заставляет нас думать о том, чего у нас нет в реальности. В результате эти мысли усиливают наше ощущение и осознание того, чего у нас нет. Это больно.
Или представьте себе женщину, которая вечно привлекает к себе не тех мужчин. Она всеми силами старается понять, как так получается, что она влюбляется в мужчин, которые, все как один, осложняют ей жизнь. Кого бы она ни встретила, он либо женат, либо не в силах расстаться с прежней любовницей, либо эмоционально закрыт, либо вечно без денег, либо притесняет её, либо что‑то ещё в том же духе. И не важно, что кругом много хороших парней, она всегда находит того, кто заставляет её страдать.
Примечательно, что она не может никого винить, поскольку, когда очередной мужчина бросает её, она остаётся в своём привычном состоянии. Другими словами, она будет продолжать привлекать к себе людей такого типа, ведь подобное притягивает подобное. Она будет постоянно совершать тот же выбор, потому что так себя настроила. Она даже не может обвинять своего последнего любовника в том, что всё так плохо кончилось. Если бы она взглянула на себя вдумчиво и искренне, ей пришлось бы признать, что, безотносительно её последнего партнёра, она остаётся всё тем же человеком с той же нервной сетью и теми же ощущениями, обусловленными её памятью, которые притягивают к ней таких же людей.
Решение просто: ей нужно в корне менять себя, поскольку у неё на нейрохимическом уровне закрепилась зависимость от партнёра, позволяющего ей поддерживать состояние жертвы. Другие люди не заставляют её испытывать грусть, отверженность, непонимание или пренебрежение. Ей знакомы все эти ощущения. Таково её умонастроение. Она впустила всех этих людей в свою жизнь, чтобы они вели себя так, вызывая у неё реакцию жертвы, к которой она пристрастилась и для которой выработала удобный, рутинный, привычный набор нервных сетей, определяющих её действия и решения.
Конечный результат этого явления таков, что со временем мы начинаем жаждать привычного, рутинного и предсказуемого. Постоянное пребывание под воздействием рутинной реальности только укрепляет наше привычное и предсказуемое поведение. Мы начинаем жить по привычке, исходя из воспоминаний о прошлом.
Мы помещаем себя в ящик повторяющихся мыслей и действий, порождающих собственные отражения.
Наши ограниченные мысли являются следствием нашего ограниченного образа мышления. Мы становимся продуктом собственных реакций на внешнюю среду, что закрепощает нас в плане «привычной неврологии» и уменьшает степень нашей свободы. Не умея разрушить своё привычное «я», мы обрекаем себя на повторение одних и тех же циклов. Наша уникальная личность становится предсказуемой, потому что мы последовательно запоминаем состояние нашего «я».
ПОСТТРАВМАТИЧЕСКОЕ СТРЕССОВОЕ РАССТРОЙСТВО.
Примерно у 1,9 миллиона американцев посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР), обусловленное воспоминаниями об эмоционально пугающих ситуациях из прошлого, таких как изнасилование, ужасающие события войны или страшные аварии, приводит к тем же паническим реакциям, что и само событие. При ПТСР эти прошлые случаи вызывают сильные и длительные эффекты в нашей нервной системе. Кажется, что чем сильнее травма, тем больше воспоминание об этом событии заставляет жертву на химическом уровне думать, действовать, говорить и вести себя в соответствии с прошлым умонастроением12.
Как развивается ПТСР? Когда мы переживаем травму или высокострессовую ситуацию, это событие заставляет гипоталамус вместе с миндалиной выделять гормоны стресса, усиливающие образование воспоминаний в мозге. Химикалии, выделяемые примитивной нервной системой, выполняют важнейшую функцию, повышая сенсорную восприимчивость и тем самым помогая нам выживать в угрожающих жизни ситуациях. Это событие фиксируется у нас в мозге, чтобы в дальнейшем было легко узнать что‑либо, хотя бы отдаленно связанное по виду, запаху и звукам с этим травмирующим переживанием. Поскольку эти химикалии также запускают образование памяти, мы можем учиться на своём опыте.
Воспоминания о травме хранятся сперва в гиппокампе. Химикалии, вырабатываемые в гиппокампе и миндалине, побуждают гиппокамп активировать различные синапсы для хранения памяти. Эта химическая реакция затем кодирует воспоминания для распределения по нервным сетям в коре больших полушарий, цементируя долговременную память в виде особого уровня разума.
Когда человек вспоминает о пережитой травме или ситуации с высоким эмоциональным зарядом, память перемещается обратно в гиппокамп, активируя выделение дополнительных гормонов стресса в гипоталамусе и миндалине. Как только это происходит, воспоминание о травмирующих обстоятельствах вырабатывает ту же смесь химических сигналов, побуждающих тело заново переживать прошедшие события, как если бы они происходили в текущий момент. В результате симпатическая нервная система инициирует целый ряд физиологических реакций. Тело многократно и резко изменяется в ответ на импульсивную мысль о прошлой травме, поскольку выводится из состояния гомеостатического баланса. Как следствие, повышается кровяное давление, изменяется дыхательный ритм, и всё тело может сотрясаться в судорогах. Внезапно и как будто без явной причины возникает состояние паники и депрессия.
При таком понимании ПТСР становится очевидным, что тело может возбуждаться автоматически мысленным усилием. По существу, мы настраиваем неокортекс (в значении Павлова) постоянными мыслями о стрессовых обстоятельствах на активацию автономной нервной системы, после чего испытываем соответствующие знакомые ощущения, возбуждающие тело. Таким образом, мы связыва?